Спусковой крючок

      У окна смутным пятном застыл силуэт в черном плаще. Казалось, что тьма материи, подобно чёрной дыре, готова поглотить всякого, кто посмотрит на нее с неуважением или же… с любовью. Казалось, что плотная ткань невыносимым грузом давит на хозяина, заставляя держаться неестественно ровно. От высокой стройной фигуры поднимался лёгкий полупрозрачный дымок и уходил в щель между форточкой и оконной рамой. Плечи лениво и плавно двигались под плащом, когда рука с сигаретой в изящных, подобных женским, пальцах, то приближалась, то отдалялась от потрескавшихся губ.       Это был один из членов исполнительного комитета нелегальной организации, нагонявшей страх на весь город — Осаму Дазай.       — Дазай-кун, ты опять куришь в моём кабинете! — фыркнул человек в белых перчатках, проводя ими по собранным сзади в аккуратный хвост волосам. — Элис-чан расстроится, а я этого не хочу.       Неудивительно, что Мори сразу почувствовал едкий запах табака: подчинённый и не думал открывать окно, будто назло задымляя кабинет. Пару лет назад Мори бросил курить и, хотя время от времени его так и тянуло сдать затяжку, босс Портовой мафии держался ради Элис, девочки-способности мужчины, которая на дух не переносила подобные запахи.       Юноша медленно отвернулся от окна, и Огай поежился. Ему стало не по себе, хотя за пять лет Мори мог бы и привыкнуть к жуткому взгляду Дазая, от которого кровь стыла в жилах даже у самых беспринципных убийц. О, эти безжизненные глаза, в которых смешались все цвета преисподней, они смотрели не на человека, а сквозь него, парализуя конечности и загоняя сердце. Даже сейчас, когда лучи тёплого закатного солнца упали сквозь чистое стекло на лицо шатена, тот не зажмурился, но по-прежнему смотрел пусто и бездумно прямо перед собой.       Огай понимал, что за обманчивой пустотой скрывается ум, способный на сложнейшие интриги. И ему страшно. Последнее время Дазай вышел из-под контроля, предсказать его действия стало практически невозможно, как и гарантировать его преданность организации.       Шатен сделал ещё одну затяжку, пуская дым в противоположную от окна сторону.       — Ты не слышал, Дазай? — Спросил босс поморщившись, но не от запаха, а от осознания того, каких усилий ему стоило произнести эту фразу, под тяжёлым взглядом юноши. — Будь добр, выбрось.       Юноша усмехается и тушит сигарету о собственную кисть до тех пор, пока на дым не остаётся ни намёка. Мори привык видеть травмы эспера, но наблюдать за тем, как тот наносит их себе, было неприятно. Что ж, пришлось привыкнуть и к этой его черте, как ко многим другим.       — Вы, кажется, звали меня, босс? — Беспечно спросил Осаму, наблюдая как свежий ожог в форме аккуратного кружка с оборванными краями наполняется мутной жидкостью. — Вы опоздали на пять минут три секунды. Мне пришлось ждать вас. — Ровный тон неуловимо потяжелел на предпоследнем слове, намекая, что подчинённый недоволен такой тратой времени.       — Звал. — Проглотил издевку Мори. — Неужели тебе было настолько скучно, что ты начал отсчитывать секунды? — Задал он риторический вопрос, заведомо зная, что Дазай проигнорирует его. — Ты обязан был подготовить к сегодняшнему числу секретные отчёты. Я жду.       Осаму продолжал смотреть на босса, убирая повреждённую руку в карман.       — Сегодня ровно год. — произнёс он, отвечая не на просьбу Мори, а на какие-то собственные мысли. — Ровно год как я умер.       Огай под этим взглядом спокойно прошёл ко столу, чувствуя, что силы сопротивляться противнику подходят к концу. Он медленно выдохнул, стараясь, чтобы эспер не услышал этого и расслабленно прислонился к столешнице. Таким, как Дазай нельзя показывать слабость — это станет пропуском удара, что повлечет дальнейшее поражение.       — Будете ли вы в день своей смерти сидеть над бесчисленными и бессмысленными документами? — Продолжал рассуждать подчинённый. — Хотя, — окинул он взглядом стол Мори, — вы-то, разумеется…       — Ты слишком разговорчив для мёртвого. — возразил Огай. — А моя смерть — достаточно далёкое будущее, чтобы не размышлять о ней. К тому же я не считаю её концом.       — Вот как? — Отвернулся Осаму, словно давая шанс на выигрыш противнику. — Я думал, все начальники пекутся о продлении жизни.       