(I am a) kamikazee, I am so lonely Lonelier than a patriarch labeled liar Cast aside © MISSIO — Kamikazee
Щёлк! Узорчатая крышка откидной зажигалки, задорно брякнув, захлопнулась. Набрав в лёгкие побольше сигаретного дыма, Синтия задумчиво провернула её пальцами. Не сказать, что ситуация с Fuerza Mestiza когда-либо вообще была спокойной, но раньше Одегард хотя бы могла её как-то контролировать. Теперь же блондинку не покидало неясное ощущение беспомощности перед подступающей угрозой. Это напоминало чувство, когда ты держишь стакан, наполненный водой, и вдруг начинаешь осознавать, что силы стремительно покидают ладонь. Сейчас всё в порядке, ты уверенно сжимаешь прохладное стекло в руке. Но это не более чем иллюзия безопасности, и ты абсолютно точно знаешь: ещё пара мгновений — и твои пальцы неизбежно разомкнутся. И всё, что тебе остаётся, — безвольно наблюдать, как уже спустя секунду осколки разлетаются по полу. Синтия больно прикусила щёку. Она злилась, безумно злилась на себя за то, что никак не могла понять, что за безумная игра происходит прямо за её спиной. Тихо выругавшись, девушка подняла голову и окинула улицу взглядом. Бульвар Унтер-ден-Линден ободряюще помигал ей подсветкой в ответ. Одегард любила приезжать сюда, когда хотела побыть одна. Несмотря на то, что это место было настоящим магнитом для туристов и берлинской молодёжи, именно здесь девушка чувствовала себя по-настоящему уединённо. Нахождение здесь отрезвляло, и порой это требовалось особенно сильно. Потому что, чем дольше сидишь в дорогой комнате, слушая, как твой телефон разрывается от десятков звонков, или коротаешь вечер в каком-нибудь люксовом заведении, где каждый первый знает тебя в лицо, тем явственнее начинает казаться, что все ниточки этого мира тянутся прямо к твоим рукам. Но очутившись на переполненной тысячами случайных людей улице, каждому из которых нет до тебя ровным счётом никакого дела, отчётливо осознаёшь, насколько в действительности ты мал в масштабах планеты. Из неаккуратно припаркованной возле крошечного сувенирного магазинчика Бугатти открывался неплохой вид на небольшую парковую зону. Выдохнув плотный клуб дыма, Синтия задержалась глазами на очаровательно воркующей парочке, расположившейся на одной из скамеек. Светловолосый парнишка что-то очень сладко шептал на ушко своей легкомысленной подружке. Ложь в его сахарных речах была настолько очевидной, что Одегард невольно передёрнула плечами от противного липкого ощущения, расползшегося по ладоням. В последнее время оно уже успело стать почти привычным: предательства полукровок, сомнительные движения среди вампиров, постоянное смутное ожидание измены кого-то из приближённых. Синтия глубоко затянулась. «Кстати, кто-то сдал твой приезд». Слова Алэна прочно засели в голове. За прошедшие сутки девушка успела прокрутить в мыслях столько предположений и теорий заговора, что все они спутались в плотный клубок, и теперь беспорядочно мешались друг с другом, категорически отказываясь приходить в порядок. В целом, Одегард и так не могла похвастаться большим количеством людей, в которых была бы уверена на тысячу процентов, а теперь почти каждый из них вызывал чувство мнимой угрозы. Девушка снова поднесла сигарету к губам, но от затяжки дыма в лёгких нисколько не прибавилось. Опустив взгляд, блондинка раздражённо выругалась, осознав, что даже не заметила, как та дотлела до самого фильтра и потухла. Часы на приборной панели услужливо подсказывали, что уже пора было торопиться. Небрежно закинув окурок в пепельницу, Синтия завела машину. Сильно превышая скоростной режим, чёрная Бугатти неслась вдоль фонарных столбов, деревьев и прохожих, всё реже встречающихся по мере приближения к деловому центру Берлина. Поджав губы, Одегард вдавила педаль газа ещё чуть сильнее. Тяжёлые мысли, всё более явно отдающие противным металлическим привкусом во рту, преследовали Син. Не захватывали с головой. Не накрывали, как лавина. Подобно хищнику, решившему измотать жертву, они наступали на пятки, дышали в затылок, заставляли чувствовать свою близость и неотвратимость, но всерьёз не касались сознания. И в такие моменты действительно казалось, что чем дальше будет зашкаливать стрелка на спидометре, тем больше будет шансов оторваться и, наконец, прекратить это изнуряющее бегство от собственного страха. Но это никогда не работало. Визг тормозов оглушил, но уже через мгновение подарил лёгкое успокоение. Будто кто-то на кнопку перезагрузки нажал. Позволять себе короткие минуты слабости, чтобы не тронуться рассудком, а потом по щелчку пальцев возвращаться в норму — то, чему Синтия училась не одно десятилетие. И крайне преуспела. — Fräulein Odegard. Девушка подняла взгляд на пожилого мужчину, почтительно склонившегося к окну её машины, и наградила его широкой обескураживающей улыбкой. Магнус был полукровкой, одним из немногих, кто не захотел прятаться или попытаться обратиться. Разумеется, он никогда не афишировал того, что не являлся вампиром: мужчина имел схожий с ними образ жизни и был вхож в их общество, хоть и предпочитал обособленное существование. Иногда у других бессмертных возникали некоторые закономерные вопросы. Например, почему один из них выбрал такой непрестижный род занятий — камердинер. Однако Магнус всегда очень недвусмысленно давал понять, что его личные предпочтения вовсе не повод для обсуждения. Не меньшим вниманием традиционно пользовалось старение мужчины. Синтия прекрасно знала: смешение крови человека и созданий луны — это не более чем аномалия. Всего лишь генетическая ошибка, сбой системы. Брак. То, чего не должно быть. А, как известно, вселенная стремится избавляться от подобных оплошностей. Многие полукровки были