***
Я волнуюсь? Я волнуюсь. Если не сказать хуже — нервничаю. Солнце садится. Мой вампир идет к цели. Я это чувствую. Связующая нить постепенно натягивается. Еще немного — и я увижу того, кто двадцать лет не давал мне покоя. Я смогу посмотреть ему в глаза и сказать… А что, собственно, сказать? Он обязан мне своим существованием, но ничего не должен. Он воплощение образа, но не сам образ. И я боюсь. Все равно боюсь. Нет, не его самого. Он ничего не сможет сделать мне лично, разве что повредит аватар, в котором я нахожусь. Но он может обозлиться на то, что я манипулирую им. Не оценить правду. Не понять… А многие ли в населенных мирах способны это понять? Готовность воссоздать из пепла и иллюзий целый мир, превратить плод чужого воображения, давно уже сгнивший от старости и заброшенности, в нечто живое и весомое — ради одного-единственного разумного. Его будущий спутник и верная тень сейчас лежит древним трупом где-то в катакомбах Цитадели рыцарского Ордена. Обоим придется пройти заготовленный путь. Заготовленный — мной. И хоть реальность стремится разогнаться по проторенной дорожке, направляю ее я. Мне страшно. И не только потому, что я прекрасно знаю бешеный нрав Каина. Я легко могу сломать его, пытаясь направлять. Так уже бывало. И я не хочу снова прыгать по тем же граблям. Здравствуй, я создала этот мир ради тебя, мой Серебряный… Как мало на самом деле нужно для того, чтобы почувствовать себя не бесполезным огрызком прошлого, ползущим по жизни сквозь однообразные дни. Дело, которое ты сам хочешь довести до конца. Твой собственный мир, который нуждается в тебе. И личность, способная встряхнуть, снова зажечь азарт и желание идти вперед. Кто-то спросит: а как же семья? Я бы ответила, что семья — это крепость. Нерушимая твердыня. Величайшая ценность, оберегать которую нужно клыками и когтями. Тихая гавань, куда можно и нужно возвращаться. Ее мы создаем себе сами и сами же теряем по глупости. Путаемся в запретах и условностях, причиняем боль близким, обижаемся и обижаем, плодим непонимание вместо того, чтобы быть честны и прямы с теми, кого любим и с самими собой. Я люблю тех, кто спас мне жизнь и рассудок, став моей семьей. Ради них, если потребуется, я переступлю и собственные принципы. Но я хочу, чтобы этот мрачный, озлобленный тип дарил мне свою ледяную наглость и самоуверенность, которой так не хватает демиургу-недоучке… Я сижу возле Колонны Баланса, прислонившись спиной к ее крошащемуся камню. Камню, не овеществленной мощи Источника. Квинтэссенция иронического сходства с моей родиной, отражение в кривом зеркале чужого восприятия снов и образов, которые, бывает, приходят к смертным извне, а не только рождаются в подсознании. Белый мрамор круглого постамента опоясан кольцом черного оникса с золотыми символами, странно знакомыми мне, но нечитаемыми. Полукружье Колонн, восемь стоят на выступе позади, центральная девятая — на кольце. Баланс этой странной системы, замок на вратах в местное «измерение демонов». Кто, когда и как его поставил — пока остается тайной за девятью печатями. Но может быть, нам удастся разгадать этот ребус, обрисованный туманными легендами и пророчествами, текста которых никто и никогда в глаза не видел. Солнце садится, он все ближе. Я начинаю чувствовать его разум и волю, еще не обретшую тяжести могильной плиты, яснее. Он убивал по дороге сюда — отчетливо тянет кровью. Всматриваюсь в лесную темень, начиная различать глухой топот копыт. И такой родной и знакомый, привычный и понятный стылый холод чистой Смерти, источаемый высшей разумной нежитью.***
