92 - Проклятый дар
12 октября 2022 г. в 13:15
Примечания:
По мотивам сказки о спящей красавице
"Дама без паспорта" - американский фильм нуар 1950 года
Х/ф "Матрица"
Вдохновлено модом " Fiendish"
Отдай колбасу, дурак! я все прощу! (с) Остап Бендер из х/ф "12 Стульев" (1976)
Прозекторская - мед. помещение в больнице, где производится вскрытие трупов
Мод "Алеся: Побег из лагеря"
Окончившая свою миссию Мику удостоилась чинного кивка, и только после этого куратор направилась к Семёну и Монике. Продвигалась она величественно и неотвратимо, как ледокол, как сама смерть, и в то же время легко, будто плыла по воздуху.
– Вы пригласили на торжество злую фею.* Это мудро и безрассудно одновременно. И теперь мой черёд отплатить вам тем, чем она хочет и может. Дарами, более смахивающими на проклятия.
Взявшись за руки, двое стояли недвижимо и сурово, словно скала. Виола усмехнулась.
– И что, вам даже неинтересно, что я предложу?
Вожатый хмыкнул.
– Даже не навяжешь?
Моника прищурила глаза.
– Веретено, от которого мы уснём на пару сотен лет?
Куратор развела руками.
– Не бегите вперёд паровоза, юная леди! Как минимум сейчас у меня совершенно иной дар. То, чего вы хотите и боитесь. Правда в бутылке. – Она самодовольно улыбалась. – И так как это твоя правда, твоя память, то тебе и решать, что с ней делать.
Моника хмыкнула.
– А разве есть разные варианты?
«…как поступать с правдой», – не успело слететь с губ.
Виола осуждающе покачала головой, поджав губы.
– Вроде уже не девочка, а всё туда же, хотя… иначе бы ты не была здесь. Всё столь же закономерно, сколь прискорбно.
Семён смотрел с тревогой: редко удавалось застать куратора в настолько меланхоличном настроении, когда её тянет поболтать. Поучить жизни, посочувствовать и даже поплакать.
– И всё же! – для уверенности сжав руку любимого, выпалила Моника.
Виола кивнула.
– Что ж. Это твоя память, твои родные, твоё прошлое и твоё будущее – ты вправе решать, что с этим сделать. Вернуть себе, словно заплесневевший багаж из камеры хранения, или уничтожить, бросить в огонь, в топку.
Тон – стальной, за таким и не угадаешь, чего хочет владелица. Возможно – просто понаблюдать за лабораторными грызунами.
Японка словно получила удар под дых и, тяжело выдохнув, закрыла глаза. Представила, как её фото с родителями сгорает.
– Уничтожить? Зачем мне это? Какой смысл? – тон такой же жёсткий, как у Виолы.
Кивок.
– Продолжить жить здесь. Без сомнений и угрызений совести. С Семёном, – кивок в его сторону. – Видимо, в качестве той, кого он полюбил и на ком женился. Не так ли? Девушка без паспорта,* без корней, без памяти, без памяти влюблённая…
– Хватит! – топнув, зло оборвал Вожатый. – Моника, – обратился он уже мягче. – Я полюбил тебя, это правда. Но не потому что ты – зависший в воздухе и нашедший во мне опору персонаж.
Виола поаплодировала.
– Браво! Как трогательно. Почти верю. Но я не закончила! Отказаться от прошлого значит и сбросить с себя его груз. Например… – лицо заговорщический вид. – Не все действия, которые тебе были позволены, были теми, на которые человек вообще может иметь право.
Моника кивнула. Права доступа не есть моральное право.
– Отказаться от чувства вины за подруг?
Кивок.
– А ещё – они не будут досаждать вам своим присутствием. В конечном счёте, Вожатый им чужой, а девочка из игры – вряд ли поможет ищущим себя женщинам из лаборатории.
Виола накрутила на палец волосы, но ещё одну причину озвучивать не стала.
Моника подалась вперёд.