не просто слабее вампиров и оборотней, они были слабее людей. Зачастую их тела, лишённые присущей созданиям ночи регенерации, не выдерживали предназначенных им по крови сил. Одегард видела это множество раз: обугленная до черноты кожа от малейшего воздействия солнца, методично отказывающие от каждого полнолуния органы, перемолотые от позывов к обращению кости, мучительные смерти от вампирской жажды, когда организм полностью отторгает кровь. Некоторым везло больше: тело адаптировалось, позволяя хотя бы выживать. У кого-то получалось смириться с таким ходом событий. Кто-то сдавался. Магнус был из тех полукровок, чей организм смог приспособиться к воздействию вампирской крови, однако он не был вечен: под конец второго столетия мужчина начал стареть. С того момента его любимой шуткой стала фраза: «Просто впервые взял отпуск за свой век службы и слишком увлёкся, лёжа на пляже в Майами». Обычно после этого вопросы заканчивались, а если нет, то Herr Odegard спешил напомнить особо любопытным, насколько сильно он не любит, когда кто-либо чересчур навязчив по отношению к его подчинённым. — Я ненадолго, — Синтия покинула салон и передала ключи протянувшему руку мужчине. — Не паркуй далеко. — Как угодно. Холл огромного бизнес-центра встретил блондинку приглушённым светом и заискивающим приветствием администратора. Здесь интерьер был далеко не так претенциозен, как во владениях Алэна, но девушка всегда ценила сдержанность и аристократичность куда больше вычурного благосостояния. Цокот высоких шпилек звонко разносился по лестничному пролёту. Сколько Синтия себя помнила, отец не любил располагаться на высоких этажах, его офисы редко находились выше пятого. Он даже отказался от пентхауса в центре Берлина, отдав предпочтение небольшому коттеджу за городом. И даже в нём мужчина не пользовался вторым этажом: там располагались комнаты для гостей и трофейный зал, куда, по обыкновению, отправлялись вещи, которые у отца не было желания лицезреть в течение плюс-минус ближайшего столетия. Сама девушка понятия не имела, чем была вызвана такая нелюбовь к высоте. У него никогда не было акрофобии, иногда он даже любил отправляться в горы и покорять известные пики, однако в повседневности и работе предпочитал оставаться как можно ближе к земле. Кабинет отца располагался справа от лестницы и представлял собой средних размеров помещение без особых изысков. Между красотой и удобством мужчина всегда выбирал второе. Размер дубового стола, стоявшего возле плотно закрытых жалюзи, казалось, был выверен до миллиметра, так, чтобы его хватало ровно на три аккуратные стопки папок по бокам, широкий органайзер, ноутбук и ежедневник. Каждый предмет мебели, удостоившийся чести находиться в этом кабинете, был идеален по размеру и цвету, будто деталь единого пазла. Только серое вельветовое кресло выбивалось из общей безупречной картины, как какая-то инородная деталь в совершенном механизме. Но у него было особое предназначение, из-за которого отец закрывал глаза на его неуместность. — Salü, Papa, — мужчина не сразу оторвался от своих дел, когда голос дочери разнёсся по кабинету. Блондинка к этому привыкла. Как и к тому, что его довольно редко можно было застать в Берлине. Рагнар Одегард был блестящим политиком, о котором, однако, мало кто слышал вне узких кругов правительства. Сколько вампирша себя помнила, ему была ближе роль серого кардинала. Подобно кукловоду он предпочитал оставаться в стороне и лишь дёргать за ниточки, в чём был невероятно талантлив. Помимо огромного опыта, Рагнар обладал каким-то природным предрасположением к управлению, что посчастливилось унаследовать и Синтии. И когда прошлого Князя Германии свергли, многие думали, что кто-то из семейства Одегард примет титул. Однако Грейс покинула страну вскоре после тех событий, сама Син оказалась абсолютно не заинтересована в таких играх, а Рагнар почтительно откланялся, сославшись на личные причины. Всё дело было в том, что мужчину никогда не трогали статусы и, в целом, он был глубоко убеждён, что титул совершенно не имеет ничего общего с властью. После стольких лет, проведённых в бесконечных политических гонках, он понимал, что практически за каждым успешным правителем стоит поистине талантливый советник. Стараясь не стучать каблуками, девушка подошла к любимому креслу и опустилась в него. Задумчиво подперев щёку кулаком, она не сводила взгляд с отца. Его тёмно-русые волосы были по обыкновению зачёсаны назад, серые глаза сосредоточенно бегали по строчкам какого-то документа, смугловатая кожа в приглушённом освещении напоминала бронзу, а из-за угловатых и немного грубых черт лица казалось, словно он напряжён, но Синтия прекрасно знала, что это не так. На нём была чёрная рубашка с подвёрнутыми по привычке рукавами. Рагнар выглядел очень молодо. Его обратили, когда ему было всего семнадцать. С тех пор он, конечно же, слегка изменился, но выглядел едва ли старше двадцати пяти. Из-за этого, когда они вместе появлялись в новом обществе, их зачастую принимали за пару. У блондинки это всегда вызывало ироничную улыбку, но отец был практически лишён чувства юмора, так что те, кто высказывал такое предположение, удостаивались строгого ледяного взгляда и педантичного исправления их теории. Предположив, что ожидание слегка затянется, девушка извлекла из сумочки пачку сигарет и, зажав одну губами, щёлкнула кремниевым колёсиком. — Синтия Реджина Одегард, — голос Рагнара был холодным, как сталь, и, казалось, даже слегка позвякивал, словно скрещивающиеся в битве клинки. — Воздержись от подобного в моём присутствии. Большой палец отжал кнопку, и огонёк разочарованно погас. Уголок губ девушки слегка дёрнулся в подобии усмешки, а сама