В его глазах я девушка

Ох и повезло же мне родиться низкорослым. Мой рост на сегодняшний день составляет всего-то 165 см, вес 48 кг, и сам я как бы ни старался подкачаться, мускулы прибавлялись лишь только на руках, а ведь так хотелось иметь красивый, сильный торс, сильные ноги и крепкую мужскую грудь. Но опять же повторюсь, как бы я ни старался, у меня ничего не выходило. Я даже не мог нормально набрать вес. Вот, говорят: «Завидую я тому, кто ест и не толстеет. Мне бы так». Ребят, да будь моя воля и возможность отыскать вас таких, я бы сказал, выбросьте эту дурость из своей головы! Думаете для парня это нормально, когда тебя поднимает на руки другой мужчина и говорит какой ты лёгкий?! Хотя, у мужчины этого, согласен, не все дома, но все же! Я же не девушка. И кстати, немного об этом самом мужчине. Как я натолкнулся на него, уже и не вспомню, но страшнее то, как я после пытался от него убежать, слыша в свой адрес:  — Дорогая? Прости, что я напугал тебя. Я не хотел, извиняюсь. Не прячься, любовь моя. Я не причиню тебе боли. Это место, в котором я уже битый час находился, начинало дурно влиять и на самого меня. Нет, конечно же, я еще не терял рассудок, не хватал острый и ржавый нож или топор в руки, чтобы начать всех убивать, но моя голова, мои глаза — все болело и плыло. Словно вата в ушах. Мозг так сильно сдавливался внутри, что хотелось схватиться за голову, зажмурить крепко глаза и просто закричать во все горло, чтобы это все прекратилось. Кто же знал, что я попаду в такой ад. Сейчас я, все еще слыша голоса и тяжелые шаги, сидел в углу одной из комнат (уже давно перестал считать их) и рвано и тяжело дышал, иногда сглатывая слюну. В своих руках я держал видеокамеру. Знаю, что не моя, но если иного способа у меня нет, как послать весточку наружу, хотя бы запишу все, что увижу, пытаясь найти выход. И когда выберусь, весь мир узнает об ужасах «Меркоф». Это просто кошмар! Уже повстречавшись с каннибалом с бензопилой и едва уйдя живым, повстречавшись также с какой-то ужасной (в инфракрасном свете) зеленой тенью с безглазым лицом, уйдя от огромного толстяка (тоже чудом), я уже просто не знал, чего еще ожидать за тем или иным поворотом, когда осталась одна-единственная батарея, и та уже замененная. Включив еще раз инфракрасный свет, я понял, что нахожусь в комнате с двумя дверями. Противоположными друг другу. Та, на которую я сейчас смотрел, была закрыта (как говорится, один раз сделаешь и уже навсегда), я закрыл ее, когда заходил в комнату. Вторая же, наоборот, была немного приоткрыта. Она меня и пугала, ну и, конечно же, голос того самого мужчины: — Ты не спрячешься от меня, дорогая. Я пытаюсь, пытаюсь, но вы все, все равно бежите от меня! Я что настолько уродлив?! Настолько не достоин человеческого счастья?! Что плохого в том, что я хочу семьи? Дорогая, если ты боишься, что я могу оказаться заразным или недостаточно ухоженным для тебя, то так и скажи. Я все пойму, милая. Правда, с другой стороны, я столько лет ждал тебя. Готовился. Уверен, меня просто невозможно не любить. Ну где же ты, милая? «Черт, черт, черт! Только не сюда. Только не сюда, прошу!» — молил мысленно я, тут же отключая камеру и находясь в кромешной тьме. Вообще ничего не видел на расстоянии вытянутой руки, а шаги все не прекращались. Я вдруг услышал маленький, но все-таки хруст в коленях и аж вздрогнул, вдыхая поглубже и затаив дыхание. Совсем на секундочку я снова достал камеру, освещая комнату. Мужчина ползал по полу, сверкая глазами и улыбаясь, думая, что наконец отыскал меня. Я медленно два раза моргнул. Это стоило мне больших усилий, чтобы не выдать себя и не упустить силуэт. Но стоило ему обернуться, как я тут же ахнул, выключая вновь камеру. Батарея уже мигала красным, и я понял, что я в полном дерьме. Он остановился, а я уже весь покраснел и из глаз начали течь слезы. Дыхание заканчивалось, и