– Это невероятно настолько, что… просто не верится. И даже возникают сомнения, не твой ли это личный эксцесс.
Ухмылка.
– О! У меня есть полномочие – выдано Сальвато, завизировано Марковым.
Все кивнули.
– Так что?
Японка бросила взгляд на мужа и улыбнулась.
– Я приму проклятый дар, чтобы спасать и мучиться. Чтобы спать и проснуться.
«Вот и всё, сестрица. Мы будем вместе, как и хотели. Я не отрекусь от тебя. Мы будем жить».
– Тогда за мной, – сухо, надтреснутым усталым голосом пригласила куратор и отвела компанию в медпункт.
И вот места заняты, Виола поджала губы, вздохнула и кивнула.
– Ладно, перед смертью не надышишься.
Моника кивнула в ответ, а Семён сжал её руку крепче.
– Ну, что, Алиса, ты готова узнать, насколько глубока кроличья нора?*
Японка усмехнулась.
– Я бы даже сказала иначе: подставляй свою кроличью норку, пора вернуть твои воспоминания, будет больно. – Тон был насмешливо-злым. Когда же куратор начала вводить команды на компьютере, Моника и вовсе захлопала в ладоши. – Итак, консольные команды и блок с моей памятью были у вас под рукой всё это время, однако вы предпочли держать меня в неведении, с отрезанными воспоминаниями и…
Вожатый схватил её за плечи.
– Моника! – серьёзно и встревоженно обратился он. – Ты себя слышишь? Или даже не так – это говоришь уже будто бы не ты! Где та девочка, что хотела именно счастья? – По щекам японки скатились слёзы. – Я люблю тебя.
Она кивнула.
– Прости. Что на меня нашло? Снова… Наверное, просто обида, что моя память, ключ к моей личности был так близко. И не просто близко – мне его не давали нарочно.
Семён усмехнулся.
– Думаю (и мы вроде как определились вместе), тебе стоило сначала найти себя, найти меня, а затем получить прежнюю себя в полное распоряжение, а не отдать прежней себе тебя новую.
На этот раз по-доброму усмехнулась уже Виола.
– Браво. Ты действительно очень вырос и многое понял. – Она повернула голову к Монике. – Вспомни: ты была счастлива до того, как попала в «Совёнок»? – та покачала головой. – А до и в процессе «Литературного клуба»?
Секундная заминка.
– Я помню недостаточно, чтобы восстановить детали и целые периоды, но… нет, точно нет.
– Мы об этом. А счастлива ли сейчас?
– Да.
Она переплела свои пальцы с пальцами Семёна.
– Значит, время стать счастливой, но ещё и имеющей всю память. Ты не готова, но… начинаем?
Кивок.
Ещё пара кнопок.
Моника распахнула глаза, потом рот, учащённо задышала, затем застонала. Лицо резко побледнело, приобрело фарфоровый оттенок, а дорожки слёз на несколько секунд стали алыми, в то время как вместо глаз показались чёрные провалы.* Из бледного рта вырвался пронзительный крик. Затем вид девушки вернулся в норму.
Моника повесила голову, закрыла лицо ладонями и в истерике рассмеялась.
– Ты… ты как? – нерешительно спросил Семён.
– Омерзительно. Омерзительна.
Голос прозвучал одновременно хрипло и визгливо.
Вожатый не успел заключить девушку в объятия: та испарилась. Он ударил кулаком по кушетке.
Виола ругнулась и тут же снова повернулась к компьютеру, чтобы проверить трекер.
– Она на этом витке. Как минимум, сейчас. Найди её. Срочно.
– Будто зимой нужно говорить снегу «выпади», – пробурчал Семён и исчез.
– А чего ты ещё ждала, дорогуша? – опираясь на локоть, медсестра вздохнула. Резко встала, открыла окно, впуская свежий воздух. И будто для компенсации, вернувшись за стол, закурила. – И кому это я? Которая из двух «дорогуш» могла не ожидать?