Босс Портовой мафии насторожился, пытаясь прочесть своего преемника, но строки расплывались, путались перед глазами, как круги от яркого солнца, в свете которого он застыл.       — Разумеется, если эта жизнь под угрозой. — Протянул Мори и тут же кое-что осознал. — Хочешь сказать.?       — Что Вы там себе вообразили? — Осаму не дал даже договорить Огаю. — Разве я давал поводы сомневаться в своей верности?       Не давал. Однако это значило лишь то, что его планы совпадали с планами Мори. Что случится, когда их пути разойдутся, страшно было представить. На пороховой бочке чувствуешь себя уютнее, чем наедине с Дазаем Осаму.       — Взращенный в жестокости пёс рано или поздно укусит хозяина. — Улыбка сменилась ленивым оскалом и блеснула в стекле. — Но, так как мы люди… — Он замолчал, оставляя право додумывать окончание фразы. — Так я могу идти?       — Да. — Кивнул Мори, хотя не понимал, для чего был задан этот вопрос, ведь преемнику его разрешение нужно было лишь формально. Дазай не пренебрегал нарушать уставы, сообразно своим планам.       К тому же сегодня ровно год. Со смерти Одасаку эспер стал невыносим и мотал боссу нервы сильнее, чем всегда. Временами Мори хотелось покончить с этим одним рывком, лишь бы прекратить бесконечное испытание на прочность.       Босс нелегальной организации вздохнул с облегчением, когда облаченная в его собственный плащ юношеская фигура скрылась за дверью. Огай прошел к окну, рядом с которым стоял Дазай и распахнул его, проветривая кабинет от дыма. Ему, на самом то деле было наплевать на те отчёты, просто подчиненного нужно было чем-то занять, чтобы в его голове не рождались темные мысли. Особенно это было необходимо сегодня. Прошел год. Мори не мог забыть об этом.       Однако Осаму не был бы собой, если бы просто сел за ненавистную писанину. Он слишком хорошо понимал, что подсунутые Огаем отчёты не имеют значения, иначе сделал бы их намного раньше, даже если для этого ему понадобилось бы остановить время.       Дазай свято верил в то, что может контролировать всё: жизнь, смерть, власть, деньги, время, любовь, чувства… Верил, до определенного момента. Год назад вера рухнула. Лучше бы её руины погребли под собой и самого Дазая. Смесь вины, сожаления и страха, как яд медленного действия, расползалась по венам, выжигая внутренности и все сводилось к тому, что антидот был недоступен для него, неподконтролен. Осаму злился на себя, лез из кожи, но ничего поделать не мог, теряя прежнюю уверенность в своей власти и постепенно подчиняясь всему, чем раньше играл, как монеткой в пальцах.       Человеческие чувства, о которых он думал с таким презрением, захватили его сразу все, подобрались к сердцу, не оставляя возможности дышать. Глупо было бы умереть от чувств. Впрочем, теперь его устраивала любая смерть — будь она как угодно мучительна.       Юноша в черном плаще остановился в конце коридора и вновь достал сигареты. Забавно осознавать, что ты всего лишь человек, но будь он богом, наверное бы не допустил того, что случилось триста шестьдесят пять дней назад. Странно, что за все свои девятнадцать лет жизни Дазай так ярко запомнил единственный день. День, когда убили Оду Сакуноске. Казалось бы, сколько смертей видели эти кроваво-карие глаза, но именно смерть Одасаку по-прежнему стояла перед ними, будто втёртая в зрачки. До того дня Дазай жил, не позволяя эмоциям вмешиваться в его работу. Хладнокровный убийца, с ухмылкой стреляющий в ученика и пинающий его в хрупкие ребра после малейшей ошибки, не думал, что будет загнан в клетку собственных мыслей. Он играл со смертью, своей и чужой, забывая, что это конец. В этом он был похож на Мори. Кто знал, что его уверенность так легко разрушить.       Он сделал затяжку и запрокинул голову, выпуская дым к потолку. Да, когда Ода умер, преемник босса прочувствовал, что значит привязанность. Именно потому он отвергал все человеческое, стремясь создать вокруг себя что-то наподобие кокона и управлять оттуда всем. Босс сказал однажды, что Дазай слишком много берет на себя, а тот ухмыльнулся и пожал плечами, мол нет, недостаточно.       