Детство

Мир хрупок, А мечта Беззвучна и кротка Как эти облака Из сахарного песка. Есть сказки, спрятанные На дне морском, есть Боли, спрятанные в лесу Не самым ярким днём…

Я всегда стремился к идеалу, но что это такое? Что-то эфемерное, как ветер, внезапно подувший с севера, как ураган, разрушающий жизнь. Я был старшим ребёнком – третьим братом. На мне лежала ответственность за маму, поскольку отца рано не стало. Никогда не воспринимал это за тяжкий груз, потому что любил каждую частичку семьи и ценил каждое мгновение, проведённое с ними. Закончив медицинский факультет по специальности «терапевт» и продолжив дело отца, я не чувствовал себя счастливым ни на секунду. Когда мне исполнилось двадцать восемь, я понял: нужно что-то менять. Но я никак не мог понять, что именно. Поиск себя закончился этой весной, когда ко мне приехали мои племянники Эркан и Ариф, которые были братьями-близнецами. Преодолевая бесконечную скуку, они предпочитали проводить вечера в нашем загородном доме. – Почитай нам сказку! Прошу, почитай! Ту, последнюю, что ты сочинил! – умоляли они в один голос, и я не мог отказать, ведь я и для братьев раньше сочинял. Так или иначе это возвращало в детство, помогало почувствовать себя живым, отвлечься от нудной работы терапевта. Я со всей теплотой предрассветного солнца улыбался им, а затем начинал свой рассказ, воображая тёмную ночь и искры одинокого костра… – Итак, давным-давно в далёкой-далёкой стране жил-был ма-а-а-а-ленький принц, но однажды богатство его родных стало тяготить его, няньки допекать вниманием, и он решил поселиться в лесу. Но случилось это не просто так, а потому, что он обнаружил в себе необычные способности... – Говорил с деревьями? – Да, и лесными дриадами, которые были самыми прекрасными повелительницами сил природы. Дети звонко смеялись, и в этот момент я чувствовал, что нахожусь на своём месте. Хотелось заниматься этим всегда. Но одного осознания происходящего оказалось мало. Пять лет я обивал пороги всех издательств, писал в различные газеты и журналы, но всё было безуспешно. Дабы забыть о своих неудачах, я открыл в Измире свою клинику и стал работать там. Пациенты приходили разные, некоторые из них были особенно разговорчивы. Одна из них поделилась со мной тем, что стала разводить кроликов, но продавать их не может, потому что к каждому из них невольно привязалась. Таким образом в моей голове родилась история о матери трёх забавных крольчат, которых звали Пухля, Пушинка и Пушок. Позже ко мне пришла пожилая женщина, рассказывающая о том, как её дочь рисует странных девочек с цветными волосами, и та совершенно не знает, что с этим делать. Даже к психологу ходила. Я слушал ее, и в моей голове рождались новые миры из океанов, полных тайн, и безграничного понимания детского сердца. К тридцати трём годам я понял, что всё ещё не вырос, и загадочная детская душа тянет меня куда сильнее, чем взрослая, и вырваться из этого не было никаких моральных сил. Но однажды одним из моих пациентов стал Джэм Осман. У него было две дочери, которые всегда сопровождали своего отца на приём. И, чтобы как-то развлечь их, я всегда делился с ними тысячами своих историй. Мир затихал в те моменты, а позже случилось вот что… – Господин Эрджан, не хотели бы вы издать сборник сказок? – Я пытался, – привычно улыбнувшись ему, признался я, – но мне отказали в восьми издательствах Стамбула и двух измирских. – Вам повезло. Совсем недавно я открыл своё издательство в Стамбуле, и думаю, что вам стоит попробовать публиковаться там. Но и там моё творчество подверглось строжайшему цензу, а уступать я не собирался. Иллюстрации к моим историям имели технически безупречное исполнение, но в них не было души. Проходя через множество ссор и споров, я снова чуть не оказался без любимого дела. Да, моя дотошность была нестерпимой проблемой, но дети чувствуют неискренность и коммерцию, возможно, даже не зная о существовании таких слов. А потом я встретил Азизе, которая согласилась быть моим пиар-менеджером и помощником. Она разделяла мою позицию по поводу того, что дети всё понимают, и просила немного потерпеть. Она обещала, что найдёт для меня достойного художника. Знала бы она, что найдёт не только художника, но и спутницу жизни. Она рассказала мне о том, что у неё есть подруга, которая закончила актёрский факультет, но сейчас потеряла, как ей казалось, всякий интерес к киноискусству и ушла в рисование с головой. Она отзывалась о её рисунках так: «Они утрированно яркие, словно она пытается залечить ими свои и чужие раны. На них очень много моря, неба и солнечных лучей. Раньше она никогда для детей не рисовала, но думаю, что такая девушка, как моя подруга, сможет это сделать». И я тоже так думал, поэтому без сомнений согласился с ней встретиться. Она сидела за столиком, смотря сквозь стеклянную стену. Люди сновали туда-сюда, но её, казалось, это не волновало. Выражение её лица было спокойным, а некая бледность наделяла её равнодушием к происходящему. «И как такая, как она, сможет писать картины для детской книги? Тьфу. Я снова потерплю крах». – Здравствуйте, – осторожно окликнул я. Когда она обернулась, я увидел её глубокий взгляд. Именно такой пронзительный взгляд имела дриада из моей сказки, написанной для племянников. – Назан, – представилась она, не медля. – Эрджан, – представился я в ответ. – У вас хорошие истории. – Она говорила это лишь для того, чтобы поддержать диалог, это абсолютно будничная и вежливая вещь – так думалось мне сначала. – А вот я ваших рисунков не видел, но уже рад, что вы согласились мне помочь. – Я принесла их сюда. Вы можете взглянуть, если хотите. И я взглянул. В них было много отчаяния и нарочитой яркости, словно ею художница боролась с собственной болью. – Почему в ваших работах так много моря и севера? Вы устали от нашего жаркого климата? – подмигнув ей, я постарался разрядить гнетущую обстановку. – Нет, просто всегда море любила. И снег любила. И воду. Все эти вещи напоминают о детстве. А вам что напоминает о детстве? – Осенние леса. Я часто описываю их в сказках. – Думаю, мы сможем как-то совместить это? – улыбнулась она. На её правой щеке появилась ямочка, и я понял, что окончательно и бесповоротно влюбился. Видя горечь её улыбки, я вдруг понял, что хочу исцелить своей любовью все раны, которые существуют в душе этой женщины. Оказалось, она подумала то же самое после прочтения моих историй. Вместе у нас получилось. Мы построили счастье на руинах отчаяния, и оно осталось в осеннем лесу в одной из наших книг. Назан стала моим иллюстратором и спутницей жизни. Позже я убедил её вернуться к работе актрисой, а она научила меня правильно писать сценарии. Мы вдохновляем и поддерживаем друг друга и по сей день, а наш сын, которого мы назвали Пойраз, напоминает о нашей первой встрече, свежести морского бриза и осенних лесах, которые я теперь описываю всё меньше. Назан тоже больше не рисует море – предпочитает изображать эльфов, живущих в полях, и радужные мосты в новую жизнь. Наконец-то мы нашли то, что искали. Обрели себя и больше нам ничего не нужно.