И вновь наступит утро

«Гаптофобия — навязчивый страх, боязнь прикосновения окружающих людей. Страдающий гаптофобией ненавидит любые прикосновения: рукопожатия, дружеское похлопывание по плечу, объятия. Даже когда общается с хорошими знакомыми. Исключение — близкие родственники», — прочитал Лайт. Я ненавижу, когда ко мне прикасаются, в особенности, когда я беззащитен. «Если всё пустить на самотёк, гаптофобия будет прогрессировать. Постепенно человеку станут невыносимы прикосновения даже родных людей. Это разрушит личную жизнь, приведёт к изоляции. Страдающий гаптофобией может перестать общаться с людьми, превратиться в затворника». Дело Киры было первым, расследуя которое, L открыл своё лицо. Впервые он показался полицейским, впервые находился в таком близком контакте с теми, с кем работал. Но с членами группы расследования он всегда держал дистанцию — никому не пожимал рук, а другие прикосновения попросту не требовались. С Лайтом дело обстояло немного иначе. При первой же встрече детектива со своим подозреваемым он пожал ему руку. По собственной инициативе. Мне кажется, ты сможешь помочь нам в расследовании, поэтому я тебе и открылся. Должно быть, это рукопожатие далось ему нелегко, хотя он ничем себя не выдал. С другой стороны, ведь Рюдзаки и вчера вполне спокойно держал ладонь Лайта в своих руках, когда хотел объясниться из-за инцидента с кофе. Видимо, он нормально относился к прикосновениям, когда мог их контролировать. Когда сам являлся инициатором. Лайт и сам волновался на той первой их встрече в университете, хотя сейчас и не понимал почему, ведь он не Кира, что бы там не воображал себе детектив. Лайт помнил тот период своей жизни в лучшем случае на две трети, но сейчас это отошло на второй план. Главное, разобраться, что творится с Рюдзаки, и как ему помочь. Лайт вернулся к статье: «Мишель Доре указывает, что многие мальчики, бывшие жертвами сексуального насилия, страдали от гаптофобии. Так, один из пострадавших, опрошенный Доре, говорил, что любое прикосновение к нему «жжёт его, как огнём, или бросает в холод, или заставляет вздрогнуть», и что он хочет, чтобы к нему даже близко никто не подходил». Опуская подробности, они избили и изнасиловали меня. «Гаптофоб выбирает закрытую «монашескую» одежду — легкой футболке он даже в жаркую погоду предпочтёт рубашку с длинным рукавом, а шортам — брюки». И эта характеристика вполне подходила Рюдзаки. Он даже на теннисный матч явился в неизменных джинсах и кофте с длинным рукавом. Тогда Ягами объяснил это пренебрежением к своему внешнему виду и чужому мнению, но вдруг детектив просто не мог одеваться иначе? «В запущенных случаях люди, у которых развилась боязнь прикосновений чужих людей, могут попытаться машинально ударить или оттолкнуть». Или заехать кулаком в нос. Как же это лечится? Лайт перешёл к разделу статьи, где говорилось об избавлении от фобии: «Вылечить от этой боязни под силу только опытному психотерапевту. Специалист сперва постарается составить точное описание «истории болезни» — всех симптомов и причин появления проблемы. Затем определит оптимальный вариант лечения: гипнотерапия, психоанализ, когнитивно-поведенческая или групповая терапия. В группе себе подобных гаптофобы постепенно привыкают к тесному контакту с людьми». Интересно, а проходил ли Рюдзаки терапию? Спрашивать его прямо опасно — он точно не обрадуется вторжению в личное пространство. Спросить Ватари? Как это сделаешь, когда детектив всё время рядом? — То, что ты читаешь всякую ерунду в рабочее время, вместо того, чтобы искать Киру, увеличивает вероятность того, что ты и есть Кира, на 10%, — проговорил у него над ухом голос, пытавшийся казаться безразличным, но Лайт расслышал в нём нотки ярости. Потому что детектив прекрасно понял, что и зачем Лайт читает. И что это совсем не ерунда. Ягами вздрогнул от неожиданности, но не стал реагировать на явную Кира-подначку и всё-таки спросил: — Рюдзаки, а ты проходил психотерапию? Взгляд детектива стал жёстким, и он прошипел: — Мне