блондинка капитулирующе вскинула руки. Очевидно, сегодня отец был не в духе. Вообще такое случалось довольно часто, так что попытки закурить при мужчине стали для вампирши своеобразной лотереей. Порою это даже забавляло. Как и его привычка в подобных ситуациях называть дочь полным именем. Вздохнув, Рагнар захлопнул папку и отложил её в одну из стопок. Поднявшись на ноги, он подошёл к узкому высокому шкафу и извлёк из него бутылку с джином и бокал. — Есть апельсиновый сок? — наклонив голову набок, девушка капризно посмотрела на отца. — Конечно, — выполнив несколько манипуляций, мужчина протянул дочери большой стакан. — Спасибо, — она обворожительно улыбнулась, обхватывая пальцами стеклянную поверхность. — Как идут дела? Рагнар раздражённо щёлкнул пальцами, заставляя блондинку напрячься чуть сильнее: обыкновенно эта привычка с головой выдавала крайне отвратительное настроение вампира. — Идут своим чередом, — сухо отозвался он, всем своим видом давая понять, что разговор в этом ключе продолжаться не будет. — Поездка в Голландию обошлась без происшествий? — В целом, да. Но… — Но? — Есть неприятные детали. Во-первых, кто-то сообщил Алэну о моём приезде. А во-вторых, кто-то попытался меня подставить, устроив нападение на вампиров, связанных с недавними экспериментами на территории Нидерландов. Рагнар нахмурился. — Есть догадки, кто мог это сделать? Синтия рассеянно пожала плечами, мысленно пресекая собственный порыв снова достать сигареты. — Много кто знал, что я еду в Голландию. Я не хочу разбрасываться беспочвенными подозрениями. Постукивая пальцами по грани бокала, мужчина задумчиво кивнул. — Послушай, может заляжешь на дно на какое-то время? — произнёс он, и его голос едва уловимо дрогнул глубоким беспокойством. — Уедешь как можно дальше. Я съезжу за Грейси, и вы переждёте, пока все не уляжется. Под рёбрами заныло, но Синтия стойко держала лицо. Отец уже очень давно не проявлял такой явной заботы. Да и девушка была бы рада перспективе увидеться с сестрой. Но она знала прекрасно: сейчас не то время. — Эксперименты участились, Papa. Я не могу сейчас оставить Сопротивление. Губы Рагнара вытянулись в узкую полоску, но никаких возражений не поступило. Мужчина сделал два больших глотка, осушая бокал, поставил его на низкую тумбочку и подошёл к столу. Тихо скрипнул ящик, и вампир достал из него бордовую коробочку. Положив её на стол, Рагнар кивнул дочери: — Как ты и просила. Эксклюзив под заказ. Практически блеснув своими тридцатью двумя, Синтия вспорхнула из кресла и потянулась за заветным футляром. — Danke. Мужчина поймал её запястье, не сжимая, просто прикасаясь. Почти заботливо. Почти ласково. Заставляя вздрогнуть от неожиданности — отец редко шёл на тактильный контакт. — Будь. Осторожна, — тихо, намеренно делая паузы между словами, как будто это позволяло отпечатать их прямо у девушки на подкорке. — Да, отец.***
Прохладный воздух ночного Берлина радушно окутал оголённые плечи, словно радуясь, что давняя знакомая наконец-то предпочла Дрездену столицу. В последнее время старшая дочь семейства Одегард всё чаще игнорировала основную семейную резиденцию, постоянно пропадая в других городах, а порою даже странах. Однообразие душило Синтию. Заставляло окунаться в раздумья, в которых она всегда находила болезненные отголоски прошлого, выжигающие грудную клетку изнутри, разрывающие душу на кровавые ошмётки. Если бы однажды ей посчастливилось, как в сказке, отыскать волшебную лампу с добрым дядюшкой Джинном, она плевать хотела на три желания, хватило бы всего одного. Забыть всё. Но, как назло, никаких ковров-самолётов и горячих арабских воришек на горизонте видно не было. Так что приходилось обходиться подручными средствами: сигареты, адреналин, секс, таблетки, мефедрон, кокаин, экстази и ещё с десяток разновидностей дерьма, от списка которого даже у заядлого наркомана волосы бы встали дыбом. Если бы не сраная непереносимость алкоголя, список дополнился бы ещё и внушительным рядом высокоградусных напитков. Иногда это даже казалось Одегард забавным: её организм так податливо принимал столько разрушительного шлака, отторгая лишь какую-то чёртову выпивку. Сначала время от времени становилось немного жутко. Хотя, наверное, когда ты условно бессмертный, трястись за свою жизнь — абсурд. Но это прошло. Довольно быстро. Стало просто всё равно. Просто потому, что умереть стало уже не так страшно, как жить в постоянном ужасе от того, что вокруг вдруг воцарится та самая тишина, воспоминания о которой даже сейчас пробирают до костей. Что снова на глаза попадётся какая-нибудь блядская мелочь, которая вывернет душу наизнанку, обнажая до сих пор кровоточащие раны от событий более чем столетней давности. Что снова начнёшь задыхаться, потому что уютная комната вдруг покажется сырым подполом, пропитанным запахом плесени, который настолько въелся в кожу, что до сих пор мерещится порой и заставляет часами сидеть под душем в болезненных попытках оттереть от себя его фантомные следы. Одегард передёрнула плечами, не желая снова думать обо всём этом. Ещё не хватало начать себя жалеть. Несильный порыв ветра выбил несколько светлых прядей из свободного пучка и отрезвляюще ударил ими по бледным щекам. Заведя непослушные локоны за ухо, девушка огляделась. Неподалёку был припаркован красный Феррари, и блондинка едва не замурлыкала, заметив его. Обычно Данте предпочитал серебристую Ауди, от вида которой все эстетические рецепторы Синтии впадали в припадок и грозились навсегда покинуть этот бренный мир. Потому, когда Гуэрра для встреч с ней пересаживался на это произведение искусства, настроение девушки моментально поднималось на пару пунктов. Довольно вздёрнув подбородок и пустив на