сейчас я ломался над тем, убрать руки от рта или терпеть до самого конца, потому что собственная жизнь дороже. Боже, он ушел? Тихо стало как на пустыре, но я все равно, понимая, что пора уходить, пускай и на корточках, все ещё боялся. Вдруг меня посетила мысль. Что же станет со мной, когда батарея закончится? Я умру? Я просто заблужусь в этих темных коридорах и комнатах и больше никогда не найду выхода? Или меня кто-то найдет и снова начнет ставить опыты? Боже, столько мыслей и ни одной положительной. Прошло, наверное, минут пять, как я, выдохнув (мол будь, что будет, вечно же сидеть не получится), вышел из своего укрытия и начал на корточках пробираться. Чертова камера! И чертовы батарейки! Ничего не вижу, но и свет включить тоже не могу. Нужно экономить по-максимуму, иначе я точно тут застряну, а я этого очень не хочу. Ползая на корточках по комнате, я вдруг на что-то наткнулся. Подсознание уже кричало — беги хоть куда, но вот моя левая рука начала щупать пол и постепенно подниматься все выше и выше. И все-таки я поддался подсознанию! Включив камеру, я крикнул от ужаса, чуть не свалившись на пол, но был резко схвачен за горло и поднят вверх. Мое лицо скорчилось от гримасы боли. Я болтал ногами в попытке вырваться. Мой мучитель, лица которого я уже больше не видел, выхватил из моей правой руки камеру, включая красный огонек и начав ее разглядывать, светя лампочкой мне прямо в глаза. — Дорогая, что это? Решила записать нашу первую брачную ночь? Ты молодец, мне нравится. И я же сказал, что ты не спрячешься от меня, — улыбнулся он мне, показывая ровные белые зубы, но обезображенное шрамами и ожогами лицо, красные глаза со светло-голубыми радужками. Он развернулся, вдруг подбрасывая меня поудобнее на свои руки и куда-то неся. Я хотел было начать брыкаться, но он стал напевать какую-то песенку. Без слов, обычное мычание, но так тихо и низко, что я вдруг побоялся нарушать такой момент. Злить мне его сейчас совсем не хотелось. Да и куда больше? Я, кажется, пока находился на его руках, вспомнил кто же он такой и где я его мог видеть. Имя, кажется, что-то на Э, а вот фамилия — еще сложнее. Гулскин? Гуськин? Может быть, Глускин? Эдвард. Эдвард Глускин. За что с ним так, интересно? Пока я думал над этим, мы завернули налево. Прошли мимо рядов со швейными машинками, какими-то огромными бочками, по виду напоминавшими бормашины, снова швейные машинки и вот наконец деревянный окровавленный стол с бензопилой в центре, болтающимися на перекладинах толстыми веревками, одной старинной, но очень яркой лампой. Туда-то я и был уложен очень осторожно, чтобы не дай бог ни одна дощечка не причинила мне боль, оцарапав кожу. Я начал судорожно дышать, вертя при этом головой и дергать руками, которые привязывали веревками к столбам. — А ты неразговорчива, дорогая. Все еще боишься меня? Я понимаю, но уверяю, что все будет хорошо. Процедура быстрая и почти безболезненная. Нет-нет, не нужно дергаться, милая. Мы же еще даже не начали. Теперь и мои ноги были привязаны и широко разведены в стороны. Эдвард вдруг отошел от меня всего на пару шагов, склоняя голову, и через секунду, щелкая пальцами, цокнул языком. — Прости, как же я мог забыть? Пустая моя голова, — покорил сам себя мужчина, вдруг прыская мне в лицо чем-то из баллончика, и я сильно закашлял, не ожидая этого, а после в голове все пошло кругом, в глазах резко потемнело, я почувствовал сильную усталость и сонливость. Я тут же отключился, роняя голову на деревянную поверхность и становясь словно тряпичной куклой. Тело стало совершенно податливым, ватным и вялым. На первых секундах до полной потери сознания я уже как в вакууме слышал его голос и чувствовал его руки, снимающие с меня штаны и рубашку сего помещения. После — полная темнота. Я не знаю сколько времени прошло с тех пор, как я очнулся, но я скорее проснулся не от того, что