В тот вечер я увидел ее в первый раз. Я ожидал чего угодно. Светящегося зеленью призрака-мага в истлевшей мантии, пафосного старца, демона в конце концов. Но на древних камнях, поражавших воображение своей монументальностью, меня встретила женщина, совершенно не похожая на тех, которых доводилось видеть за всю жизнь. Человеком ее можно было назвать только с пьяных глаз. Невысокая и хрупкая, как статуэтка, она передвигалась со странной плавностью, иногда пропадая и появляясь снова. Я мог почувствовать легкий запах лесной чащи, исходящий от нее, мог ощутить жизнь, но не чуял биения крови. Она была теплой и плотной, даже живой, наверное, но… несъедобной? Да, при всей циничности это самое подходящее определение. Она была красива — маленькая хищница, с темно-медными в вечернем свете локонами и глазами цвета еловой хвои. Небольшие подвижные уши поворачивались на каждый мой шаг. Она была насторожена, как одичалая кошка, готовая немедленно раствориться, стоит сделать хоть шаг ближе. Она опасалась меня, как более крупного хищника, но ставшего уже привычным страха жертвы я не ощущал. Ее зрачки то вытягивались, сужаясь, то становились по-человечески круглыми. Под летящими, похожими на иллюзорный туман шелками не разобрать, как она одета на самом деле, и одета ли вообще. Занятно. В тонких длинных пальцах с короткими когтями, явно более привычных к перу или мелким инструментам, нежели к оружию, она неосознанно вертела кинжал, от одного вида которого меня почему-то промораживало до костей — серповидный черный коготь с серебристым травленым узором и призывно сверкающим камнем в навершии короткой, под женскую ладонь, рукояти, исходил таким морозом, что ритуальный зал Эдвина мог показаться просто комнатой. Женщина едва заметно улыбалась, но улыбка не касалась глаз. — Нет нужды опасаться этого оружия, Каин. Тебе оно вреда не причинит. Мелодичный, тонкий, чуть с хрипотцой голос. — Кто ты? — Всего лишь тень самой себя. Хранитель Равновесия в отставке. Зови меня Намирэ. — Значит, это ты разговаривала со мной все время? — Да. Ты хотел ответов на вопросы. Я могу их дать. — Я прежде всего хочу знать, смогу ли вернуться к прежней жизни. — Нет. Смерть необратима. Тебе остается или принять Ее дар, или освободиться от него, уйдя на перерождение. Но я не верю, что ты готов вот так запросто все бросить. Что ж, мои опасения только подтвердились. И она права — позволить себе сбежать от проблем самоубийством, как последний идиот, я не мог. — Ты считаешь смерть даром? — То, что Она дает, не все способны принять и выдержать. Но ты — сможешь. Не спеша приближаться к ней, я отвел коня в сторону и привязал повод к ветке. Четвероногого зверья можно не опасаться — за всю дорогу через лес мне не попалось никого крупнее грызунов и птиц, а уж люди, судя по нехоженности, здесь давным-давно не появлялись. Назвавшаяся Намирэ молча ждала. Она спустилась с постамента и присела на нижнюю ступеньку одной из коротких лестниц, ведущих на круг. — Устраивайся, разговор будет… долгий. Само собой. Быстро ты бы от меня не отделалась. Однако смотреть сверху вниз неудобно. И я последовал совету и сел так, чтобы видеть ее глаза. — Тебе пафосно или правду? — спросила она. — Правду, наверное. Зачем мне показуха? — Действительно, зачем… Времени на это у тебя будет вдосталь потом. — Я жду объяснений. О какой игре ты говорила? Показалось, или она на миг утратила самообладание? Ее спокойный, вроде бы, разум плеснул волнением и тут же снова превратился в непроницаемое зеркало. — Твой мир воплощен мной. Я приподнял бровь, не зная, как отнестись к ее словам, прозвучавшим как-то уж слишком обыденно и спокойно, без цветистости и помпезности. — То есть, ты — бог? — Нет, — Намирэ качнула головой. — Для бога у меня слишком мало амбиций и самолюбия, к тому же, терпеть не могу, когда меня начинают превозносить. Я даже не создатель этого мира. Его придумали другие. А я решила дать ему — и тебе! — право на жизнь. Ее слова звучали, как полнейшая дичь. Может, какой-нибудь религиозный фанатик и поверил