Спусковой крючок

Гуляет ветер, полощет край размотавшегося несвежего бинта над бетонной поверхностью. Дазай плавно падает. Кадры взмахами сменяют друг друга. Зияющая тишина заложила уши, а под рёбра не помещается вдох. Он лежит на самом краю многоэтажной резиденции мафии и настолько боится высоты под собой, что мысленно уже летит в бетонную пропасть мимо синих стёкол, отражающих закатное солнце. Любое движение на порывистом ветру грозит ему быстрой смертью. Ему не то, чтобы хочется падать. Впервые за столько лет игра со смертью не кажется чем-то веселым, а представляет реальную опасность. Но привычка неудержимо потянула его на грань иного мира как только ожидание стало невыносимым, перемалывая его кости в нервной лихорадке. Чуя не пришёл ни через день, ни через два после того разговора. Ёкаи знают, что хотел проверить напарник, игнорируя босса изо всех сил даже по рабочим вопросам. Дазай с ума сходил, слыша негромкие шаги под дверью кабинета. За жалкие четыре дня он уже различал всех по походке, задолго до того, как подчинённые представали пред начальственные очи. И извёлся до невменяемости. Настолько, что Коё решила поговорить с ним об этом. Зная, что Осаму легко сошлётся на необходимость решить проблемы первого же посетителя, Коё подгадала момент, когда кто-то вряд ли сунулся бы к руководителю. Женщина проскользнула в ванную в личной комнате Дазая и с негромким стуком прикрыла дверь, обозначая своё присутствие. Из-под занавески свисали бинты: витки непрочной ткани грудами змеились до пола. Послышался всплеск и Дазай глухим сонным голосом уточнил: — Коё, ты? — Я, — отозвалась та, с лёгким шорохом подбирая полы кимоно, чтобы присесть на табуретку*. — Что ты тут делаешь? — У меня есть кое-какие привилегии в этом здании… Но я пришла поговорить. В комнате немного душно от пара и влаги. Шелк ощутимо тяжелеет. Всплеск. Показывается бледная рука с крупными венами и четкими шрамами выше запястья, покрасневшими по краям. Выкладывает ещё пару витков бинта, потом делает что-то вроде реверанса в сторону Озаки. — Говори. От вставшей перед глазами картинки неодетого Дазая Коё прикусывает губу. Представляет как он разматывает… — Ты изменился. — серьёзно произносит женщина. — Скоро обычные подчинённые начнут это замечать. Не могу пока сказать, хорошо это или плохо. Объяснишь? …разматывает предплечья. Снова возникает рука с бинтами. Озаки резко начинает понимать рыжего фетишиста, помешанного на этой мнимой беззащитности. В воздухе витает запах крепкого алкоголя, мыла и медикаментов. — Что ты хочешь от меня услышать? Не думаю, что это надолго и как-то повлияет на мафию, можешь не волноваться. — Говоришь не повлияет? Дазай, тебе нужен отдых. — не меняясь в лице, проронила исполнительница. — И отдых нормальный, человеческий. Не пять минут на утренний кофе перед распахнутым окном, а хотя бы пара дней. Ты скоро сорвёшься. Посмотри на себя. Да, другие не замечают, что ты на пределе, но я наблюдаю за тобой с двенадцати лет. — мафиози закусила губу. — И знаешь, я была в тех местах, где люди снимают стресс посредством беззащитных и слабых. У постоянных посетителей борделя тоже такое лицо: изможденное, бледное, только глаза бегают… С края ванной соскользнул хвост бинта и по шуму Озаки поняла, что Дазай погрузился под воду с головой. Смутиться у неё не получилось бы даже искусственно, а здесь и комедию ломать не пришлось — они друг друга не видят. Эспер подождала, пока Осаму не вынырнет, надеясь, что тот не решил утопиться в ванной. — Отдохну, когда моё тело будет тлеть в гробу. — отозвался он спустя полминуты. — Я в порядке. — Скажи мне тогда, кто будет собирать Рюноске после твоего «в порядке», если он попадётся тебе под руку? Что тогда было с Чуей? Что, если ты сорвешься на ком-то другом? — Ты сама знаешь, моя сила не опасна. — отвечал ей глава мафии, делая пару глотков виски, стоящего на краю ванной. — они сами виноваты. — Поэтому я и прошу тебя немного выждать. Все постоянно на измене из-за твоего состояния: то ли мы, наконец, выйдем на новый уровень, то ли ты не выдержишь и бросишь нас. Организация просуществует без тебя пару дней, как это часто бывало с Мори, погуляй пару дней. Коё поправила напитавшийся паром шелк на плечах и встала, собираясь подойти ближе. — Я тебя услышал. — быстро и глухо произнёс Дазай. — Можешь идти. Женщина качнула головой и вышла. Коё была права. Надежда измотала его посильнее загруженного графика. Дазай горел изнутри. Ожидание чего-то хорошего, чего-то, за что не придется платить кровью, своей ли, чужой, сожгло его почти дотла за считанные дни. Он поминутно думал о встрече с Чуей, никак не регулируя свои мысли, не отмахиваясь от них, упиваясь смешанным чувством, что они приносили. Планируя каждый день свидеться с Чуей не впопыхах, в сборах на очередную миссию или переговоры, а для долгой дружеской беседы, Дазай ощущал, как слабеет. Ситуацией Осаму больше не владел, он полностью покорялся ей, ломаясь под обстоятельства. Самое удивительное — ему нравилось поддаваться всему, что с ним происходило в последние несколько дней. Он будто договорился с собой на эксперимент: отпустить всё на самотёк. Потому что брать в свои руки конкретно эту ситуацию было почему-то неловко и страшно. Так