И вновь наступит утро

Лайт проснулся от ощущения тяжести на своём теле. Он открыл глаза и с удивлением обнаружил, что Рюдзаки спит практически на нём. Лохматая голова покоилась на груди Ягами, рукой детектив обнимал Лайта в районе живота, а ногу по-хозяйски закинул тому на бедро. Всё это он явно проделал во сне, очевидно, замёрзнув — одеяла валялись на полу. Лайт осторожно провёл рукой по волосам Рюдзаки. Они оказались очень мягкими и приятными на ощупь. Он начал перебирать чёрные пряди, слегка массируя кожу головы — Рюдзаки улыбнулся во сне. Осмелев, Лайт провёл кончиками пальцев по щеке, потом по шее детектива. Чуть сжал плечо и, спустившись по груди, слегка прикоснулся к голой коже живота. Это оказалось непростительной ошибкой, потому что Рюдзаки тут же проснулся, резко развернулся к нему и ударил кулаком в нос, зло шипя: — Не смей меня трогать! Лайт охнул и поднёс ладонь к носу: он болел, кровь капала на пижаму, простынь и подушку. Он смотрел куда-то вниз, ссутулившись и даже не пытаясь что-то ответить. Основной подозреваемый по делу Киры сейчас выглядел таким несчастным, что детектив сжалился и потащил его в ванную, натянув цепь. Глядя, как Лайт засовывает вату в нос, чтобы остановить кровь, Рюдзаки спросил: — Зачем ты это сделал? Ягами посмотрел на его отражение в зеркале и ответил: — Когда я проснулся, ты лежал на мне и обнимал, я… не знаю, просто автоматически гладил. Извини, я не думал, что это настолько неприятно. Рюдзаки задумчиво посмотрел на него и прямо спросил: — Я тебе нравлюсь, Лайт? Ягами покраснел: Рюдзаки всегда оказывал на него странное действие — как будто душу наизнанку выворачивал. Эти глаза, казалось, глядели в самую суть. И врать ему он не мог. Ни ему, ни себе: — Да, нравишься. Детектив что-то обдумал и произнёс: — Лайт, я расскажу тебе одну вещь. Обещай, что это останется между нами. Тот кивнул, прижимая руку к носу. Рюдзаки вздохнул и начал рассказ: — Я вырос в приюте, в детском доме под названием Вамми. Там были дети разного возраста. Когда мне было одиннадцать, в приют поступили два парня на четыре года старше меня. Они были, как это называют, неблагополучными. Я их по какой-то причине раздражал. Они всё время пытались поддеть меня, подшутить, но я не обращал внимания, и их это злило. Однажды я допоздна засиделся в библиотеке, уже была ночь, и не заметил, как эти двое подкрались ко мне со спины, заломили руки и заткнули рот. Опуская подробности, они избили и изнасиловали меня. После этого они попали в тюрьму по малолетке, и я их больше не видел. Об этой истории знает только Ватари, который меня выходил. Это та причина, по которой я ненавижу, когда ко мне прикасаются, в особенности, когда я беззащитен. Во сне, например. Извини, что ударил, но это работает как рефлекс. Он замолчал. Лайт с трудом подобрал челюсть с пола, и какое-то время они просто смотрели друг на друга. Ягами теперь стали очевидны причины странных привычек детектива: он редко спал, отлично дрался, никогда не позволял подходить к себе со спины, вздрагивал от любых прикосновений и в целом всё время будто бы находился в защитном коконе, никого не подпуская в своё личное пространство, сделав вынужденное исключение только для Лайта. Ягами представил себе страшную картину, описанную детективом, и в нём одновременно начали подниматься два чувства: бесконечной нежности к Рюдзаки и чёрной ненависти к его обидчикам. Он поддался первому и опустился перед сидевшим на полу детективом на колени, заглядывая ему в глаза, но не прикасаясь: — Прости меня, пожалуйста, я ничего плохого не хотел тебе сделать. И этого больше не повторится. Если ты сам не захочешь, конечно. Просто очень тяжело быть постоянно рядом с тобой и не иметь возможности… То есть я хочу сказать, если я тебе хоть немного нравлюсь, то я готов ждать столько, сколько нужно, — слова путались, ему с трудом удавалось выразить всё, что он хотел сказать. Рюдзаки поднял его лицо за подбородок, заглянул в глаза тем самым взглядом, который пронизывал насквозь, и, что-то для себя решив, поцеловал Лайта. *** Весь день Лайт честно пытался сосредоточиться на работе, но и без того вставшее в тупик дело Киры не продвинулось ни на йоту. Лайт перечитывал одни и те же предложения в полицейских сводках по десять раз и ловил себя на том, что не понимает, о чём читает. Все его мысли занимал Рюдзаки. Он дал понять, что тоже неравнодушен к Лайту, но, в свете последних событий, тот опасался сделать лишнее движение в сторону детектива. Он сидел, подперев голову рукой, и размышлял о том, что вполне понимает Киру, каравшего преступников, подобных тем, что издевались над Рюдзаки. Будь он сам на месте Киры и владей он тем оружием, что позволяет убивать сердечным приступом на расстоянии, он бы не оставил этих двоих в живых. Жестоко? Пусть так. Но разве они этого не