действие препарата закончилось, а от жуткого холода во всем теле. Голова все еще болела, перед глазами двоилось. Кажется, меня тошнило. Я повернул голову вправо, после влево и, наконец, слегка приподнялся. Глускина нигде не было видно, и я должен был быть счастлив, пока не заметил педикюр на пальцах своих ног, маникюр на руках и легкое белое платье на своем теле. Сведя брови к переносице и думая, что это еще за маскарад, я вдруг так сильно вздрогнул, будто за мной гонится Трагер или Крис Уокер. Я увидел Глускина с бабочкой на шее, в белой рубашке, синей жилетке, черных брюках, широко улыбающегося и оглядывающего меня. Рядом с ним стоял небольшой столик, на нем два бокала и бутылка. Вряд ли же там вино? — Дорогая! Как ты? Ах, ты так прекрасна. Уже жду не дождусь, когда смогу заполнить тебя. Но пока бояться нечего. Сперва небольшое кино, — сказал Эдвард, и в его руках я заметил свою камеру. Я снова вздрогнул, но на этот раз менее заметно. Там же весь отснятый материал! Куда он его дел? Надеюсь, что не стер, иначе всем моим трудам придет конец. Можно считать, что все было зря. Подключив камеру к проектору (почему я его не видел тут раньше?), он снова улыбнулся, подходя ко мне и переворачивая стол, ставя его в вертикальное положение. Только сейчас я заметил, что пилы уже не было. Глускин, смотря на меня, ждал когда же я поверну голову к монитору. У меня не было иного выбора. Мне пришлось это сделать. Он тоже начал смотреть вместе со мной. Первые секунды видео сразу же дали о себе знать! Боже мой! Господи, это же… самое начало, когда я только взял в руки камеру и начал снимать. Боже, мне уже плохо от одного вида того, как какого-то бедолагу в капсуле разрывает в клочья, какая-то зеленая летающая по воздуху тень. Благодаря одному из найденных мной документов я понял о ком шла речь. Вальридер, или еще Волрайдер или так же Уильям «Билли» Хоуп. Мужчина, когда-то тоже ставший жертвой «добровольных» опытов по морфогенетическому кондиционированию. Глускин, краем глаза заметив как мне противно и страшно, взял пульт и ласковым голосом зашептал: — Думаю, это можно пропустить, да, дорогая? Перейдем к более интересному моменту туда, где мы встретились во второй раз. Я записал нашу встречу дальше вместо тебя. Ты так сладко спала. Не хотел тебя будить. Вот! Вот он — самый счастливый момент в нашей с тобой жизни, — сказал этот псих, делая томный выдох и, раскидываясь на стуле. Я… черт! Я должен как-то освободиться. Я не хочу закончить все вот так! Господи, прошу, помоги. Дай мне сил пережить все это! Если бы я только знал, что из-за одного лишь сообщения я попаду в такой ад, в жизни бы не притронулся к ноутбуку и прочей в 21 веке технике! Кровь прилила к лицу. Руки вспотели, ноги подкосились. Уши хотелось закрыть руками. Я уже давно плотно зажмурил глаза, не желая смотреть на то, как Глускин обхаживал меня, переодевал, шептал всякие нежные словечки, как-будто перед ним женщина. Как накрывал на стол и целовал. Я сам не заметил, как начал умолять сквозь звуки проектора: — Прошу, прекрати. Останови видео. Одно мгновение, и он делает, как я прошу, оказываясь рядом. — Дорогая, что с тобой? Тебе не хорошо? Скажи, прошу. Я не могу видеть тебя страдающей, — Глускин заботливо дотронулся рукой до моего лба, проверяя температуру тела. Он был холодным. — Дорогая, ты мне соврала? Почему? Ответь же мне! Господи, как же я хотел провалиться в этот момент сквозь землю. Не хочу открывать глаза, не хочу что-либо больше говорить. Просто не вижу смысла. Не хватало еще светские беседы с ним вести. — Что ж, если тебе не понравилось кино, предлагаю перейти ко второму пункту нашего прекрасного свидания. Когда проектор был выключен, и картинка пропала, я подумал: «Господи, спасибо, что услышал меня». Но как же я ошибался! Никто меня не услышал и не услышит после того, как он изнасилует меня и убьет, так как ничего