бы в то, что беседует с высшим существом, но я… нет, я не мог увязать незнакомку с такими вещами. Да и, честно признаться, никогда не задумывался над тем, как и почему мир существует. Он просто есть. Хотя, отчего бы ему не быть таким вот образом? — Я понимаю, поверить сложно. Но мне нет нужды тебе лгать. Желая выдать себя за божество, я бы пошла к простолюдинам и показала несколько чудес. А я просто хочу предостеречь тебя и помочь. Отчасти предупредить о том, что тебя ждет. — Зачем? С чего такая бескорыстность? Теперь она занервничала уже явно, поняв мое неверие. Пальцы сильнее стиснули рукоятку кинжала, прижавшиеся уши выдавали с головой. Нет, боги, демиурги или как бишь их там еще, так себя не ведут. Если существо уверено в своей силе и своем праве, оно не дергается. Если только она не совсем девчонка по божественным меркам. — Воплощенная реальность может появиться тогда, когда кто-то придумывает историю и рассказывает ее другим так, что слушатели или зрители начинают верить в ее правдивость. Или она им настолько нравится, что притягивает внимание и мысли. Вера — очень мощная сила. Чем больше паства искренне верует в свое божество, тем оно сильнее. Чем больше мыслей притягивает рассказанная кем-то история, тем она реальнее. Только есть одно «но»: такой мир живет ровно столько, сколько длятся описанные события, ни больше, ни меньше. — Ты хочешь сказать, что… — Да. Ты умрешь, как только история будет рассказана до конца. Даже не так — развоплотишься. Перестанешь быть. Вот теперь я почему-то верил ее словам, от которых повеяло жутью пустоты и абсолютного небытия. Зеленоглазая знала, о чем говорила, знала точно, и это ощущалось. В сумраке быстро наступающей ночи позднего лета ее лицо утратило живость и стало казаться фарфоровой маской, плывущей над ворохом черных одежд. Только это лицо и руки с оружием — вот и все, что осталось от нее. Остальное сожрал мрак. — И сколько раз я так… — Не ты. Другие души, воплотившиеся в образ. Но много. Очень много раз. — Хочешь сказать, что таких Каинов были сотни? — Ты действительно носишь это имя, мать дала его тебе при рождении, оно твое. Но ты — не образ, а живой разумный. Вернее, не совсем живой или не так, как другие, но это не играет роли. И я хочу дать тебе возможность выйти за пределы предначертанного. Намирэ снова умолкла. Ждала моего ответа. А я и не знал, что сказать. Не каждый день узнаешь, что из-за тебя воссоздают целый мир, кем-то всего-навсего придуманный. Воссоздают — и страшатся сделанного, потому что… Она впилась в меня взглядом. Вцепилась, ждала ответа, как какой-то спасительной соломинки. Потому что… Потому что боится моего отказа довериться ее направляющей руке. Ведь мне придется пройти через все то, что заготовлено чьей-то волей, по ее почину. А как же свобода выбора, свобода воли? Она ответила, пряча глаза. — Ее нет. Не только потому, что здесь верят в Судьбу, предопределенность и прочее. Это еще одно свойство Воплощенных Реальностей — они стремятся идти так, как их задумывали, а если попытаться что-то изменить — бешено сопротивляются. — Почему? — Такие реальности живут, как листья на дереве. Ствол — сама история, питает их. Листья не хотят отрываться от материнского древа и умирать, но их жизнь все равно подходит к концу, и дерево «сбрасывает» лишнюю листву, обрывая подпитку. — Тогда в чем смысл? Получается, что гибель неизбежна. — А что делают, чтобы вырастить новое, самостоятельное дерево? — Берут черенок. Если приживется. — Верно. Эту реальность тоже можно превратить в такой черенок. Но это куда сложнее, чем с настоящим деревом. Мир ведь не знает, что его хотят спасти. В ее словах звучала своя стройная логика, не оставлявшая места сомнениям. — Что нужно сделать, чтобы черенок начал расти? — Изменить ход событий истории, тем самым оторвав