Преподаватель

      Полуденное солнце оставалось самым коварным моим врагом на протяжении всего лета, каждый раз заставая врасплох, когда я выходил прогуляться по городу наедине со своими мыслями. И всё-таки было сложно винить во всех бедах небесное светило, потому что каждый день оно неизменно появлялось над нашей головой, жаря своими лучами безалаберных зевак вроде меня, и я должен был учитывать это, надевая футболку с коротким рукавом и выбираясь в местность, лишённую значительных источников тени.       И здесь, в самом центре моста Золотые Ворота, где прохладный ветер с силой терзал мои давно растрепавшиеся волосы, я был особенно уязвим, потому что не мог даже почувствовать, как кожа постепенно начинала обгорать, норовя этим же вечером подарить мне уйму болезненных ощущений при самых лёгких прикосновениях. Конечно, я догадывался, что вернусь домой с красным носом, шеей и руками, потому что так происходило каждый раз. И, более того, я был абсолютно уверен, что Джерард снова посмотрит на меня, как на дурака, язвительно прокомментируя мои страдания, на которые я сам себя по глупости обрёк.       Золотые Ворота были отлично видны из огромных окон нашей с Уэем квартиры в элитной высотке в Сан-Франциско. Апартаменты с подобным видом, как те, которые мы снимали последний год нашей жизни на Западном побережье, стоили бешеных денег, но все те бизнесы, которыми Джерард как-то успевал одновременно руководить, приносили ему огромный доход, позволяя нам обоим ни в чём не нуждаться.       И, хотя я просыпался каждое утро, смотря на знаменитый, уже давно облюбованный туристами мост, мне нравилось самостоятельно подниматься на него, останавливаясь где-нибудь, где было меньше всего народу, чтобы часами стоять, вглядываясь в возвышавшуюся над гладью залива тюрьму Алькатрас, и думать о своём. Уэй совсем не разделял моей особой любви к Золотым Воротам, но никогда ничего мне об этом не говорил, потому что всё равно часто бывал занят в выходные, раздражаясь, когда я находился дома и сильно шумел.       Мы с Джерардом были вместе уже почти три года, мой возраст неумолимо приближался к тридцати, и я всё чаще начинал задумываться о том, смогу ли когда-нибудь завести семью. Я понимал, что вскоре захочу детей, возможно, свой дом и собак. Я всегда любил собак, но Уэй кривился каждый раз, когда слышал предложение завести животных. Конечно, он не мог их терпеть, так же как и детей. Мужчина совсем не был создан для тихой, семейной жизни.       Наши отношения, как и ожидалось, не отличались особой стабильностью. Почти всегда я находился в напряжении, став окончательно зависимым от Джерарда. Он всё ещё был холодным, отрешённым и деспотичным, привыкшим получать то, что хочет. Порой я даже задавался вопросом, изменял ли он мне когда-нибудь, потому что знал, что мужчина вполне мог это сделать, даже не пожалев.       Чаще всего я чувствовал себя несчастным и одиноким, желающим получить всего лишь каплю тепла. Но, когда Джерард всё-таки решал её мне дать, я неизменно ощущал неподдельное счастье, понимая, что веду себя словно наркоман, наконец добравшийся до очередной дозы. И Уэй тоже прекрасно понимал это, умело манипулируя моими чувствами, взяв их под полный свой контроль и не позволяя мне его покинуть.       Я всё время был нервным, без конца задавался вопросом, делаю ли всё правильно. Ничего не могло быть совершено без мысли о том, как это воспримет Джерард. Когда мужчина был недоволен, я начинал винить во всём себя, решая, что старался недостаточно. И тогда мне казалось, что преподаватель ликовал, чувствуя свою власть. Это была какая-то западня.       Как и обещал, Уэй, по приезде на Западное побережье, начал посещать психиатра, на что я изначально возлагал большие надежды. Какое-то время были даже видны улучшения, мужчина становился чуть более чутким. Но потом он заявил, что у него больше нет времени на весь этот бред, и резко прервал все свои визиты к врачу. Тогда я уже был сильно к нему привязан и не смог самостоятельно принять решение о расставании. Тем более, иногда, совсем-совсем редко, у Джерарда случались неожиданные просветления, и он приходил ко мне, признаваясь, явно нехотя, что каким-нибудь утром думал о том, как ему приятно было находиться рядом со мной. А однажды Уэй даже поблагодарил меня за то, что я оставался с ним, несмотря на все страдания, которые он мне приносил. И почему-то ради этих моментов я готов был терпеть всё остальное.       Группа шумных туристов, фотографировавшая живописные виды, которые открывались с Золотых Ворот в этот прекрасный, солнечный день, наконец отошла, оставив меня в относительном одиночестве. Я повернул голову, чтобы проводить их довольным взглядом, и мельком заметил девушку, стоящую за перилами в нескольких метрах от меня. Она держалась двумя руками за ограждение и смотрела вниз, чуть наклонившись. Первой моей мыслью было, что она просто занимается банджи-джампингом, достаточно популярным развлечением, часто практикуемым здесь молодёжью. Но, немного присмотревшись и не заметив характерных веревок, я моментально всё понял. Золотые Ворота иногда также называли мостом самоубийц.       Не мешкая я сорвался с места, за полминуты преодолев разделяющее нас расстояние, боясь не успеть. Действуя под огромным выбросом адреналина, я практически не осознавал, что делаю. Мысли проносились в моей голове с бешеной скоростью. Схватив девушку под руки, я потянул её на себя, стараясь перетащить обратно через заграждение. Она закричала и принялась вырываться, но оказалась недостаточно сильной, чтобы справиться со мной.       Когда девушка благодаря моим усилиям оказалась на безопасном расстоянии от края моста, к нам уже подбежали небезразличные прохожие, сразу же вызвавшие 911. Я боялся отпустить только что спасённого человека, сам всё ещё пребывая в практически непреодолимом шоке, и поэтому крепко, возможно, до боли сжимал её тело.       — Эй, как тебя зовут? Ну что же ты… Что же… — шептал я, обнимая совершенно незнакомую женщину, которая, кажется, тоже мало что осознавала, уткнувшись в мою грудь и заплакав. У неё началась истерика, и я не знал, что нужно было говорить людям в таких ситуациях, поэтому решил просто продолжать обнимать её в надежде, что не слишком сильно нарушаю чужое личное пространство.       Быстро приехавшая служба спасения практически сразу забрала девушку в машину, и всё, что я смог узнать от неё, ограничилось её именем, моментально врезавшимся в мою память вместе с большими, грустными, зарёванными глазами. Девушку звали Джамия Нестор, и я уже заранее знал, что сегодня же обзвоню все больницы в городе, чтобы снова её найти. Моё сердце было неспокойно, и теперь я чувствовал ответственность за жизнь, которую спас.       Когда поздним вечером я вернулся в квартиру после того, как ещё целую вечность простоял на злополучном мосту, пытаясь привести мысли в порядок, и рассказал о случившемся ждавшему меня дома мужчине, тот лишь равнодушно пожал плечами и сказал, что зря я полез в то, что не являлось моим делом.       Джерард не знал, что такое эмпатия. Джерард не менялся.