«Я знаю лишь то, что ничего не знаю, но другие не знают и этого». Сократ.
Вскоре они решили (точнее Намджун решил), что Тэхён на пару дней останется погостить в поместье генерала. И уже вечером, возвратясь в свои временные покои, Тэхён, хоть и уставший с дороги, принялся писать письмо Сокджину, решив оповестить брата о своём возвращении со службы. Сидеть сложа руки он уж точно не собирался. Первым делом надо дать распоряжение Минсу, чтобы тот подготовил поместье к его приезду и нашёл ему хороших репетиторов. А ещё молодому человеку скоро исполнится двадцать, кругленькая цифра и он хочет начать зарабатывать своим умом, хотя ни в чём не нуждается. Тэхёна прельщает идея продолжить обучение философией и как можно скорее заняться изучением греческого языка. Причина, по которой он выбрал именно греческий, проста — это язык философов. Он хочет углубиться в науку, а язык поможет ему в этом. Почему бы тогда не совместить два дела сразу? Тем более когда они дополняют друг друга. Адель произвела на Тэхёна впечатление грамотной и воспитанной девушки. Она сдержана, её нравственные ценности довольно впечатляют, умение находиться в обществе незнакомых и вовсе её не смутило. Намджун должен гордиться тем, что у него такая восхитительная и прекрасная дочь. Хотя в его глазах, при виде дочери, и так отражается гордость за её успехи в образовании, творческой деятельности, поведении и чистоте её сердца. Не будь сердце молодого Кима занято, Адель стала бы его полноправной хозяйкой. Но на данном этапе Тэхён воспринимает её не больше, чем подругу, скорее даже как младшую сестру. Но генерал так не считал. Оставшись с дочерью наедине, он завёл разговор, который Адель, ещё до ухода отца на фронт, всячески избегала. — Адель, доченька, — присев с ней на софу в её комнате, Намджун ласково берет её хрупкие ладони в свои, большие и мазолистые после ружья, — Однажды, наступит день, когда я не вернусь с фронта. Оставить тебя одну, без надежной защиты и того, на кого в будущем ты сможешь опереться, я не могу, — он преклонил голову, не смея смотреть ей в глаза. — Я, как отец, желаю тебе только лучшего, ты и сама это прекрасно знаешь. Поэтому, не огорчай своего старика, выйди замуж за достойного человека, за того, кто сражался не только плечом к плечу со мной, но и ради меня, спасая мне жизнь, — и в этот момент его лицо, выражающее не столь мольбу, сколько своё собственное желание, заставляет девушку смущенно отвернуть лицо. — Отец, что ты такое говоришь? — она взяла себя в руки и уверенно посмотрела на отца, — Сплюнь и не думай о том, чтобы поскорее меня оставить и отправиться вслед за мамой. Это эгоистично! Прошу. Я сделаю как ты хочешь, пожалуйста перестань ранить меня своими словами, — к концу её голос дрогнул, предательски выдав её испуг. — Я говорю правду, дорогая. Я вырастил тебя, я обещал твоей матери, что ты будешь счастлива, — Намджун улыбается, сдерживаясь, чтобы не заплакать. Но он мужчина, генерал в конце концов. Ему плакать не полагается, — Тебе скоро восемнадцать. Разные мужланы будут на тебя заглядываться, если не уже. Тебе нужна опора, защита. Тебе нужен Тэхён. — Тэхён?! — не веря ушам, она смотрит на отца, выпучив глаза. — Ты про лейтенанта? Про того, кто сейчас гостит у нас? Отец, ты не шутишь? — Разве я стал бы шутить на такую тему? — Отец, но подожди. Что он тебе сказал насчёт этого? Он согласен? Это он попросил у тебя моей руки? Он меня любит? — Эээ… он… да! Да это он! Он так желал поскорее с тобой встретиться, что стал упрашивать меня, чтобы я взял его с собой к нам. Адель, он любит тебя. Он прекрасный человек, доченька. Ты же согласна со мной? — Намджун лгал с горечью на языке. Неприятно обманывать свою родную кровушку. Но это часть его плана, он не может иначе. Во что бы то ни было, он хочет женить Тэхёна на Адель. Ким верный солдат и хороший товарищ, для Адель будет прекрасным мужем, для их детей любящим отцом. — Согласна. Но… я едва ли его знаю, папа. Я должна всё как следует обдумать, — на деле же Адель была поражена тем, что лейтенант Ким Тэхён так её воспринял. Она думала, что в его глазах выглядела маленькой девочкой, не познавшей истины жизни, но после слов отца стало как-то легче. Появилось желание быть рядом с Тэхёном, проводить с ним больше времени, узнавать его лучше, открываться ему, сближаться с ним.***