его от ствола, но при этом не лишить питания. Даже наш разговор сейчас это часть узора истории, с той лишь разницей, что я говорю тебе намного больше, чем должна была женщина, чье место я заняла. Но пока не найдется новый ствол, черенок нельзя отрывать. М-да. Можно было бы и вспылить, посчитать все это бредом, но как-то не хотелось. В конце концов получается, что меня вообще не было бы, не реши эта перепуганная леди с чего-то соблаговолить взяться за наш, думается мне, не самый прекрасный мир. Ну да, меня убили, некромант мутит воду, науськивая на свое цеховое братство, и неизвестно, чем все это закончится. То есть нет, рыжая-то как раз прекрасно знает. И если решила столь подробно просветить, значит, слепое следование чужим фантазиям — каково, а! — ей невыгодно. Все тот же вопрос… Зачем? Нет, не так. Почему? Я и спросил. Намирэ молчала долго и казалось, ушла в себя. Взгляд потух, глаза превратились в драгоценные камни, отражавшие свет луны. Это начало настораживать. Кто она на самом деле? И почему меня терзает ощущение, будто ее самой сейчас и здесь нет? Но через какое-то время блеск глаз снова стал живым, и она ответила. Медленно, тщательно подбирая слова и взвешивая каждое. — Иногда… В определенный момент жизни понимаешь, что тебе очень нужен кто-то рядом. Но не просто неизвестный чужак, а тот, кого ты ищешь, вглядываясь в лица прохожих, цепляясь за образы, ловя обрывки фраз между книжных строк и слушая истории. Ты ищешь, а найти не можешь, потому что те, кто вокруг тебя, никак не похожи. Инициируя мир по образу, я уже знала, что это будешь ты. Ты мне нужен. И это «нужен» резануло внезапной тоской. Она не походила на других женщин, не смотрела на меня влюбленными глазами, как деревенские девчонки, готовые повиснуть на знатном господине, лишь бы получить от него внимание, бастарда, содержание, подарки — насколько у господина щедрости хватит. Она сохраняла достоинство. Но одно это короткое слово яснее ясного давало услышать всю бездну отчаянного желания быть рядом. Не больше, но и не меньше. — Извини, другого объяснения у меня нет. В самом деле, какого еще объяснения ждать от девчонки. Может быть, она и владеет силами, способными создавать миры, но думает явно по-женски… Нужен. Зачем? Для чего? Сама не знает? Или знает, но не скажет? Хотелось плюнуть, развернуться и уйти. Вот только куда? Эдвин все равно не отстанет, и, если верить ее словам, так или иначе вынудит меня охотиться на Круг — вслепую. Сбежать за море? Чушь собачья… Попробовать все изменить, просто ничего не делать? Какой в этом смысл? И как я узнаю, что меняю, а что нет. Нужен. Вампир, герой истории… пф! Героями грезят влюбчивые девочки-малолетки, которым родители еще не сказали, за кого они замуж пойдут! Но ее разум был спокоен, как стекло, и абсолютно честен. Она не лгала — я бы почуял ложь. Как ей ответить? Я не знал. Понимание, что жизнь кем-то расписана, запланирована на десятилетия, а может, и на века вперед, злило. Но она хотела вывести меня за пределы этой игры в реальность. Она могла бы промолчать, но предупредила, и, похоже, говорить загадками не собирается, все объяснения предельно ясны. Она хочет моего доверия. Которое просто так не дается никому и никогда. Я живу, точнее, сдох по ее воле. Ненавижу, когда меня вынуждают! Но ладно. Допустим. — Позволь спросить… — Да? — Что будет, когда все это закончится? — Ты сможешь продолжать жить своей волей и пользоваться всеми возможностями твоего бессмертия, — последовал немедленный ровный ответ. — И все? А тебе какая выгода? — Ты будешь жить. Я не верю в бескорыстие, но она не лжет. — Что нужно, чтобы изменить историю? — Этого не стоит делать сейчас, пока мир слаб. Он оторвется от своего ствола и погибнет вместе с тобой. Нужно ждать, пока он стабилизируется и получит достаточно