не выйдет. Я парень! А именно это он сейчас как раз и собрался сделать. — После нашей шикарной ночи мы обязательно отпразднуем скорое появление на свет наших детей. Уверен, из тебя выйдет самая лучшая мать и жена на свете. Не волнуйся, во время твоих родов я обязательно буду рядом с тобой. Наши дети родятся такими же красивыми как и ты, — шептал он, становясь ко мне вплотную, и не удосужившись развязать хотя бы ноги, прильнул губами к моей шее, после ключицам и попытался поцеловать в губы, но я сжал их в тонкую полоску, отворачивая голову в сторону. Я чувствовал его удивленный взгляд и поэтому крепко зажмурил глаза, а руки сжал в кулаки. — Не нравятся поцелуи? Прости меня, дорогая. Я не знал. Его руки полезли под платье. Боже, я даже успел позабыть, что оно до сих пор на мне, так давно я не бегал по этой психбольнице. Мне стало дико противно от того, как он вдыхал мой запах, как водил руками по талии, спине и торсу, опускаясь все ниже, водя по бедрам, проникая одной рукой мне между ног. Нащупав мое достоинство, он ласково сжал его в руке и медленно разжал. Повторил действие, поднимая на меня взгляд и улыбаясь. По моему лицу начали течь капли пота. Стало невыносимо жарко и душно, но я продолжал сопротивляться, бороться. Я дернулся в веревках, и получилось это так, будто я толкаюсь в его руку, требуя большего. Черт! Лучше бы вообще ничего не делал. Улыбка на лице Глускина стала шире. — О, дорогая, вижу тебе нравится? Я очень рад, — я лихорадочно замахал головой, отрицая все его слова. — Значит, я поспешил с выводами. Понимаю, первый опыт в этом деле. Я буду максимально нежен с тобой, милая, — рука проникла глубже, по самый локоть, под платье. Я снова дернулся и даже, кажется, простонал. Ну вот что с моим телом не так? — Милая, прошу, закрой глазки. Хочу сделать сюрприз. Обещай не подсматривать, — сказал Глускин, смотря на меня, и я настолько сжался под его взглядом, что волосы встали дыбом. Я медленно, дрожа ресницами, закрыл глаза. Господи, только бы не голову умалишенного, только бы не конечности, только… Ах! Боже мой, что за?.. Я резко распахнул глаза, пытаясь заглянуть себе под платье, но оно было очень длинным. Мне стало дико жарко там между ног, неудобно. Я попытался свести ноги, чтобы это нечто вылезло из меня (черт, от одной мысли уже в дрожь бросает), но туго затянутые веревки не давали этого сделать. И кстати, я снова находился в горизонтальном положении, и мои ноги были высоко подняты вверх, привязаны к ножкам стола. Я во все глаза, со слезами на щеках, искал Глускина. И нашел. Недалеко от стола, с камерой в руках. — Нет. Прошу, не записывай это. Умоляю тебя, Эдди. Я сделаю все, что захочешь, — он смотрел в объектив не на меня, и мои руки сжались в кулаки, до боли в запястьях натягивая веревки. Как же это мерзко и отвратительно! На что он там смотрит?! — Эдди, пожалуйста, — я дернул ногами так как смог, и от этого выгнулся дугой в спине, запрокидывая голову глубоко назад, аж до хруста костей. Глускин тут же обеспокоенно зашептал: — Нет-нет, дорогая. Не нужно резких движений. Что же ты? Пожалела бы саму себя. Давай, вот так, успокойся. Сейчас поправим немного, — сказал он, и я закричал. Да что же это все значит?! Что там во мне?! — Ааа! — заплакал я, кряхтя, ерзая по столу. Глускин цокнул несколько раз языком, подходя слева от меня и кладя руку на голову, гладя успокаивающе по волосам. — Дорогая моя, я всего лишь хотел сделать тебе приятное. Я думал, что тебе понравится мой сюрприз. Я сперва хотел подготовить тебя сам, при помощи растяжки, но потом вспомнил, что старые друзья подарили мне очень хорошую вещь. И даже не одну! У меня еще много подобных игрушек. Я вставил в тебя вибратор пока на двойку. Вот думаю, увеличить скорость или подождать? Все зависит от того, как ты будешь себя вести, любовь моя. — Что?.. Вставил куда? Я не девушка, пойми! — прохрипел