Чимин настоятельно убеждал Чонгука не задерживаться до прихода Марии, желая закончить со всем быстрее. Он ручался за то, что эта девушка играет с ними, проверяет стойкость и не собирается делать с Чонгуком ничего, что они могли себе напридумывать. От слов Чимина, который с Марией знаком и наверняка знает некоторые черты её характера, стало легче. Но до её прихода Чонгук решает проверить обстановку в городе, заодно проверить кое-кого. Приближался февраль, на улицах лежала слякоть серого снега смешанного с грязными лужами. Посреди всей этой грязи разъезжали фаэтоны, окна которых внутри закрыты занавесками. Хоть глаз вырви, не увидишь кто едет внутри. Город словно опустел. Люди разбежались по домам, опасаясь за собственное здоровье. Зараза стала быстро распространяться, особенно среди нищих бродяг-переносчиков. Их пристреливали как только те появлялись в поле видимости. Чонгук был осторожен, и на всякий случай поплотнее укутался в поношенную накидку, идя в заученном направлении, не останавливаясь. Вскоре Чонгук оказывается у родного дома. Ноги сами привели его сюда. Жив ли отец или уже помер от того, что почки отказали? Чонгук уже перестал расплачиваться за отцовские долги, так как за жизнь Чонина уже можно не переживать, а отец… ему и не нужен вовсе, как бы грустно это не звучало. Дверь оказывается не заперта, в доме царит полумрак, а запах ржавчины противно забивается в ноздри. Пол скрипит, повсюду раскиданы дрова, возле старой печи лежит колючий плед, а на нём развалилось тело отца. Вроде, ещё живого. Чонгук проходит в дом, придвигает к себе стул и, присев на него, одаривает спящего презрительным и разочарованным взглядом. — Чонгук? — почуяв чужое присутствие, отец Чонгука, кряхтя, отрывает тело от пола и опирается о печь. — Сынок, где твой брат? Почему вы ушли ничего не сказав и бросили меня в неведении?! — А ты хотел, чтобы Чонин помер от голода с таким отцом? — грубо отрезает Чонгук. — Неужели ты думал, что я позволю брату вот так жить? Гнить в этой помойке с тобой… — сказал, как отрезал. Отец молча чешет затылок, а после трёт слипшиеся глаза. Будто бы не слыша всё, что сказал Чонгук, он говорит о том, что волнует его гораздо сильнее, чем жизнь младшего сына: — Чонгук почему ты перестал им платить? Ты же понимаешь, что они меня не оставят и начнут искать! — Правильно, пусть ищут. Давно пора бы. Ты не завязал с алкоголем, пропил жизнь, наплевал на своих детей и надеешься, что мне есть до тебя дело и я настолько тупой, что весь свой заработок буду отдавать твоим кредиторам? Ошибаешься! — гнев Чонгука был подобен смерчу: яростно и беспощадно обрушивая всё несказанное в лицо отца. Он плевался скоплённой горечью обиды за бесцельно прожитые годы. Хотел, чтобы отец почувствовал какого это, когда никто не стоит у тебя за спиной, когда ты никому не нужен. — Стой, сынок! Умоляю! Не бросай меня так, я не хочу умирать, нет. Я клянусь, я брошу пить. Только вернитесь ко мне, — он ползёт на коленях перед сыном и обхватывает его ноги, прямо как слуга, молящий хозяина о спасении, — Чонгук ты всегда был хорошим мальчиком, не бросай отца, — какой же он наивный мужчина, который унижается перед своим сыном, глотает слёзы, которые уже никогда не вызовут ни в ком сочувствия. — Так в том то и дело, что был. Я уже давно не такой хороший, как тебе могло показаться. И давно не наивный болван, который каждый раз верил твоим пустым обещаниям. Не хочешь умирать? Так ты уже давно себе этот путь выбрал! Сам, добровольно. Твоя жизнь зависела от твоих решений и сейчас уже поздно что-либо менять. Прощай, отец, — сердце больше не скребёт от боли, слёзы высохли, и душа радуется за смелый поступок мальчика, который раньше и слова бы не вымолвил отцу. — Чонгук, нет! Не уходи, прошу. Дай хотя бы немного денег. — и снова всё по кругу. Не спросил «как вы и где живёте?», не сказал ничего в своё оправдание, лишь упрямо клянчит денег. Паскуда. Чонгук, не дойдя до двери, в пол оборота смотрит на скулящего на полу отца, морщится от его жалкого вида и состроив гримасу безразличия напоследок бросает: — Даже сейчас ты думаешь о смерти. Не смей даже имена наши называть. Ты умер для нас, как и мы для тебя. Нашей семьи больше нет. «А была ли?»***