собственной энергии. Четкие прямые ответы и ни крупицы попыток вилять. — Почему ты назвалась Хранителем Равновесия? Чтобы выдать себя за местную? — Не совсем… Я тебе не сказала ни слова лжи — я им была еще недавно. Но не Стражем, как принято понимать у вас, а Опорой — это разные вещи. В мозг пришло понимание разницы смыслов и разницы языков, короткое, сжатое знание. Круг Девяти приносил клятву защищать мир от некоего зла. А Намирэ для своей родины являлась чем-то большим, иным, гарантом самого существования погибающего мира. Она продолжала говорить, повергая меня в еще большее удивление: — Ваш мир и сама твоя история — всего лишь слабое, причудливо сложившееся отражение нескольких реально существующих миров. Так бывает, люди порой заглядывают, сами не понимая, куда, видят образы, которые не могут правильно трактовать, им на ум приходят смутные идеи. Творчество — процесс занятный, логике поддается плохо, особенно там, где присутствует наитие. Поток энергии в момент озарения легко перепутать с белым каменным столбом, представителя хищного разумного вида с вампиром, а дракона с демоном, войны на уничтожение, поверь мне, развязывают везде и всегда по одним и тем же причинам. Да и я, в некотором роде, не существую здесь, как и леди Ариэль, которой полагалось бы сейчас пафосно науськивать тебя на Круг. Я не призрак, но и не живое для этого мира существо. Я вопросительно поднял бровь. — Моя душа находится несколько не здесь. То, что ты видишь — всего лишь овеществленная иллюзия, позволяющая мне наблюдать и общаться. И еще одним ударом по мозгам короткий образ. Я решил, что ослепну от непереносимого света, застящего глаза, бьющего восемью столбами прямо из камня. В свете скрывались фигуры мужчин и женщин. И ее — совсем еще девчонки в ритуальных белых одеждах, пляшущей так, словно камень горит под ногами. И мощь этого странного места раздавила бы ее, не будь рядом других. Я до сих пор не могу передать словами ту тяжесть, что обрушилась на меня мимолетным эхом, тот груз Долга и обязательств, силы, круговерти выживания и магов, и целого мира. Вот, значит, кто она — жрица… Она приоткрыла мне свой разум — треснувший, надломленный, доведенный в какой-то момент до отчаяния и полного нежелания существовать этим непосильным Долгом. Но выживший благодаря близким. Я осознал, чего она ищет на самом деле. Понимания. Обыкновенного молчаливого понимания, что могло бы дать старой ране срастись, наконец. И поддержки для разума. Я понятия не имел, гожусь ли на эту роль. И хочу ли брать на себя такую ответственность. Странный выбор, потому как из меня отвратная сиделка. Я ни малейшего понятия не имею, как вправлять мозги, тем паче — женские. Меня всю жизнь учили, что от копания в их головах больше вреда, чем пользы. Но Намирэ была со мной кристально-честна. И это заставляло не отказываться сразу, но дать крохотный шанс. Из доверия всегда может родиться ответное доверие. — Работаем? — все так же негромко спросила она. И надо было быть начисто глухим, чтобы не услышать эту отчаянную надежду. — Работаем, — ответил я в тон, пряча иронию. Улыбка впервые тронула глаза, и Намирэ протянула мне руку, словно этот жест скреплял договор. Я дотронулся до тонких пальцев, и меня как ударом молнии прошибло. Я и не думал, что тепло ладони может принести такое удовольствие. Живые не замечают этих малостей, а зря. — Теперь слушай меня внимательно и запоминай, — ее тон резко изменился, стал деловитым и сухим. — Среди Круга Девяти произошел раскол. Ариэль, Страж Баланса, была убита во время проведения важного ритуала. Убийца магам неизвестен. Но это свело ее супруга, Стража Разума Напраптора, с ума. Сумасшедший менталист или хотя бы телепат — страшное явление. Считается, что под его влияние попали остальные семеро, и молодые, призванные после резни