губы очаровательную довольную улыбку, Одегард походкой от бедра проследовала к автомобилю. — Salü, Süsse, — по-кошачьи изящно сев на переднее сиденье, она закинула ногу на ногу. — Какой у нас план? Готова ехать на край света и даже чуть дальше, если понадобится. Краешки губ мужчины дрогнули, чуть приподнимаясь. — Так далеко не придётся. Сегодня в автокинотеатре на Ханс-Граде-аллее ночь детективной классики. — Ach, странно, что я не в курсе. Кстати говоря, — Синтия извлекла из сумочки бордовый футляр и, излучая абсолютную удовлетворённость собой, протянула его Данте. — Тебе понравится. Вампир принял коробочку из рук девушки и, открыв крышку, сдержанно улыбнулся: — Jaeger LeCoultre, — он аккуратно извлёк часы из футляра, бережно проводя по ним пальцами. — Именные, — голос Одегард был настолько сладким, что ещё чуть-чуть и его можно было бы ложкой соскребать с окон машины и в чай класть. Она знала, как ему угодить. Они были вместе настолько давно, что сама Син периодически начинала забывать, что существовало время, когда они были не знакомы. Если бы Гуэрра был книгой, то блондинка могла бы без запинки рассказать её всю наизусть, и ещё бонусом все без исключений складочки страниц и потёртости обложки перечислить. Данте отличался поразительной стабильностью. Порой Одегард казалось, что Гуэрра находится где-то вне времени. Сама она была глубоко убеждена, что если бы на протяжении такого долгого периода занималась просмотром как две капли воды похожих друг на друга театральных постановок и фильмов, переписыванием классических сюжетов в новых интерпретациях и игрой на пианино относительно ограниченного репертуара, свихнулась бы ещё несколько десятилетий назад. Эта неизменность в Данте пугала и восхищала одновременно. Он действительно ценил постоянство, хотя время от времени с удивительным рвением это отрицал, ссылаясь на периоды, когда он меняет хобби, как перчатки. Действительно, иногда Гуэрра буквально пускался во все тяжкие, доставая из бардачка раритетный фотоаппарат или даже арендуя экипировку для какого-нибудь вида спорта и теряясь с ним на пару дней где-то в подходящем месте. Только для того, чтобы заметить, что вампир получает от этого едва ли больше крохи удовлетворения, даже эмпатия была не нужна, делая всю эту бурную деятельность подтверждением нерушимого догмата: постоянство было необходимо Данте больше, чем воздух. Сняв свои часы, мужчина осторожно надел подарок. Подперев рукой щёку, Синтия с интересом наблюдала за ним. — Нравится? — наконец спросила она. — Да. Спасибо, — Гуэрра наклонился вперёд, оставляя на губах девушки короткий поцелуй. Феррари плавно отъехала от тротуара, быстро и легко набирая скорость, как сорвавшаяся с места пантера. Салон медленно заполнялся терпким ароматом дорогих сигарет. Взгляд Одегард выхватывал какие-то отдельные элементы пейзажа, мелькавшего за окном и не вызывавшего должного интереса, затем скользнул от стекла к приборной панели, а после остановился на лице Данте. Оно выглядело непроницаемым, отстранённым и холодным, как камень. Однако из этого камня была возведена её личная крепость. Несокрушимая и неприступная. Порой Синтия ощущала себя Рапунцель. Совершенно неприспособленная к самостоятельной жизни за серыми стенами, она годами послушно оставалась в башне, которая стала для неё одновременно спасением и тюрьмой. Блондинка затянулась, направляя невидящий взгляд куда-то в темноту. Ночь классических детективов, какая прелесть. Отдых с Данте всегда был похож на русскую рулетку: с равной вероятностью он становился расслабляющим выходным и ночным кошмаром, воскрешающим в памяти многое из того, из-за чего хотелось душу из клетки рёбер вынуть. С одной стороны, блондинка на причинном месте вертела любые неоправданные риски, а с другой… Играть она любила. И очень даже умела. Феррари остановилась по соседству с каким-то стареньким синим Фордом, и урчание мотора быстро затихло. Поёрзав на сиденье, Одегард бросила беглый взгляд на часы. Показ должен был вот-вот начаться. Что же, казино объявляется открытым.***
Синтия медленно закрыла глаза. Воздух в комнате был тёплым, как парное молоко. Казалось, будто он обволакивал сознание, успокаивая потревоженные шрамы, усыпляя взбудораженные воспоминания, заполняя высвободившуюся пустоту, которую девушка привыкла заполнять суррогатом спокойствия. Они вернулись в резиденцию утром, когда солнце уже норовило выскользнуть своими нахальными лучами из-за горизонта. И сегодня Одегард проиграла. Зловещая табакерка на дне души оказалась открыта, и блондинка, кусая щёки до крови и выкуривая одну сигарету за другой, была вынуждена весь вечер бороться с выпрыгнувшими из неё чертями. Ничего не поделать. Таковы правила игры. Непреложные законы созданной и бережно хранимой иллюзии нормального существования. Одегард их приняла. И отступаться было совсем не в её характере. Синтия самозабвенно слушала мерное дыхание чуть выше собственного уха. Оно успокаивало всегда. Как и большие ладони, лежащие на её крохотной спине, как и длинные пальцы, вплетающиеся в непослушные светлые локоны, как и едва уловимый аромат дорогого одеколона, оседающий в лёгких. Хотелось прижаться к напряжённому телу сильнее, чтобы этот запах въелся в кожу, пропитал каждую клеточку организма, навсегда вытесняя призрачный смрад прошлого. Девушка плавно провела языком по своим пересохшим губам, а затем прикоснулась ими к прохладной шее Данте. Оставляя влажные следы, двинулась вверх, к мочке уха, требовательно прикусила её. Чуть отстранившись, мужчина поймал пальцами подбородок блондинки, мягко проводя по нему подушечками и заглядывая в уже подёрнувшиеся дымкой желания голубые глаза. Её было так легко зажечь. Хватало