В музыкальном клубе?
– Привет-привет!
Только Мику.
Помахал и бесцеремонно растворился в воздухе.
У кибернетиков?
– Антинаучно!
Тоже нет.
На кухне?
– Эм… – протянула Ульяна, – тоже за конфетами?
– Вообще, нет, но да.
– Верни мешок, я всё прощу!* К-как?..
В домике?
Душная, давящая пустота.
В лесу?
Разреженное безграничное пространство.
Никого. Никого. Никого. Только лягушки. И пионерка с тёмно-фиолетовыми хвостиками, напоминающими с этого ракурса рога.
Бункер?
Она сидела на кровати, разбитая, усталая, сгорбленная, плачущая, но определённо живая.
– Моника!
– Семён?
Вздох облегчения.
– Я безумно рад, что не нашёл тебя… в подвешенном состоянии.
Девушка невесело усмехнулась.
– Смена циклов лечит физические травмы, но не психологические, так что какой смысл?
Вожатый обнял Монику.
– Я люблю тебя.
Она покачала головой.
– Нет. Меня невозможно любить. – Она пожала плечами. – Максимум частично понять, проникнуться симпатией, но не м-м-м… – Договорить ей не дал поцелуй. – Ну, что за ребячество? Поцелуи и объятия помогают успокоиться, но им не склеить ни разбитое сердце, ни расколотый разум.
Она процитировала своё стихотворение из клуба.
«Я нашла все ответы, но цена им – ничто.
Нет в мире смысла
И цели давно.
Мы лишь невозможное ищем.
Я не легенда.
Её попросту нет».
– Можешь целовать, можешь даже трахнуть: я здесь всё та же красавица, но…
Семён тряхнул Монику за плечо.
– Я чувствую твою боль, а ты не дай ей захлестнуть тебя. Выпусти её.
Девушка поджала губы и наклонила голову, отчего в слабом свете показалось, что на молодой коже залегли старушечьи морщины.
– Думаешь, мне можно помочь? Врач, исцели себя сам… – Резким движением Моника достала нож и провела рукоятью вдоль вен на левой руке. – Не бойся: я этого не сделаю. Не сделала даже там, в прозекторской,* хотя там бы это всё прекратило. – Девушка тряхнула головой. – Нет, ко мне не приходят во сне те, кого я убила. Настоящие люди, смею заметить, а не боты. Просто я превратилась в придаток к своему оборудованию. Рука, держащая скальпель, вводящая смертельные инъекции… Изобретательный ум, служащий любознательному злу. Хм.
Семён, встав на пол на колени, обнял жену и положил её голову себе на плечо.
– Тише, милая. Ты здесь. Ты со мной. Я люблю тебя. Ты уже не на той работе. Тебя уволили. – Дав волю слезам, Моника молча закивала. – Сегодня ты – воспитатель в пионерлагере. Человек – не его прошлое. Прошлое лишь помогает ориентироваться в настоящем.
Моника наконец улыбнулась.
– Неужели мне правда можно верить в любовь?
– Конечно. Я не отказываюсь ни от одного своего слова и решения относительно тебя.
– Я… я не откажусь от слов… той себя, но дальше пойдёт уже другая – не первая и не вторая. Надеюсь, ты достаточно терпеливый и сумасшедший, чтобы тебе понравилось.
Она подалась вперёд, чмокнула парня в нос и, отстранившись, смущённо улыбнулась.
– Только… ты, – наконец произнёс Семён. Он поднялся и протянул руку. – Пойдём?
Моника бросила тревожный взгляд на ногу.
– Я… не уверена.
Вожатый занял место рядом с ней.
– Я не тороплю. Мы можем пробыть здесь не только до конца смены.
– Спасибо.
Девушка благодарно церемонно поклонилась. Вожатый недоверчиво прищурил один глаз.