в Цитадели Ордена Сэрафан, и старшие. Колонны отражают ментальное состояние их служителей, но, думается мне, причина порчи несколько в другом. Слухи и сплетни об истреблении святых рыцарей неким вампиром — кто назначил их таковыми, тот еще вопрос — я застал еще мальчишкой. Поговаривали, будто это был чуть ли не сам Янос Одрон, воскресший из мертвых. — А тебе известно, кто помог ей расстаться с жизнью? — Мне — да. Это некромант Мортаниус, Страж Смерти. Он же заказал тебя бандитам. — Эдвин?! — я со свистом втянул воздух сквозь сжатые зубы. Накрыло яростью и желанием вцепиться ублюдку в холеное горло, размозжив напомаженную головенку о стену, чтоб мозги потекли. На языке вертелся только отборный мат, но я сдержался при леди. Какого х… рожна этот хлыщ… А впрочем, все сходилось. Если он следил, в чем сам признался, если все рассчитал и знал заранее, то, разумеется, он и заказывал. Ни один посторонний в здравом уме в дела Круга не полез бы и уж тем более — не подсылал бы соглядатаев к одному из его членов! — Технически он не солгал тебе ни единым словом. Вспомни, как он строил фразы. А Эдвин Каммер — его мирское имя, которое за давностью лет попросту забыли. Он действительно сделал все, чтобы ты стал реальной угрозой. И имей в виду, Оракул ненавидит тебя лично. — За что?! — За то, что ты сделаешь или не сделаешь в будущем. Провидцы склонны к паранойе. И к тому же, ты вампир. — Замечательно. Хорошенькое заявление. То есть Эдвин, прошу прощения, Мортаниус, еще и постарался от всей души, чтобы точно навлечь на меня ненависть своего соратника. Просто прекрасно. — Зачем было убивать Ариэль, подставлять магов, а потом пытаться их грохнуть моими руками? Тебе не кажется, что одно с другим не совсем сходится? — Правильно. Потому что первое решение принято не Мортаниусом, а тем, кого пуще нежити боятся маги — Неназываемым Врагом. А второе принадлежит человеку, попытавшемуся исправить то, что сотворил его наездник. Я вспомнил странные перемены, то и дело происходившие с некромантом, его привычку иногда прерывать разговор, сбегая неизвестно куда, жутковатую зелень в глазах и множество иных мелочей. Мне стало не по себе от мысли, что рядом со мной шастал непонятный демон, способный, наверняка отправить меня на Колесо Судьбы. Сказки о демонах и Древних были чуть ли не единственным развлечением детворы в нашей глуши. Я мало чем отличался от своих сверстников, живших в городе за стенами замка, разве что в мое скудное образование входили грамота и этикет. Владеть оружием учили всех — иначе не выжить. Даже девчонки в наших краях вполне могли за себя постоять, случись им столкнуться со зверьем. И уж тем более никто не запрещал нам с сестрой проводить время со сверстниками. Отец говорил — это укрепит основу будущей вассальной верности, сплотит будущее войско. И, наверное, он был бы прав, если бы в один отнюдь не прекрасный год к нам не пожаловали жрецы быстро набиравшего силу культа Хаш’ак’Гика. К тому времени сестра успела выйти замуж и отбыть с супругом в соседний — хороши соседи, больше двух недель добираться! — Вассербунд, и я мало что знал о ней, довольствуясь редкими письмами и надеясь, что религиозная зараза обошла ее стороной. Виделись мы и того реже, хорошо если раз в год. А этой весной я приказал им разворачивать коней с порога… — Каин? Я вздрогнул, отвлекаясь от воспоминаний. — Я тебя понял. Ты хочешь сказать, что в наш мир рвется демон, и магов нужно убить, чтобы восстановить это место и помешать ему, так? — Это ему не помешает, всего лишь отсрочит прорыв, но сделать — да, придется. Колонны воспримут смерть «порченых» магов, как ритуальную жертву. И это даст время разобраться в самой причине бардака. Намирэ смотрела на меня странно пристальным взглядом, жестким и колким, и можно было поверить, что в этой