Ты в каждом моменте

      Ты в каждом моменте, — писал он. Перо с чернилами на самом его кончике застывало в нескольких метрах от письма, чёрная вязкая жидкость стекала на самый край, и чернила, прыгая с обрыва, разбивались о твердую гладь бумаги, оставляя несуразные кляксы-гримасы. Гримасы боли.       Ты в каждом моменте, ты везде. Для меня существуешь только ты, твои тонкие губы, глаза-океаны: в них порой назревал шторм, тёмно-синие волны поднимались в воздух и бились о высокие скалы; твой нос и россыпь веснушек на бледном полотне лица. Немного несуразная чёлка, что лезет в глаза, решетчатым окном отгораживая меня от созерцания лазурной глади. Твои волосы, что словно солома рассыпались по плечам, тонкие запястья, длинные пальцы и увенчанный кольцом безымянный, оплетенный, словно тонкой лозой. Оплетённый обручальным кольцом, которое не моё, которое от любимого тобою мужчины.       Ты в каждом проходящем мимо человеке, в кровавых розах, что растут у меня в саду, всего один куст, они нежные, но их прикосновение дарит боль, царапает душу шипами. Ты в витрине магазинов, в звонком смехе колокольчиков, в песне ветра и деревьев, в белоснежных парящих облаках. Они тоже никуда не спешат.       Ты в каждом мгновении, проведённом в одиночестве, в каждой кружке горячего кофе, обжигающего чая и ароматного какао. Чёрная поверхность схожа с твоими бровями, шоколадная гладь напоминает твои волосы и чёлку, вымазанную в краске, светло-зелёная рябь — маленький камушек, запечатанный в крепкие объятия серебра на твоём пальце.       Ты всюду и нигде, ты рядом, слишком близко — дыханием обжигаешь кожу, и крайне далеко — толкаешь в объятия океана и топишь под толщей воды. Ты в моём сердце, перед глазами всегда и везде: держишь за руку, улыбаешься, откидываешь чёлку и целуешь обветренными губами, немного пачкая костюм краской, что осталась на переднике. Берешь моё лицо в руки, усмехаешься в поцелуй и убегаешь, оставив разноцветные символы на лице. На полотне комната с кровавыми розами в прозрачной вазе, посреди мольберт с бушующим океаном, два разбитых сердца и тёмное пятно расплескавшихся слёз. Осколки, подобно бусинам, рассыпались по полу, склеить не получится, слишком много мелких кусочков.       Ты в отражении зеркала, зеркала моих глаз, горячим железом выжжена на сетчатке. …писал он и сглатывал вместе со слюной горькое отчаяние; потухшие глаза прятали ненависть в глубине тёмно-зелёной поверхности. Горький пепел оседал на лёгких, ложился на болотную гладь вместо снега.       В каждом моменте ты, — писала она. Слезы, заполонившие глаза, стекали дорожками, и капли падали вниз, оставляя круги на белой глади бумаги; океан достигал рифа и ухал вниз, ударяясь о подводные камни. Камни безысходности.       Ты повсюду, в каждом рассвете и на закате, когда небо окрашивается в оранжевый. Стоишь и смотришь на меня, улыбаясь, а я бегу навстречу, путник в беспощадной пустыни, что наконец-то узрел спасительный оазис.       Для меня существуешь только ты, твоя улыбка и глаза-болота: я иногда оступаюсь и начинаю тонуть, барахтаюсь и только сильнее вязну в попытке глотнуть побольше воздуха; твой орлиный нос и тонкий шрам рассекающий брову. Мягкие чуть вьющиеся волосы и отросшая челка, что вьющимся плющом отгораживает от неприступной болотной вязи. Ты живёшь в каждом порыве колючего ветра, в тёмно-синем звёздном небе и в каждой из фаз Луны.       Ты в каждом одиноком вечере, проведённым у окна, в отражении танцующего пламени свеч на тёмной поверхности стекла, в ярких языках танцующего пламени, в тенях дома, что сгущают краски. В каждом монстре, живущем под кроватью, в каждом ненавистном мною ужине с женихом и в его зелёных глазах. Ты в каждой кружке выпитого горячего кофе, обжигающего чая и ароматного какао. Чёрная поверхность схожа с твоими мягкими волосами, шоколадная гладь — твои одинаковые, ненавистные костюмы, светло-зелёная рябь — глаза в свете восходящего солнца. А я люблю вино.       Ты всюду и нигде, ты рядом, слишком близко — тёплыми руками оставляешь ожоги на коже, и крайне далеко — обманом завлекаешь в объятия болота и топишь в зелёных водах.       Ты в глубине моей души, на самом дне, в сокровенных мыслях, всегда и везде: подходишь и обнимаешь со спины и утыкаешься холодным носом в изгиб шеи, целуешь тёплыми губами и не отворачиваешься, когда я усмехаюсь в поцелуй и убегаю, оставив разноцветные символы на лице. На всех полотнах, заполонивших этот дом, комната, с кровавыми розами в прозрачной вазе, посреди неё мольберт с бушующим океаном, на полу серый пепел двух сгоревших душ и терновый венок в виде тонкого серебра с намертво запечатанным в нём зелёным камушком. Пепел развеет ветер, гуляющий сквозь щели в окнах, восстановлению души не подлежат.       Ты в отражении моей ненависти, ненависти ко всему, что касается тебя. …писала она и сглатывала вместе с комом в горле горячие слезы отчаяния; померкшие глаза прятали любовь под толщей глубоких тёмно-синих вод. Горький пепел оседал на лёгких, ложился на замёрзшую лазурную гладь вместо снега.

~

      У них своя идеальная жизнь: он выцветший от частой депрессии писатель, который зарабатывает стихами на жизнь, она выгоревшая от бессилия актриса, которая играет роль идеальной жены. Они оба лгут: она — своему жениху, он — сам себе. Они встречаются в их доме, он целует её руку, прижимаясь губами к коже дольше положенных пяти секунд, она улыбается самой яркой улыбкой дольше, чем положено другу.       Он — болото, она — заблудившийся спутник, повязший в топкой трясине.       Она — океан, он — утонувший в толще воды безумец.