одной крошечной искры, и Син уже плавилась в его руках, такая податливая, но в то же время настойчивая и нетерпеливая. — Más tranquilo, tormenta, — вполголоса произнёс Данте, улыбаясь сдержанно и так холодно, что по спине девушки пронеслись мурашки. Но этот лёд никогда не отталкивал её. Лёгкая ткань платья с тихим шорохом скользнула по мраморно-бледным плечам и упала на пол. Гуэрра отступил на шаг назад, оказываясь вплотную к кровати. Взгляд его рубиновых глаз, пристальный и внимательный, ощущался прикосновениями на гладкой девичьей коже, она будто бы даже чуть проминалась под ним, послушно повторяя движения зрачков. Вниз по тонкой шее, очерчивая изгибы выпирающих ключиц, к чуть подрагивающей от неровного дыхания груди, идеально обтянутой таким лишним сейчас бюстгальтером, к худому животу с аккуратной ложбинкой пупка и кружевной линии трусиков, сидящих так низко, что ещё немного — и не останется совершенно никакого простора для взбудораженной фантазии. Данте медлил, нарочито неспешно расстёгивая пуговицы на рукавах рубашки, сохраняя мучительную дистанцию. Он смотрел, как с каждой секундой ожидания чёрные круги зрачков всё больше поглощают яркую лазурь нетерпеливо поблёскивающих радужек. Лощёный пиджак, провожаемый пристальным взглядом, лениво пополз по обтянутым рубашкой плечам. — Ich werde dich töten, wenn du diesen Wahnsinn nicht aufhältst, — тихий голос Синтии вибрирует, словно кто-то коснулся натянутой до предела струны. Сдержанная усмешка в ответ — и фитиль терпения девушки мгновенно догорел до точки детонации. Один стремительный шаг и невесомый толчок в грудь, чтобы заставить Данте послушно — или снисходительно? — опуститься на кровать, и блондинка удобно устроилась на его бёдрах, жадно впиваясь поцелуем в прохладные губы. Её пальцы суетливо выдёргивали пуговицы из крохотных петелек. Они поддавались издевательски тяжело, заставляя Син раздражённо ёрзать. Руки Данте медленно, словно успокаивающе гладили подрагивающую спину девушки, подушечки пальцев ласково обводили выступающие позвонки, повторяли линии лопаток. Наконец маленькие ладошки скользнули по его груди, спеша поскорее избавить мужчину от этой ненавистной рубашки. Синтия неровно выдыхает, когда Данте отстраняется, прекращая затянувшийся поцелуй, и его губы опускаются к её ключицам, оставляют на них влажные розоватые следы. Гуэрра замер, когда общую тишину помещения прервала громкая мелодия. Закатив глаза, Одегард выдала длинную и крайне эмоциональную фразу на немецком. Соскользнув с коленей мужчины, блондинка направилась к письменному столу и резким движением взяла с него смартфон. — Угадаешь, кто? — устало произнесла девушка. Данте пожал плечами и откинулся на кровать. — Пока что в этой вселенной существует только одна персона, которая каждый раз звонит в такие моменты. Синтия взяла в руку пачку сигарет, губами извлекла из неё одну и приняла вызов: — Salü , Акела. — Ay-up , Син. — Ты как всегда вовремя, — усмехнулась блондинка. — Что-то стряслось? Джейн тихо хмыкнула. — У меня есть наводка. Но одна я не справлюсь. Нужна парочка клыков. Одегард задумчиво выпустила изо рта густой клуб дыма. — Вы же вроде неплохо сработались с Джеймсом и Роуз? Они свяжутся с тобой, когда будут в штате. Только расскажи поподробней, что у тебя там случилось? — Лучше ты мне расскажи. Синтия непонимающе вскинула брови. — Was? — Это уже второй очаг экспериментов за последнюю неделю. Что происходит, Син? За последнее время девушка слышала эту фразу так часто, что она уже успела осточертеть ей до скрипа зубов. Устало потерев уголок правого глаза, она произнесла: — Пока не располагаю должной информацией, чтобы ответить на поставленный вопрос. Как продвигаются дела с поиском Охотника? — Тухло. Он осторожный, а я вынуждена отвлекаться. Синтия озадаченно постучала ноготками по столу. — Тебе нужна помощь? Думаю, Джеймс и Роуз не откажут в услуге. — Плохая идея. Если поймёт, что его кто-то чересчур активно вынюхивает, окончательно заляжет на дно. — А если не найдёте его раньше, чем он узнает, что этой пигалицы даже в пределах Америки нет, рискуете вообще его упустить. Несколько секунд волчица молчала. — Хуйня война, — она устало вздохнула. — Главное — манёвры. Как Мия? — В порядке, — уклончиво отозвалась Одегард, небрежно бросая окурок в пепельницу. — Всё под контролем. Ты помирилась с Фоллом? Тишина в трубке резко стала практически осязаемой, и даже если бы кто-то из девушек попытался её нарушить, слова, казалось, неизбежно потонули бы в её трясине. Закусив щёку, она прислушалась к ощущениям. Противная ноющая боль волной пронеслась в голове, а кислород словно выкачали из лёгких за одно мгновение. Синтия поджала губы. Она без труда распознала эти чувства — слишком хорошо их знала. Тоска и одиночество. Блондинка вздохнула. — Всё будет хорошо. — Не знаю. Возможно, — усталый голос звучал глухо. — Мне пора. Буду ждать звонка от Джеймса и Роуз. Патлатому привет. Развлекайтесь. Одегард раздражённо передёрнула плечами. Она ненавидела ситуации, на которые не могла повлиять. Беспомощность всегда была её личным Адом. Камерой одиночного заключения без дверей и окон, и о её решётки Синтия уже разбила всё тело. — Tschü-tschü , Акела. Будем на связи. В трубке раздались гудки, и Одегард опустила смартфон на столешницу. Не торопясь реагировать на вопросительный взгляд Данте, бросила окурок в пепельницу, подпалила ещё одну сигарету дрожащим огоньком и опустила ресницы, наслаждаясь тем, как едкий дым заполняет пустоту под рёбрами. — В чём дело? Она молчала, пытаясь унять ураган в груди. Одна затяжка, вторая — и недокуренная сигарета остаётся дымиться в переполненной керамической мисочке. Синтия оттолкнулась бёдрами от стола и снова направилась к кровати. Оставленный на пачке сигарет телефон коротко завибрировал, но ему было не суждено быть услышанным сейчас. Обречённо сверкнув лампочками в верхней части экрана, аппарат на несколько мгновений высветил полученное сообщение: «Люсиль стало хуже».***
