Четыре способа умереть красиво

      Хандра — такая штука, которая приходит в момент наибольшей расслабленности. Хватает размякшую душонку и треплет, как пес игрушку. Нет ничего глупее, чем спрашивать человека в такой момент: «Чего ты хандришь?» Как будто это состояние приходит по твоему желанию и ты всегда ждешь его с великим нетерпением.       Людей хандра обычно накрывает осенью, у Дазая она начиналась весной. Все ходят вдохновленные: птички-хуички, солнышко, сакура, а у него в груди щемит от этого парада бессмысленной радости. И парочки. Вот они сущий нож в сердце. Парни ходят в обнимку с милыми девочками, дедули шагают за ручку с бабулями, а Дазай сидит в заброшенном порту один, смотрит на воду и вздыхает. Нет бы совершить двойное самоубийство с какой-нибудь красоткой, а его угораздило втюриться в воплощенное безумие. И то, черт возьми, мужского пола! Ну разве есть в мире кто-то еще столь же одинокий и несчастный, как он сейчас?       Шаги за спиной. Легок на помине, Чуя. Идет, сверкает своей безвкусной шляпкой.       — Босс созывает собрание.       Ни тебе «привет», ни тебе улыбочки. Сухо и пресно, важная информация.       — К черту собрание. И босса.       — Ты заболел, что ли?       — Типа того.       Поганец Чуя, подошел, шмякнул свою лапу на лоб, чуть на песок не повалил.       — Температуры нет.       — У меня не такая болезнь… А душевная.       — То, что ты псих, я уже давно в курсе.       — Пошел на хер. Хандра у меня.       — И чего ты хандрить решил?       Просто парад глупости.       — Ничего. Просто так.       — Тогда завязывай давай. Отряхнись от песка и пошли. Общий сбор в пять вечера.       — С хандрой так просто «завязать» нельзя. Вот если б у тебя была ангина, ты бы мог вылечиться за минуту? — Дазай лег на песок, посмотрел в небо, чистое, весеннее еще холодное, дышащее свежестью. Но тут на его фоне возникла наглая рыжая морда.       — Нашел с чем сравнить! — фыркнул Чуя. — Засунуть свои мечталки и мыслишки о самовыпиле на время ты уж точно можешь.       Бесполезно. Нет, ну как с этим чурбаном вообще разговаривать?       Дазай поднялся и вздохнул. Кстати, о самоубийстве…       — Эх… Как же ты надоел. Пойду утоплюсь.       Он поднялся и зашел в нашедшую на берег волну, продвигаясь все дальше.       — Тупая скумбрия решила на родину смахаться? Да валяй! — кричал вслед рыжий мудак.       Но Дазай уже нырнул. Правда, ор Чуи и под водой было слышно. Хотя, чем дальше ко дну…       — Эй! Стой! А ну стой, гребаный мазохист!       Он нырнул следом. Шляпу свою драгоценную на берегу оставил. Вытащил на берег, вспомнил весь свой запас нецензурной лексики. Дазай был в сознании, слышал все, чуть не выдал себя приподнятыми уголками губ.       — Слышь, очухивайся давай! — Чуя от души колотил по щекам. — Сукин сын!       Прижался ухом к груди, затих. Тут у Дазая заурчал желудок, и он отпрянул. Надо же было испортить такой момент! Знал бы, поел с утра чего-нибудь. Пока мысли переваривались в голове, к губам прижалось что-то теплое и мягкое, знакомое до боли. В прямом смысле слова.       — Как же у него изо рта воняет… Зубную щетку ему подарю, а не валентинку!       Стоп! Это уже перебор.       — А не пошел бы ты на хрен, Чуя!!! — Дазай вскочил, распахнул глаза и тут же его вдавили в песок обратно.       — Быстро ты очухался, утопленник.       — Даже умереть спокойно не даешь!       Чуя сидел на бедрах, мокрый, злющий, рубашка прилипла к телу, соски торчком от холода, еще и издевался — терся, прижимался, дышал в лицо.       — Черта с два я дам тебе спокойно умереть, тварь! — фыркнул он и впился в губы.       Целоваться с Чуей — целая эпопея. Безумный бой, в котором «до крови» уже не метафора. В ход шли самые хитроумные ловушки, расслабиться и на секунду нельзя, останешься без языка. Но все же рыжик очень чувствительный, особенно если пощекотать ему нёбо. Сразу сбавляет обороты, начинает обсасывать и покусывать губы, лишь бы больше не позволить Дазаю пробраться в рот.       Остановившись, Чуя будто завис на минуту. Выравнивал дыхание. Казалось, зрачки у него сужались по-кошачьи и, будто зверь, он готовился к прыжку.       Нет. Не казалось.       Дазая выдрали из песка и бросили в воду. Чуя налетел со спины, расстегнул ремень, стянул штаны, саданул по ягодицам так, что вырвался крайне неприличный стон.       — Хандра у него, видите ли! — Когда Чуя злился, он говорил почти шепотом. Хриплым, до смерти эротичным шепотом. — Сейчас я твою хандру затолкаю знаешь куда!       — Ну, есть одно предположение… — Дазай честно хотел пошутить, но все его чувства (и чувство юмора в том числе) растоптали в тот же миг. Чуя вжал пальцы в затылок и курнул голову в воду. От неожиданности Дазай хлебнул немало, дернулся, но его сунули еще глубже, а в поднятую над водой, как скала, задницу начали вдалбливаться со страшной силой.       Холодно, больно, а член все равно колом стоит, вздрагивает, когда накрывает приливная волна. Потому что за темнотой в зажмуренных глазах Чуя, возбужденный и взбешенный. И он убьет, сомнений нет. Убьет, как только доведет до оргазма.       Дернул за волосы. Живительный воздух резанул легкие и снова вода. Дазай едва успел вдохнуть, но с каждым движением сзади воздух из него выбивало. Из всех щелей.       — Хорош пердеть! — рыкнул Чуя и толкнулся до упора.       Если б был воздух, Дазай бы закричал под ним. Под водой он раскрыл рот, как рыба, втянул воду вместо воздуха. В груди будто наживо раздирали плоть и царапали острейшими крючками трахею. Все, больше никакой рыбалки. Теперь с каждой пойманной на удочку рыбкой будет всплывать это поганое чувство. Холодно. А сзади, где вколачивается Чуя, так жарко… И все тело сжато не то от боли, не то от удовольствия. Еще немного и темнота перед глазами останется навсегда. Навсегда. Какое красивое слово… Навсегда.       С приливной волной внутрь хлынуло тепло, Чуя ослабил хватку, и, из последних сил зацепившись за остатки сознания, Дазай поднял голову, жадно вбирая воздух и кашляя. Как же приятно кашлять на самом деле. Как приятно снова открыть глаза и увидеть почти закатившееся за горизонт солнце. Дазай кончил в воду и смотрел, как растворяется сперма в морской пене. Сам же чуть не остался в ней. Еще бы немного…       Чуя вытащил член и лег на песке, прикрыл глаза. Не натягивая штаны, Дазай подполз к нему.       — Ты опять меня чуть не убил.       — Скажи еще, что ты недоволен.       — Я слишком доволен. Смотри, не разбалуй.       — Заткнись.       Помолчав, Чуя вдруг сказал не то серьезно, не то в шутку:       — Гребаный мазохист! Ты хоть бы раз попробовал жизнь на вкус.       По крайней мере Дазаю стало смешно.       — Напробовался уже вдоволь. Особенно с тобой.