Детство

Моя жизнь похожа на стены, Не разбить, не унять этой боли. И конец духовной свободы Ранит привкусом правды горькой. Мысли и мечты мои блёклы и бледны, Не влекут они за собой неоспоримой победы. Стой, но ведь всё, что случится со мной, Этой осенью молчаливой будет больнее бездны. Но кто сказал, что боль не исцеляет, кто нам сказал, Что боль лишь и вина нас заставляют чувствовать Себя живыми, испивая чужую душу, в которой не видно дна, Чужая душа не всегда равнодушна, открывает двери к чуду она! И даже если кажется, что судьба простужена, В этом не его и не твоя вина. Все трещины можно склеить, к детству небес возвратиться. Назад. Всё возвратит, поймёт и разделит полный участия дружеский взгляд…

Кислотно-синий цвет неба больно резал глаза. Раньше он так вдохновлял меня, казалось, что морские волны наградили его искрящимися солёными брызгами, которые напоминали о детстве. Но сейчас детству пришёл конец. Что я здесь делаю? Стремления, которые были единственной возможностью дышать, теперь потеряли смысл, ведь больше никогда я не смогу разделить их с отцом. В семье я была единственной девочкой, которую с трепетом оберегали четверо старших братьев, сооружая вокруг хрустальные стены для своей прекрасной розы. Но уже в шестнадцать лет стало понятно, что эти стены не дадут мне разглядеть все красоты мира и познать себя, поэтому я, не задумываясь, перешагнула сквозь них. За мной осталось множество осколков, которые ранили мою семью. Я изъявила желание стать актрисой, и никто не одобрил его, потому что кроме актёрства я так же увлекалась написанием сценариев, рисованием и танцами. Но я была непреклонна, ведь только став актрисой я смогла бы прожить тысячу жизней и посмотреть мир хотя бы через призму своих ролей. Руководствуясь своими наивными желаниями, я открыла путь к такому страшному чувству, как вина. Вина, которой не будет конца. За те пять лет, что меня не было дома, я убеждала себя, что мне никто не нужен, растворялась в одиночестве и полностью погрузилась в учёбу. Университет и магистратура были закончены с отличием, страсть к киноискусству с каждым днём становилась сильнее. Я была горда собой и готова разделить с отцом свои успехи, даже простить ему ту нестерпимую рану, что он нанёс мне… – Это профессия для шлюхи. Сделаю вид, что я не слышал этого. – Его голос был твёрд, но тих. Взгляд скрывали очки-половинки. За этими стёклами тоже, вероятно, что-то треснуло, как и в моей жизни. – Но папа, почему ты не веришь, что у меня хватит ума разобраться со всем? Почему не веришь, что я могу быть осторожной? – Потому что ты не можешь! Посмотри на себя! Видишь шрам на коленке? Ты тогда упала, забравшись на дерево. А шрам на затылке? – Он взял мои русые кудри в тёплые и любящие ладони, и его слова перестали казаться столь грубыми. Они больше не заставляли сердце пылать от безудержной ярости. – Мне было пять лет, папа. – А ты думаешь, сейчас многое изменилось? Твои опрометчивые и хаотичные решения сломают тебя, но я не тот, кто будет собирать по частицам. Как ты и сказала, ты уже не ребёнок. – Я докажу, – я сказала это, вторя интонациям отца, но совсем не потому, что хотела позлить его, отзеркалив поведение. Вовсе нет. Лишь потому, что не умела по-другому выражать гнев на этот равнодушный мир. Страшно признавать, но отец был прав, а привкус вины всё ещё застревает на губах солоноватым вкусом крови. – Назо, я принёс тебе краски. С днём рождения! – Папочка, здесь ведь все оттенки синего! – Да, твоего любимого цвета. Я заметил, как сильно ты любишь рисовать небо и море, когда гостишь у тёти. Продолжай и когда-нибудь станешь известным художником. Но это была его мечта, а не моя… Увы, не моя. Очередные пробы провалены. Последние лучи осеннего солнца попытались согреть меня в своих объятиях, но у них не получилось. Я шла в Стамбульское кафе под названием «Северный ветер», чтобы встретиться там с подругой. Чувство скорби оставляет меня, когда рядом есть любимые люди. Пока я ждала её, решила сделать несколько небрежных набросков в альбоме. Я снова вернулась к рисованию. Оно помогало не думать о том, что я расколола семью и что никогда не смогу поделиться достижениями с братьями, ведь мать даже на похороны отца меня не пустила. А море на листах с белоснежной бумагой непременно пустит меня в своё сердце, я знаю. – Назан! – окликнула меня подруга. Я обернулась, с трудом отрываясь от листа бумаги. – Здравствуй, Азизе. – Улыбка, наверное, вышла формальной, но по-другому не получилось. – Как прошёл кастинг? Эта лучезарная девочка никогда не станет соболезновать мне, за что я безмерно ей благодарна. – Туманно, – попыталась изобразить я голос цыганской гадалки. Шутка вышла не смешной. – Вся жизнь такая, не переживай ты. Совсем придурки – не знают, что теряют. – А ты как? Как к тебе относятся в издательстве? – Да так... Работой нагружают, всё уныло. Лишь иногда в кучке пепла находятся настоящие бриллианты, которые приносят такие придурки! – она засмеялась. – В каком смысле? – Да пришёл тут один… детский писатель. Говорит, что все иллюстраторы, которых предложил ему Джэм, не разбираются в том, что нравятся детям. Якобы они, цитирую: «Погрязли в беспросветном снобизме». Ну, босс психанул, сказав, что если он так думает, то ему нет места в нашем издательстве. Но, чёрт возьми, то, что он пишет, гениально! Ты только прочти! И я прочла. Это была история о северном сиянии и девочке, которая воссоздала его из полного мрака. – Ты улыбаешься! Ура! Говорила же, что он молодой Андерсен! – А я о другом думаю, о знаке… – О каком-таком знаке? – Слово «poyraz»* преследует меня сегодня. – Погоди-ка, погоди-ка. Не думаю, что всё это зря. Ты же прекрасно рисуешь. – Она тыкнула в мой набросок с ожившими на листках морскими волнами. – Тебе всё ещё нужна работа? – Даже не знаю… - Я отвела взгляд, понимая, что она может заставить меня рисовать в целях коммерции, а я не могу предать своё детство. Не могу предать память об отце, ведь он так мечтал, чтобы я стала художницей… – Ничего и слышать не хочу, понятно? Я назначу вам встречу в этом же кафе. Если ты не придёшь, то можешь считать, что мы больше не подруги. Только я терплю твой вечный эскапизм. Она поморщилась, но я знала, что она говорила это беззлобно. Скорее это было отчаянной попыткой вернуть в мою жизнь силу красок, вкусов, природы… Азизе старалась сделать всё, чтобы я снова распробовала блага мира. Пожалев её и устав от собственного самобичевания, я согласилась. – Вот только пусть попробует опоздать, – хмуро сказала я. – Нет, что ты. Мистер идеальность никогда не опаздывает. *значение слова «Poyraz» переводится как: «морской бриз», «северное сияние», «северный ветер», а также «ураган».