Чёрная Бугатти аккуратно въехала в радушно открытый гараж, но его водитель не спешила покидать салон. Тонкие пальцы барабанили по рулю, а голубые глаза безэмоционально всматривались в собственное отражение в зеркале заднего вида. Синтия педантично изучала собственное лицо, словно пытаясь отыскать в нём хотя бы одну деталь, до этих пор не знакомую ей. Она вышла из этого своеобразного транса только когда открылась дверь, ведущая в дом, и за ней показался высокий светловолосый мужчина. Переведя на него взгляд, девушка, наконец, покинула автомобиль. — Hallo , Бруно. Он всегда был немногословен, и сейчас просто молча кивнул в ответ, пропуская гостью внутрь. Его дом был большим, вечно погруженным в полумрак и насквозь пропахшим лекарствами. Здесь никогда не бывало тишины: писк многочисленных медицинских аппаратов не затихал ни на минуту. Не проронив ни слова, они прошли по коридору и остановились в самом конце, у высокой деревянной двери. Одегард потянулась к ручке, но ей на плечо опустилась мужская ладонь. Обернувшись, девушка выжидающе посмотрела на Бруно. — Ненадолго. У неё мало сил. — Klar. Ручка бесшумно опустилась, и блондинка проскользнула в комнату. Как и весь дом, она была затоплена полутьмой. Предметов мебели здесь было не так много, основное место было отведено кровати, больше походящей на больничную койку и окружённой аппаратами, словно забором. Сделав пару шагов, Синтия остановилась возле неё, опуская взгляд на лежащую среди одеял девочку. Светлые безжизненные локоны путались на подушке, покрытые яркими паутинками вен веки вздрагивали в беспокойной дрёме, грудь часто вздымалась от тяжёлого свистящего дыхания, крохотные ручки, покрытые следами ожогов, сжимали тряпичную куклу. Девочка не сразу почувствовала чужую энергию в комнате, но когда понимание коснулось её сознания, она резко распахнула свои огромные глаза и устремила добродушный взгляд на пришедшую девушку. Та тепло улыбнулась. — Salü, Kätzchen. — Привет, — отозвалась Люсиль, растягивая пересохшие подрагивающие губы в ответной улыбке. — Ты давно не приезжала. — Прости, малышка, совсем не было времени, — Синтия опустилась на самый краешек кровати и невесомо прикоснулась к детскому плечу. — Как ты? Она смотрела заинтересованно и радостно: Одегард была её единственной гостьей, если не считать пары вхожих в вампирское общество врачей. — Здесь, — девочка приложила ладошку к груди, — жжёт всё сильнее. Девушка осторожно провела пальцами по её растрёпанным волосам. — Придётся немного потерпеть, и обязательно станет лучше. — Папа говорит так же. — Вот видишь. Уж мы-то точно не станем тебя обманывать. Люсиль поёрзала, немного приподнимаясь и садясь на кровати. — Расскажешь мне что-нибудь? Блондинка задумчиво закусила щёку. — А что бы ты хотела услышать? В усталых глазах заиграл огонёк детского нетерпеливого интереса. — Ещё какую-нибудь сказку про пепельную волчицу. Синтия тепло улыбнулась. — Она нравится тебе? — Да. Когда я подрасту, я стану такой же сильной, как вы, и тоже смогу защищать других. Девушка мерно гладила тщедушное плечико, погружаясь в рассказ. По пальцам, касающимся изуродованной загрубевшей кожи, очень быстро расползался мертвенный холод, словно жидкий азот пустили по венам. Если бы Одегард составляла список ощущений, которые ей позволяла почувствовать эмпатия за всю её жизнь, это ледяное онемение точно находилось бы в первой тройке по частоте. И хотя его нельзя было отнести к эмоциям, оно было настолько сильным, что пробивалось сквозь рамки физической составляющей. Боль. Такая банальная, но такая неудержимая, она читалась без какого-либо труда и даже, в какой-то степени, против воли самой Син: без спроса проникала под кожу и заставляла мёрзнуть, неуютно растирая ладони. Это было неприятно, но действительно доставляло девушке дискомфорт совсем другое: осознание того, что кто-то живёт с этой болью постоянно, не имея возможности сбежать от неё хоть на пару минут, просто выдохнуть и ничего не чувствовать. Люсиль родилась полукровкой, и её тело очень быстро дало понять, что не справляется с бушующей в нём волчьей составляющей. По словам Бруно, девочке всегда требовался особый уход, но события полугодичной давности стали для неё фатальными. О Люсиль узнали апологеты Fuerza Mestiza. Синтия и Данте нашли их спустя четыре дня, и девочке очень повезло, что Одегард услышала её крик в полыхающем амбаре, но те события повлияли на её состояние слишком серьёзно. Несмотря на всё пережитое, Люсиль отличалась невероятным оптимизмом и волей к жизни. Она любила фантазировать о том, как всё сложится, когда у неё наконец-то будет возможность отойти от этой обвешанной аппаратами кровати дальше, чем на пару метров. Она рассказывала, как уехала бы путешествовать по Америке, как часами бы лежала на пляже, запуская руки в разогретый песок, как забралась бы на самую высокую вершину на планете, как поднялась бы на дельтаплане в небо и как, насмотревшись на мир, вернулась в Германию, чтобы стать частью Сопротивления. Люсиль всегда говорила об этом так самозабвенно, что в какие-то мгновения Синтия начинала верить, что однажды это обязательно случится, когда нежно-зелёные глаза перестанут постоянно прикрываться от не проходящего чувства усталости и тяжёлое дыхание прекратит отзываться хрипами в узкой груди. А пока Одегард делала для девочки всё, что было в её силах: рассказывала, выслушивала и хоть ненадолго освобождала Люсиль