заслужили? — Лайт, — позвал его детектив. Тот не услышал, глубоко уйдя в размышления, и Рюдзаки пришлось повторить его имя громче. — Что? — вздрогнул Ягами. — Ты уже пару минут неотрывно смотришь на меня с совершенно зверским выражением лица. Я чем-то тебя разозлил? — Нет, что ты, — Лайт улыбнулся. — Я задумался о Кире. — Что-то нашёл? — Нет, к сожалению, — он потёр уставшие от монитора глаза. — Жаль, — вздохнул Рюдзаки и вновь угрюмо уставился на экран. Из-за вставшего в тупик дела он был в депрессии, отчего Лайту так и хотелось его утешить. Он оглянулся — члены группы расследования уже разошлись, и они, как обычно, остались в компьютерном зале вдвоём. — Рюдзаки, пойдём сделаем перерыв, — предложил Лайт. — Выпьем кофе. Детектив безразлично пожал плечами, но встал, следуя за Лайтом на кухню. Длина цепи позволяла им находиться на довольно большом расстоянии друг от друга, и Рюдзаки, предоставив Лайту варить кофе, уселся в углу, уткнувшись подбородком в колени. «Как грустный совёнок», — почему-то подумалось Лайту. Возможно, сказалась история Рюдзаки, но сегодня он выглядел ещё более худым и угловатым, чем обычно. Не жалким, нет, Лайт никак не мог назвать великого детектива жалким, но определённо нуждающимся в заботе. Сделав себе простой эспрессо без сахара, Лайт приготовил для Рюдзаки целое произведение искусства под названием «Кофе по-венски» со взбитыми сливками, ванилью, корицей и тёртым шоколадом. Внимательно оглядев напиток взглядом художника, Лайт нанёс последний штрих в виде половины клубнички и поставил кофе перед детективом. Тот вышел из прострации и поднял на него удивлённый взгляд. — Это мне? — тихо спросил он. — Ну да. Ты попробуй, надеюсь, тебе понравится. — Мне не нужны твои ухаживания, Лайт, — неожиданно жёстко ответил Рюдзаки. — И не надо меня жалеть. — Я и не думал тебя жалеть! — воскликнул Ягами. — Просто хотел, чтобы ты отвлёкся от дела, расслабился. — Нет, ты меня именно жалеешь. И мне это не нравится. То, что ты знаешь неприятную историю о моём прошлом, не даёт тебе права опекать меня как ребёнка. Я старше и умнее тебя. Кроме того, ты пока что основной подозреваемый по делу Киры. Не забывай о том, что я в любой момент могу посадить тебя в тюрьму. Он демонстративно отодвинул от себя кофе и снова погрузился в задумчивость. Лайт смотрел на него в немом изумлении. Наконец он спросил: — Тогда зачем ты поцеловал меня сегодня утром? — Сам не знаю, что на меня нашло. Видимо, ты очень жалобно смотрел. Слова Рюдзаки подействовали как пощёчина, и Лайт непроизвольно сжал кулаки. Впрочем, возможно, именно на драку Рюдзаки и нарывался. В прямом смысле выбить из Лайта жалость к себе и заодно увеличить вероятность того, что Ягами — Кира. Однако Лайт не собирался давать ему такую возможность. Чего-чего, а выдержки ему хватало. — Как скажешь. Не хочешь — не пей, — с этими словами Лайт вылил кофе в раковину, краем глаза отметив, что детектив проследил за его действиями. И, кажется, даже пожалел, что отказался от напитка. Весь оставшийся вечер они ни слова не сказали друг другу. Лайт молчал, потому что боялся сорваться. Ну и обидно, конечно, было. Неужели, правда из жалости поцеловал? В любом случае играть в игры Рюдзаки Лайт не собирался. Он будет гнуть свою линию, даже несмотря на твердолобое упрямство детектива. *** Лайт переоделся в пижаму и протянул руку, чтобы Рюдзаки надел наручник. Тот защёлкнул браслет, но задержал руку Ягами в своей и сказал: — Лайт, с этим кофе. В мои планы не входило обижать тебя. — Забудь, — бросил Лайт и, освободив ладонь, улёгся на кровать спиной к детективу. — Подожди. Я знаю, что вёл себя, как бы это сказать… — По-свински, — помог Лайт. — Допустим. Но разве я не прав? Ты ведь жалеешь меня. Мне это неприятно. Я рассказал тебе о том случае в приюте для того, чтобы ты понял, почему я ударил тебя утром, а не для того, чтобы ты относился ко мне как к принцессе. Лайт фыркнул. Из Рюдзаки та ещё принцесса выходила. Дисней нервно курит в сторонке. — Не говори ерунды, — вслух сказал он. — Естественно, я тебе сочувствую. Я бы любому сочувствовал в подобной ситуации. Но я слишком уважаю тебя, чтобы жалеть. Был трудный день, ты изводишься из-за того, что дело стоит на месте. Я просто хотел сделать тебе приятное. Ты думаешь, мне легко, что ли? — он сел на постели и раздражённо уставился на детектива. — Ты мне нравишься. Я, чёрт возьми, хочу тебя! А ты целуешь меня из жалости, а потом угрожаешь посадить в тюрьму. Если уж относишься как к подозреваемому, не надо давать мне надежд, Рюдзаки. Это жестоко. Он подождал ответа, но детектив молчал, и Лайт лёг обратно. Дождавшись, когда Ягами заснёт, Рюдзаки прошептал: — Мне просто страшно, Лайт. Но я не могу признаться тебе в этом. Ведь, если ты Кира, мой страх тебе только на руку. Ты и так знаешь обо мне больше, чем следовало.