я, смотря ему в глаза. Он на секунду отвел взгляд, словно обдумывая мои слова, потом большими шагами отошел от меня, становясь напротив раздвинутых так призывно ног, наклонился так, что бы я не видел его лица, и через тридцать секунд снова выпрямился. — Ты прекрасна, дорогая. Это тебе говорю я, Эдди Глускин, — положив руку на сердце сказал он, и я понял, что мне никак не спастись. Боли внутри не было, скорее нечто иное. Какая-то приятная, слегка покалывающая тяжесть. Я боялся пошевелиться, потому что любое движение сопровождалось будто разрядом или щекоткой, чего я терпеть не мог, но ноги начали затекать. Чего Эдди медлил, я не понимал. Неужели он хотел, чтобы я сам себя довел до разрядки? А он просто как зритель будет стоять в стороне и наблюдать? Тогда другой вопрос. Скажи мне, Парк, а ты как-то еще по-другому хотел?! Может быть, чтобы он тебя трахнул?! Или направлял этот чертов вибратор?! Нет? Тогда лучше первый вариант. Сделать все самому и скорее покинуть это место. — Ох! Ох, дорогая, что ты делаешь? Погоди, ты хочешь… сама?! Глускин явно замешкался, потирая затылок и оглядывая меня, как я начал ерзать по доске взад-вперед, будто толкаясь в лоно девушки. Он быстро нагнулся, глядя опять мне между ног и улыбаясь, нажимая кнопку. Мне пришлось оторвать зад от поверхности стола, чтобы поспевать за скоростью вибратора. Глускин приходил просто в бешеный восторг, уже развязывая бант на шее и расстегивая жилетку, оставаясь лишь в белой рубашке и брюках. Я уже начинал хныкать, когда вибратор перешел на четвертую скорость. Мой член давно стоял колом, требуя разрядки. Сам я закусывал губу от того, что было ощущение, что эта штука внутри просто порвет меня в тот момент, когда я кончу. Ведь я чувствовал, что разрядка уже близко, как вдруг… к вибратору присоединился язык Глускина и он начал слизывать с головки вытекающую сперму. У меня снесло крышу. И пока я был похож на всех тех умирающих пациентов в неестественной форме, что встречались мне по дороге к логову мистера Глускина, я и не заметил, как он сам уже оказался во мне, и вибратор был заменен его огромным членом. Я закричал, срывая голос. Встретившись с безумным взглядом ярко-голубых глаз, я сжался настолько сильно, что Эдди пришлось остановиться, упирая руки в перила. — Господи, боже, — на автомате слетело с моих губ, сам не знаю от чего. От того, что Глускин был во мне или от всей ситуации в целом, когда он начал не спеша двигаться во мне. Я сморщил лицо. Вот теперь была боль. Сильная и жгучая. Он зашептал: — Дорогая, если ты не расслабишься, нам обоим будет трудно. Больно будет совсем недолго, обещаю. Вибратор уже достаточно тебя растянул, так что теперь дело за малым. Я должен сделать то, что должен. Заполнить тебя своим семенем, чтобы ты смогла потом выносить моих детей. А я хочу их очень много. Движения стали легче. Глускин значительно ускорился, вколачиваясь в меня очень жестко и по самое основание. Я знал, что ничего не выйдет, но сказать сейчас в такой вот момент просто не мог. Пара особо сильных толчков, и меня начинает трясти от накрывшего оргазма. Черт возьми! Я даже не прикасался к себе! Хотя с другой стороны как я мог, когда руки связаны? Видимо, так все и планировалось. В глазах Глускина я девушка, а девушкам не нужно самих себя после секса доводить до разрядки. Но я кончил. И кончил довольно обильно. Эдди, выйдя из меня (конечно же, кончив в меня), широко улыбнулся, поправляя мои волосы и целуя в лоб. — Это было… восхитительно! Я, кажется, нашел ту самую, что так долго искал! Ох, мама, уверен ты была бы счастлива, — сказал этот… псих, застегивая на несколько пуговиц небрежно рубашку и садясь в угол. Я, повертев головой в разные стороны и приводя дыхание в норму, сделал то, что делал крайне редко, а то и практически никогда. Выругался при виде своей камеры с мигающим красным огоньком. — Твою ж мать.