от чёртовой боли. Это было непросто. Словно пытаться поймать уносимый ураганом воздушный шарик за тонкую скользкую ленточку. Но алгоритм был отточен веками, хоть и использовался крайне редко. Если бы этот процесс можно было представить в качестве какого-то приближенного к реальности действия, то это могло быть похоже на перекачку крови. Находишь нужную иглу, протыкаешь собственную кожу и запускаешь чувство по венам, через каждую клеточку тела, в самое сердце. Холод стремительно сменялся тягучим неприятным ощущением, похожим на болезненный укол, из-за которого интуитивно хочется отдёрнуть ладонь. Но на лице Синтии не дрогнул ни единый мускул, и голос остался таким же ровным и спокойным. Она всё продолжала рассказывать подстёртые, как старые фотокарточки, воспоминания, не обращая никакого внимания на вязкую боль, волнами растекающуюся по предплечью, покалывающую и обжигающую кожу изнутри, и наблюдать, как крохотные напряжённые плечи постепенно расслабляются, веки медленно опускаются, прикрывая усталые красные глаза, тяжёлое дыхание становится чуть свободнее и ровнее, а хрипы хоть ненадолго затихают в тесной грудной клетке. Одегард подождала ещё пару минут прежде чем, осторожно убрав белёсую дрожащую ладонь, медленно подняться с кровати. Блондинка поспешно ухватилась не обессилившей рукой за спинку рядом стоящего кресла, чтобы удержаться на ногах. Несколько мгновений тёмные круги вырисовывали перед глазами сюрреалистические картины, а когда они рассеялись, на первый план вышло мерзкое ощущение пульсации в висках и отвратительный металлический запах. — Scheiß, — одними губами произнесла девушка, зажимая нос пальцами. Торопливыми, но по-кошачьи тихими шагами, она преодолела комнату и выскользнула за дверь. Прижавшись затылком к лакированной деревянной поверхности, прикрыла глаза, ощущая, как по ледяной коже руки медленно растекается контрастно тёплая кровь. Вдох. Пять счётов. Медленный выдох. И бесконечное разочарование от того, что блядский мир так и не прекратил крутиться перед её взглядом. Перестаралась. Синтии не хотелось смотреть на свою левую руку, минуту назад покоившуюся на плече Люсиль. Вытягивание эмоций было полезной, занимательной и абсолютно деструктивной способностью. Болезненная и морально изматывающая, она отнимала безумное количество сил и в качестве вишенки на торте оставляла уродливые отметины, сходившие отвратительно долго, в течение нескольких дней напоминая, какова цена решений Одегард. Блондинка чуть приподняла левую ладонь, опуская на неё глаза и совершенно не удивляясь увиденному. Онемевшие кончики пальцев часто подрагивали и имели иссиня-чёрный оттенок. Дорожки вен окрасились в тёмно-фиолетовый цвет и выглядели на фоне бледной тонкой кожи, в какой-то степени, эстетично. Но сама Син такую эстетику в гробу видала. Когда кто-то коснулся её плеча, девушка едва не вскрикнула от неожиданности. Бруно возвышался над ней, как атлант, протягивая ей белоснежный платок. — Спасибо, — облизав окровавленные губы, Одегард взяла ткань в руки и сильнее зажала нос. Он не ответил, но блондинке не нужны были слова. Она всегда ощущала его ликующую благодарность, безграничную и глубокую как океан. И это было намного громче любых фраз. Стараясь не придерживаться за стены, Синтия двинулась к двери в гараж. — Нужна помощь? — донеслось из-за спины, но девушка лишь слегка махнула рукой в ответ. — Не открывай ворота сразу. Я сброшу смс, когда буду выезжать. Пересижу, пока не перестанет идти кровь. Чёрная Бугатти была ласково объята полутьмой уютного помещения. Не пожелав включать свет, Одегард просто подошла к машине и потянула дверцу. Немного неловко опустившись на водительское сиденье, откинулась на мягкую спинку и закрыла глаза. Блондинка не стала смотреть на экран, когда мобильный телефон завибрировал в сумке, просто нашла его на ощупь и машинально приняла звонок. — Hallo. — Синти, — голос был таким напряжённым, что недомогание исчезло, как по мановению волшебной палочки. — Что ты знаешь про девушку, прибывшую в Амстердам несколько дней назад? Одегард почувствовала неприятное жжение в горле и отчётливое желание уже познакомиться с этим неиссякаемым источником неприятностей хотя бы ради того, чтобы посмотреть в её бесстыжие глаза. — Только имя и факт связи с небезызвестным Ван Артом. Характер их связи имеется в моём воображении, но не имеет доказательной основы. — Значит, ты не имеешь понятия о том, почему её ищут люди Анхеля Моры? — Знаю, что у неё были какие-то проблемы с ним, но никакой конкретики у меня нет. Пару секунд в трубке висело молчание, а затем Рагнар произнёс: — Фабьен мёртв. Анхель Мора обвинил Мию в его убийстве и назначил награду за её голову. Синтия едва не поперхнулась от таких новостей. Повесив окровавленный платок на руль, она перехватила трубку другой рукой, обессиленно опуская онемевшую ладонь на колени. — Тебе есть, что мне рассказать? — с нажимом спросил отец. — Я не думаю, что она причастна к этому. Данте был с ней, когда они виделись с Фабьеном. — Почему Данте вообще с ней был? — Я дала обещание, что мы присмотрим за Мией, пока она в Европе. Она неосторожна. Хочет что-то узнать из истории вампиров. Я не могу проводить много времени в Нидерландах, поэтому за ней следит Данте. Пару часов назад они уехали в Гальштат. Он тяжело вздохнул, обдумывая услышанное. — Мне это не нравится, Синти. — Мне тоже, отец. Но я не могу всё бросить. Оглушительная тишина несколько мгновений мерзко царапала барабанные перепонки, пока холодный, как сталь голос, не прервал её: — Просто пообещай, что хотя бы в этот раз не будешь жертвовать собой, чтобы спасти других, как чёртов камикадзе. Синтия больно закусила щёку. Её расфокусированный взгляд безэмоционально скользил по аляповатым бурым пятнам на белоснежной ткани.***