не нужны врачи. Нет у меня никакой фобии. Если ты ещё раз заведёшь об этом речь, я тебя ударю. — Для этого тебе придётся ко мне прикоснуться, — тихо сказал Лайт. — Ничего, я выдержу. Ты уже должен был сделать вывод, что я сам могу касаться других людей, когда это нужно. Лайт промолчал, и Рюдзаки, ещё раз злобно зыркнув на подозреваемого, отошёл к своему рабочему месту. Как помочь тому, кто не хочет принимать помощь? Возможно, кто-то другой в этой ситуации опустил бы руки и сдался. Кто-то, но не Лайт Ягами. Учитывая, что даже такие невинные знаки внимания, как кофе, детектив воспринимал в штыки, Лайт сделал единственно возможное, чтобы наладить их отношения — углубился в работу. *** Пока его не прервали, Лайту удалось узнать, что, кроме психотерапии, для лечения гаптофобии подходили ещё нахождение в толпе и танцы. Небольшую команду расследования толпой назвать язык не поворачивался, а вытащить Рюдзаки на улицу, скажем, в торговый центр, было невозможно из-за наручников. А что насчет танцев? Лайт неплохо танцевал — его, как лучшего ученика, часто просили участвовать в школьных балах. С выпускного он вообще еле вырвался — каждая девушка хотела потанцевать с ним не менее двух раз за вечер. Может, Рюдзаки не будет возражать против танцев? Проверить это можно было только опытным путём. — Рюдзаки, — позвал Лайт. Они уже переоделись в пижамы и сидели на кровати, причём детектив продолжал работу за ноутбуком. — Что? — Как ты относишься к танцам? — К танцам? — Рюдзаки поднял на него удивлённый взгляд. — Да никак. Я не умею танцевать. Даже не пробовал никогда. А почему ты вдруг решил спросить? — Я подумал, что мы мало двигаемся, всё время сидим за компьютером. Это плохо влияет на деятельность мозга и настроение, — Лайт надеялся, что его аргументы прозвучат достаточно убедительно. Рюдзаки закусил ноготь большого пальца и неразборчиво спросил: — Почему именно танцы? Можно просто зарядку делать, раз уж тебе так надо двигаться. — Как ты себе представляешь зарядку на цепи? — отмахнулся Лайт. — Я уже все виды спорта в помещении перебрал — ничего, кроме танцев, не подходит. — У меня такое ощущение, что ты просто хочешь меня полапать, прикрываясь танцами, — прищурился Рюдзаки. — И в мыслях не было, — притворно оскорбился Ягами. — Я теперь учёный, вообще к тебе не притронусь. Давай же, встань! И включи какую-нибудь медленную музыку. Ягами подошёл к нему, одёрнул воротник своей пижамы на манер пиджака и демонстративно сцепил руки в замок за спиной. Детектив хмыкнул, но включил первую попавшуюся песню — ей оказалась «Hallelujah» Леонарда Коэна — и встал, с интересом глядя на Лайта. — Повторяй за мной, — сказал Ягами и начал покачиваться в такт песне. Детектив повторил простое действие. — Наверное, мы очень странно смотрелись бы со стороны — танцуем с руками за спиной, — сказал Рюдзаки. — Если хочешь, возьми мои руки в свои, ты же можешь так сделать? — Лайт поднял ладони вверх. — Наверное, да. Рюдзаки подошёл чуть ближе и осторожно обхватил ладони Лайта, переплетя их пальцы. Сейчас это больше походило на танец — они, по крайней мере, касались друг друга. Лайт начал небольшое движение по кругу, неотрывно глядя в глаза Рюдзаки и делая микроскопические шаги ему навстречу. К последнему куплету их лица находились уже на расстоянии десяти сантиметров. Они чувствовали дыхание и тепло тел друг друга. Лайт смотрел в глаза детектива, пытаясь прочитать по ним эмоции: чувствовал ли он страх прямо сейчас? То, что он видел, больше походило на интерес. — Можно тебя поцеловать? — спросил Лайт. — Да. Лайт сразу же почувствовал, как напрягся в ожидании прикосновения Рюдзаки. Ягами легко преодолел оставшееся между ними расстояние и оставил невесомый поцелуй на чужих губах. Отчаянно хотелось большего, и он еле сдерживался, чтобы не схватить детектива за волосы и не углубить поцелуй. Но торопиться не следовало — эта игра определённо стоила свеч. Он сразу отстранился и прошептал на ухо Рюдзаки: — Не бойся. Я никогда не причиню тебе вреда.