хрупкой усталой женщине еще таится та немалая сила. — Что не так? — насторожился я. — Хочу быть честной с тобой до конца. — То есть? По спине пробежал холодок неприятного предчувствия. — В финале Ариэль склоняла бы тебя принести последнюю жертву, совершив ритуальное самоубийство. Я непонимающе моргнул раз, другой, уставившись в темноту на черный потрескавшийся столб, отмеченный грубо нарисованным треугольником — символом Равновесия. — Колонны призывают нового Стража через несколько часов после смерти предшественника, из тех, кто родился в тот же день. Решает слепой жребий, и возможно, заложенные в систему критерии отбора. Девятый — ты. Кругу об этом известно, и у каждого из них на тебя свои планы. Какое-то время я сидел, бездумно пялясь в темноту и пытаясь осознать услышанное. Провинциальный граф, по нелепой случайности вставший вампиром и нанятый в качестве убийцы — еще ладно. Бывает. Но Страж?! Я?! Да еще в роли жертвенного барашка! В голове крутилось единственное дурацкое возражение: «Я же ни разу не маг!» Но причин не верить у меня не было. — Я отказался? — собственный голос прозвучал глухо. Я решительно не понимал, почему должен жить и умирать по чьей-то указке, ради чужих целей. Спасение мира? Пф! Хотя, герои историй, конечно, спасают. А я же гребаный герой. Главный, мать твою. — Изначально существовал равноценный выбор, — кивнула Намирэ. — И даже до сих пор существует. Но потом историю продолжили, и герой выбрал жизнь. По каким причинам — не мне знать. Это только твоя дилемма. Она поднялась бесшумной тенью, мягко опустив узкую ладонь мне на плечо и давая понять, что разговор наш окончен. Я в последний раз заглянул в темные глаза — в блестящей глубине светилась ободряющая улыбка. — Все получится. Сейчас я сказала все, что допустимо правилами игры, и мне пора уйти. Но запомни — я всегда рядом с тобой. И это твой мир. Она исчезла, словно ее образ сдул порыв ветра. Но еще несколько мгновений я чувствовал теплый след прикосновения. Мой мир… А он мне нужен? Тогда я не знал ответа. Нужно было время подумать. Много думать. Но в тот момент тело требовало пищи, и я отправился на охоту, решив отложить размышления до утра.***
Она вернулась вымотанной и нервной. Развеяв аватар, пролетела по тихим коридорам семейного крыла Цитадели до любимой гостиной и плюхнулась в кресло за шторой. Какое-то время она просто успокаивала бешено стучащее сердце, стиснув когтями подлокотники и бездумно глядя в приоткрытое окно, сиявшее бездонным голубым небом. В створку задувал ветер, доносивший аромат цветущих садов и свежесть высоты. Казалось, что этот холодный тяжелый взгляд еще сверлит ее, еще проникает пытливо в самое нутро… Чего стоило скрыть от этих глаз весь царящий в душе раздрай! А что будет, когда его мощь начнет расти?.. — Тяжко пришлось? — негромко спросил супруг, присев на колено перед креслом и накрыв ее ледяные руки теплыми ладонями. Он появился беззвучно, шагнув личным телепортом. Она просто соскользнула с кресла, уткнувшись лицом в мягкий шоколадный шелк его рубашки. После смертной стыни даэйрский жар казался особенно ярким. — Я думала, он дырку во мне просверлит и свалит. Сейчас ей плевать было на манеру речи. Не на людях. — С ним не будет легко, — согласился супруг. — Но ты ведь знала, кому даешь жизнь и на что подписываешься. — Знала. Меня спасла только честность, Рей. Он не стал ничего говорить, лишь вытащил ее из угла и спрятал в проявившихся крыльях. Нежить мгновенно распознает ложь. Стоило хоть немного слукавить — и ниточка доверия уже не протянулась бы. Нежить падка на тепло — и скоро, так или иначе, он начнет считать Нами своей собственностью. Своим источником тепла. Рано или поздно ей придется начать танец на лезвии ножа с вампиром, который ни с кем не захочет делиться правом владения теплом. Глава