Она чувствовала. Каждой клеточкой дрожащего тела. Каждым рецептором, обострившимся настолько, что она могла бы услышать, как плачет младенец в одном из домов на другом конце улицы. Всеми фибрами души. Опасность надвигалась, как огромная безудержная волна. И она должна была стать для них девятым валом. Порывисто вытирая со лба капельки ледяного пота, Синтия вскочила с кровати и, не разбирая ничего на своём пути, бросилась в соседнюю комнату. Только сейчас все совпадения в её голове стали выстраиваться в единую картину: вот почему именно сегодня мэру Уильяму понадобилась помощь отца, а лекарь Джером задержал матушку в лазарете до поздней ночи. — Грэйс! Грэйс, проснись! — девочка изо всех сил тормошила сонную сестру. — Грэйс, пожалуйста! Непонимающе моргая, та перепугано уставилась на неё. — Что? Что случилось? — Они скоро будут здесь, — прошипела Синтия. Спустя мгновение Грэйс вскочила, как ошпаренная. — Где родители? — Их нет дома. — Мы должны уходить. Син кивнула, оглядываясь и нервно облизывая пересохшие губы. — Вылезем через окно и спустимся по дереву. Грэйс аккуратно подняла оконную раму и немного высунулась на улицу. — Никого, — шёпотом сказала она. — Я их чувствую. Они могут быть рядом. Девочки осторожно вылезли на пологую крышу террасы, прокрались к огромному стволу и спустились вниз. Шмыгнув носом, Грэйс резко обернулась, всматриваясь в темноту леса за спиной. Порывисто повернувшись обратно к сестре, одними губами сказала: — Они здесь. Сделав шаг назад, Синтия оттолкнула её от себя: — Разделимся. — Что?! Ты с ума сошла?! — Вдвоём у нас нет шансов. Не дожидаясь возражений, она бросилась в сторону, почти сразу скрываясь в прилегающей к дому чаще. Сухие ветки больно впивались в босые пятки, кусты так и норовили зацепить лёгкую сорочку пробегающей мимо девочки, но она не обращала на это внимание. В голове пульсировала только одна мысль: «Лишь бы они не заметили Грэйс». Син остановилась в нескольких сотнях метров от дома, когда лёгкие стало печь от нехватки кислорода, а ноги сводило настолько, что пришлось опереться о ствол дерева, чтобы не упасть. Девочка вслушивалась в звенящую ночную тишину, прерываемую лишь редкими взмахами крыльев беспокойных птиц. Грэйс хорошо путала следы, и девочка уповала на это, надеясь, что сестра тоже в безопасности. Где-то поблизости послышались голоса. Синтия попыталась сжаться в крохотный комочек, слиться с тёмной корой или опоясывающим корни мхом. Она напряжённо вслушивалась, пытаясь уловить эмпатией какие-нибудь ощущения, чтобы получить хоть немного больше информации, но новоиспечённая сила проявилась совсем недавно и пока отказывалась слушаться хозяйку настолько, насколько ей того бы хотелось. Поэтому чувство, пронзившее её тело, оказалось настолько внезапным, что Син пришлось зажать ладошками рот, чтобы не вскрикнуть. Целеустремлённость. Такая, которую испытываешь уже когда твоя цель болтается на крючке и всё, что от тебя требуется — наматывать леску, приближая её к себе. Они нашли Грэйс. Она понимала с самого начала, что у сестры было мало шансов оторваться, ведь в такой ситуации даже её преимущества играли против неё, но надежда всё ещё теплилась в груди до этого момента. Син понимала: просто отвлечь преследователей будет недостаточно. Их нужно сбить, не оставить шанса продолжать преследование за иной целью, кроме неё. Воззвать к инстинктам, застилающим разум. Широко распахнутыми глазами Синтия смотрела под ноги, пытаясь заставить спутавшиеся в голове мысли предложить хоть какое-то решение. И оно было. Пульсировало так ясно и вызывающе среди какофонии бесполезных идей. Горело, как маяк в непроглядной тьме. Последний маяк, который ты находишь в своей жизни. Син даже не задумывалась, потому что оставь она себе хоть секунду на сомнения, и здравый смысл непременно успел бы воззвать к инстинкту самосохранения. Развернувшись, она что было сил прижала ладони к дереву и резко рванула их вниз, заставляя грубую кору рвать нежную кожу. Боль подействовала почти отрезвляюще, но Синтия уже не слышала разум. Стиснув зубы, она остервенело раздирала руки, невидящим взглядом наблюдая, как впадинки шершавого ствола заполняются алыми капельками. Только когда кровь ручейками потекла по её предплечьям, девочка замерла и сделала глубокий вдох. Для неё всё закончится. Здесь и сейчас. Но может у Грэйс будет шанс. Оглушающий крик разнёсся по всему лесу, эхом отзываясь даже в дальних его уголках. Он был настолько отчаянным, что Син не узнала в нём собственного голоса. Сорвавшись с места, она бросилась дальше в чащу, иногда оставляя на стволах кровавые мазки. Она чувствовала, как они приближались. Как чёртова лавина, как стихийное бедствие. Как сама неотвратимость. Стоптанные ноги перестали слушаться очень быстро, заставляя перейти с бега на шаг, но девочка не переставала двигаться. Она отталкивалась обессиленными руками от деревьев, заставляя себя хотя бы брести вперёд. Синтия уже отчётливо слышала голоса и чужую поступь, когда картинка предательски поплыла перед глазами и девочка, не рассчитав расстояние до следующего ствола, беспомощно повалилась на промёрзшую осеннюю землю. Не чувствуя ни рук, ни ног, она просто ловила ртом обрывки промозглого воздуха, думая лишь о том, спас ли её отчаянный шаг Грэйс. Мир вокруг содрогнулся, и обмякшее тело Син стали поднимать с окроплённой кровью листвы. Девочка хотела повернуть голову, чтобы осмотреться, но силы уже окончательно покинули её, погружая всё в непроглядную тьму. Последним, что коснулось её взора и затухающего сознания, были небесно-голубые атласные плащи, покоившиеся на плечах преследователей.