– Ой! Видел бы ты своё лицо! – она рассмеялась. Наконец, тоска и неуверенность ослабили хватку. – Я всё ещё Моника, просто Моника, твоя Моника. – На этот раз легче стало и Семёну, и он обнял девушку за плечи. А она положила ладонь парню на грудь. – Знаешь, чего хотят обе меня? – она наклонилась к уху. – Тебя.
Вожатый ухмыльнулся.
Безумно прямолинейно и немного – просто безумно.
– Я сейчас… – начал Семён.
Моника покачала головой, предугадав ход мыслей.
– Не надо. Думаю, иногда правилами безопасности можно и пренебречь. Пусть я и человек – позволь мне немного побыть и персонажем. Сейчас – яндере. Хочу остаться с тобой один на один, а окружающего мира – будто не существует. – И подмигнула. Наконец, не заметив ожидаемого дикого восторга, решила уточнить: – Я читала, что все парни хотят именно без презерватива… Эй! – рассмеялась. – Лично я не в курсе: у меня до тебя парней не было! Теперь я могу сказать с полной уверенностью!
Моника чмокнула Семёна в нос, а затем поцеловала в губы, это был долгий и страстный поцелуй.
– Я люблю тебя. Только тебя.
– Какое совпадение. Я тоже люблю тебя, а тоже не поминаю, как можно любить меня, – ответил Вожатый.
Она осторожно развязала галстук Семёна, в то время как он проделал то же с её галстуком, а за ними пришла очередь пуговиц…
День ли, ночь ли – какая разница, если в их бункере нет смены времени суток, а есть лишь два влюблённых человека. Не выпуская друг друга из объятий, они снова поцеловались.
– А леди курит после секса?
Моника вздохнула.
– Леди курит как паровоз, но не в кровати: от этого получаются просто омерзительные трупы, причём, как правило, этих трупов больше, чем следует.
Прикрыв глаза, девушка улыбнулась. Покачав головой, Семён зевнул и поцеловал её в шею.
– Есть у меня вопрос по механике лагеря.
– М-м-м. Давай.
– Что будет, если не заканчивать циклы, а постоянно переноситься? Тело же не обновится, а будет взрослеть, а потом и стареть?
– Насколько я знаю, это так. Чтобы отменить изменения, достаточно разок правильно завершить цикл, то есть закончить последний день.
Кивок.
– Так и думала. А хочешь вопрос, который, думаю, даже не пришёл в голову товарищу Вожатому, потому что он мужчина?
– У тебя пытливый ум, мне нравится.
– Вопрос вытекает из предыдущего ответа. Если девушка забе… – она оборвала себя. – Беременные девушки, сказала же. Девы Марии, блин. – Щёлкнула пальцами. – Если кто-то забеременеет и не закончит циклы, то сможет ли она родить, и сможет ли проходить смену циклов ребёнок?
Семён выпучил глаза и взялся за виски.
– Вот это да. Вот это вопрос. Да, наш брат, Пионер, с таким не сталкивался. Насколько мне известно, никто из группы девушек-исходников за подобным не замечен. Не думаю, что такая функция, как беременность, прописана в оригинальном лагере, но можно спросить у…
– Виолы и Мододела?
Кивок.
– Я слышал, что в «хорошей концовке Лены» у них двое детей, но я там, как говорится, не был, так что не знаю, насколько вообще двадцать лет с Леной – это время и пространство, а не пара строчек текста для воспоминаний. – Семён лёжа пожал плечами. – А среди модов вроде бы в одном прямо в лагере одна залетела.* А что, хочешь ребёночка?
Произнёс окончание он не без тревоги.
– Пока, как минимум, нет, – призналась Моника. – За последние годы ты – единственный случай, когда жизненно необходимо стало о ком-то думать и заботиться больше, чем о себе. Нацуки и Сайори для меня всё же подруги. Да у меня и кота-то нет с моим, теперь уже бывшим, графиком работы. А впрочем, – девушка зевнула, – ты прав…
Наконец эмоционально и физически вымотанная, она уснула в нежных объятиях любимого человека.