Когда Чонгук уже вернулся, то застал Марию, сидящую за столом с папиросой меж губ и выставленными вперёд ногами, обтянутыми упругими чулками. — Вот и ты! — восклицает она, как только Чонгук появляется в поле зрения, — Думала уже не дождусь, — одарив его заинтригованным взглядом, будоражит воображение. Чонгук проходит в дом, осматривается вокруг и понимает, что Чимин оставил его одного: без оружия и припасов против целой армии в виде томного шёпота, чарующих глаз, манящих алых губ и дерзкого языка. — Давайте сразу перейдём к делу, — просит Чонгук, уверенно наступая. Ему не страшны последствия их междоусобной войны. — Я и не думала, что ты будешь таким настойчивым, — медленно шагая вокруг Чонгука, она остановила внимание на юношеской спине: крепкой, с выпирающими костями и внушающей защиту. — Вы ошибаетесь, это-не настойчивость. Я просто выполняю часть уговора. Предоставляю вам обещанные ранее услуги, — не повышая интонацию и держа себя в узде, чётко проговаривает Чонгук, — Неужели вам это не знакомо? — явно пытается спугнуть врага, не желая сдавать позиции. — Ещё как знакомо, дорогой мой, — хищно улыбается та, проводя вдоль спины указательным пальцем и слегка надавливая на позвоночник, давая почувствовать свою власть над его телом, — вот я и хочу посмотреть, какого это — быть получающим? Чонгук нервно сглатывает, переставая верить в то, что Мария играет, потому что тон и серьёзность её голоса совсем не похожи на игру. — Думаешь, мне приятно быть в обществе жалких стариков, которые даже не могут нормально довести дело до конца? — Не меняя тему разговора, она усаживает Чонгука на своё место, — Моей спутницей жизни является неудовлетворенность, потому что удовлетворения мне никто не доставлял. А ты… — она на секунду замолкает, возвышаясь над ним и приблизившись максимально близко к его лицу, — нетронутый. Я это вижу. И именно с твоей помощью я удовлетворю своё желание. Чонгук боится женщину. Хрупкую, ни на что не способную, но такую хитрую и коварную. Но Чонгук — мальчик. Он ещё не вкушал запретного плода, он чист, открыт как книга. Его не интересовала та жизнь, которую взрослые прячут от детей. А тут ему предлагают всё и сразу. Точнее даже не предлагают, а требуют. Пока он впал в раздумья, Мария, всё ещё стоя напротив, уже потянула руки к его одеждам, решив избавиться от ненужной ткани. — Стой! — прервал её Чонгук, — я обещаю отплатить тебе деньгами. Только прошу, не трогай меня. — Вот как? — сделав вид, что думает, она закусила губу, — Пожалуй, откажусь от твоего предложения. Она опустилась перед ним на колени, развязывая шнурки на штанах и, хищно облизываясь, смотрела на него сквозь упавшие на лицо пряди волос. Чонгук крепче прижал ноги друг к другу, и вцепился руками в подлокотники стула. — Расслабься, я не сделаю больно — она говорила это так, будто мужчина здесь вовсе не Чон, а она сама. Вслед за штанами она начала снимать и бельё, но увиденное её вовсе не обрадовало. — Малыш, так не пойдёт, — обиженно сказала она, — ты должен непременно возбудиться, иначе у нас совсем ничего не получится. После она дотронулась до мягкой плоти Чона, поглаживая рукой и выдыхая горячий воздух прямо на головку. Но это результата не дало. Даже когда она дотронулась до него языком, ничего не изменилось. Чонгук не понимал, чего она хочет и зачем делает такие аморальные вещи с его… половым органом. Но понимал, что скоро её попытки сделать намеренное пойдут ко дну. — Чёрт! Ты какой-то бракованный. Почему не встаёт? — отчаявшись, она падает на пол недоумевая, — Есть кто-то, кого ты любишь? — предполагает. — Да… — немного неуверенно отвечает ей, — есть. — И поэтому ты такой неприступный…