В этот кокон он пустил только Одасаку. Тот всё пытался помочь Осаму, вывести его из кокона. Поначалу исполнитель сопротивлялся, но потом сам потянулся к свету, который так ярко сиял в руках Оды. Только вот дотянуться так и не смог. Мори вовремя заметил опасность и сделал всё, чтобы у подчинённого ничего не вышло. Встань Дазай на светлый путь, мафия с трудом осталась бы на плаву. Мори сдаёт, многое держится на расчетах Дазая, почти вся информация проходит через его кровавые руки, а значит нельзя допустить, чтобы он ушел из Портовой мафии. Слишком много секретов он может раскрыть.       Огай был отличным стратегом. Да и случай подвернулся удачный. Сакуноске погиб, а Дазай не успел предупредить план наставника. Он остался в мафии, хотя теперь доверяет Мори меньше чем когда-либо.       Смерть Осаму наступила в результате остановки сердца. Не его, к сожалению.       Мори не мог предположить, что все будет настолько серьезно и его правая рука вдруг загноится. Лишиться конечности? — бред. Так босс Портовой мафии сам позволил распространиться заражению по всему телу, как ни пытался остановить его бесполезными лекарствами. Ампутация была бы единственным решением, но убить Дазая было страшно, невозможно, жестоко. Как бы сам шатен не стремился к смерти, он стоял на распутье двух дорог в тот день. Одна из них была знакома и обещала безграничную власть, богатство и простор для его игр; вторая же была проложена умирающим другом, который еле прошептал слова напутствия. Осаму пошел своей, третьей дорогой, загоняя себя в какие-то жёсткие рамки. Преданный человеком пёс больше ему не служит. Исполнитель отвернулся от Мори, но и к свету он тянуться перестал, и, наступив на оброненное сердце*, навсегда погасил его.       Сейчас думалось, что это было лишним, что следовало в тот же день бросить чёртову нелегальную организацию. Куда бы он пошёл? Какая разница, если даже в тюремной камере мало что смогло бы его удержать. А вот в мафии что-то держало. Что — он сам не отдавал себе отчёта.       Осаму стоял в коридоре и курил. Уже с десяток окурков валялись на ковре, затушенные о кисти с тонкой кожей. Сегодня можно. Всегда можно. Он почти весь день провёл у могилы, но отчего-то в голову лезли посторонние мысли и он ушел оттуда. Расслабиться и предаться своему горю не получалось. Могила Оды напоминала не о нём, а скорее об ошибке Дазая. О Сакуноске напоминали совсем другие вещи.       Отчего-то прояснились те мысли, которые он долго не мог сформулировать — он ненавидел Одасаку. Лютой ненавистью ненавидел за то, что сейчас с ним происходило.       Именно Ода научил его душу трепетать огнем, а сердце ускоренно биться; именно Ода заставил его душу застыть ледяной кромкой на воде, а сердце замедлиться в ожидании полной остановки. Ведь именно Ода научил его тем самым чувствам, которые Осаму старательно отрицал с момента вступления в организацию.       — Это было низко, Одасаку… — Прохрипел он, туша очередную сигарету о руку. — Думаешь, ты должен был так поступить? Нет… можно ведь было совсем иначе…       Как много раз он прокручивал в голове эти мысли. Проклинал друга, выдумывал планы по его спасению на грани фантастики, доказывал ему, что его принципы не стоили его жизни. Что даже те дети не стоили. Что сам он не стоил. Легче не становилось. Эти вопросы он унесет в могилу, если конечно когда-нибудь разрешит себе умереть.       Жёсткий самоконтроль, переходящий все границы. Ему хотелось больше. Чем крепче сети его кокона, тем спокойнее. За год он не убил ни одного человека, хотя сам с трудом в это верил. Всё из-за этого смутного чувства. Оставляя в живых врагов и подчинённых он как бы спасал Оду. Снова. Снова. И снова. Но теперь его план невозможен без убийства. Что же, придётся вспомнить это пьянящее ощущение спущенного курка.       Дазай развернулся резко, накинутый на плечи плащ всколыхнулся и спал с одной стороны, создавая весьма нелепую картину. Исполнитель торопился, сам не ведая, для чего он спешит — вся жизнь в его распоряжении, а главное, что не только его жизнь, но и судьбы десятков, сотен… Он справится, как всегда окинув взглядом оппонента, подчинит его своей воле, заставит играть по его правилам, ведь не зря он главный козырь мафии уже много лет.