его еще ничто не обессиливало. Они пересеклись в коридоре вчера, но и слова друг другу не сказали. Улыбка, расцветшая на губах Дазая перегорела, как лампочка, стоило рыжему проскочить мимо, старательно разглядывая ковер под ногами. Чуя всем своим видом показал, что встреча — досадное недоразумение, не более. Ощущение, что хозяин оставил своего пса в парке, а теперь они случайно встретились на улице и человек ускоряет шаг, виновато отворачиваясь от друга, в надежде, что тот его не узнает и не побежит за ним. Дазай едва удержался, чтобы не побежать. Сейчас он лежит на крыше и мысли выветриваются из горячей головы. Осаму с интересом свешивает левую руку с края. Сосущий под ключицами страх усиливается. Он решил сдаться. В очередной раз он решил сдаться и не играть в ту единственную игру, в которую не умеет играть. Дазай поворачивается на бок и буквально слыша, как пульсируют в бешеном ритме сосуды и адреналин заполняет каждую клетку тела, медленно, но не давая себе передумать, замирает на самом краешке. Всё мышцы напряжены, тело сопротивляется верной смерти. Но кому, как не ему, знать это чувство? Вдох перед первым порезом. Выдох перед тем, как выпустить стул из-под ступней. Пауза перед тем, как прыгнуть со стола, такого высокого в детстве. Резкий обвал во сне и пробуждение. Он представляет, что до земли не больше метра. Нужно просто смотреть на небо и убедить себя в этом. Всего метр, он стукнется плечом и останется синяк, который всё равно никто не увидит, чтобы уличить его в ребячестве. Дазай совершает последнее движение. — Да черт бы тебя побрал, скотина безмозглая! — подхватил Накахара Осаму, держа последнего за то, что попалось под руку и борясь с желанием потрясти того как следует. — Съебаться решил? Поздравляю, не выйдет. Не нужно было тогда начинать все вот это! И что, в кусты.? В кусты или с крыши, какая разница? — рыжий пытался отдышаться, но поток слов остановить было невозможно, потому звуки вылетали, мешаясь с хрипами. — Ты хоть осознаешь, что мафия развалится, если тебе удастся завершить этот самосуд. Вот скажи мне, кто… Кто-оо?! — выделил он интонацией. — Сможет занять место руководителя? Может дряхлый Хироцу? Или же Кое? Хаха, вряд ли они за это возьмутся — напугаются и убегут, поджав хвосты. Все привыкли, что Дазай Осаму из любой жопы вылезет и всех вытянет, да вот только… — выдержав короткую паузу, Чуя сбросил обмякшее тело на бетон достаточно сильно, но рассчитал все так, чтобы напарник не повредил ни единой кости. — Дазай Осаму в такую жопу влез, что в одиночку не может вылезти. А помощь принять страшно. Он был прав, но говорил не о том. Осаму даже не почувствовал удара о землю. Чуя сам прячется за заботу о мафии. Трус. — Какое мне дело до мафии? — накрыл горящие от солнца глаза руками, не вставая. — Разве она стала мне домом? Разве это теперь смысл моего существования? Что скажешь, Чуя? — Тогда к чему вся эта беготня? Мори убил ни за что ни про что. Себя загнал в такой угол, что чуть не угробился-таки…       — Игра. Не более. — Дазай не удержался. — Знаешь, для борьбы со скукой все средства хороши.       — Я не верю. — цыкнул рыжий. — Хоть убей.       - И убью. Осаму сказал это обыденным тоном, но в голосе что-то дрогнуло, прозвучало на нотку выше. Он не мог для себя решить, кем является в данный момент: прежним циником или кем-то новым.       — Не хватит тебя. — рыжий отвернулся и посмотрел куда-то вдаль, сощурив синие глаза. — Ты и себя то не можешь убить, так разве со мной справишься? — снова повисло молчание, но завершение такого желанного разговора совсем не должно было быть таким рваным и нечетким, потому Чуя продолжил. — Ты дурак. Сам вынес себе приговор, сам хочешь его исполнить. Никому не дашь подобраться поближе — лишь бы только не потерять гребанный контроль.       — Замолчи…       — Нет, Дазай, я знаю, что ты не любишь, когда в твоей жизни копаются, но придется потерпеть. Убей меня, если сможешь, но ты не вынесешь большего груза, чем несёшь сейчас. — исполнитель выдохнул, повторяясь. — Тебе тяжело волочить на себе сотни преступлений, и все же ты хочешь искупить все свои грехи другим, ещё более страшным поступком. Думаешь въехать в ад королем верхом на черте? — хмыкнул он, рассматривая какого-то растекшегося напарника, такого податливого и…покорного? Чуя уже понимал, что немного не прав. Дазай уже впустил не кого-нибудь, а его, Накахару, в своё внутреннее пространство. Безусловно поза демонстрировала полную открытость, и Чуя с силой отогнал от себя фантазии, которые давно преследуют его.       — Я не верю в высшие силы, а следовательно, в грехи и в ад тоже. — оборвал шатен, пытаясь собраться. — Это бредни, выдумки, чтобы запугать глупых людей, что якобы их ждёт расплата. Нет. Никто не накажет человека по справедливости кроме него самого, а справедливое наказание очень жестоко. Потому…       — Значит, ты боишься слишком мягкого наказания? — усмехнулся рыжий. — Лжец. Ты веришь. Ты сам сказал, что поверил. Несколько дней назад, когда я чуть не умер на твоих глазах, а ты назвал это спектаклем.        — Ты не так понял. — оборвал Дазай. Настоящим спектаклем здесь была его очередная попытка. Он ждал напарника около получаса, специально оставил дверь кабинета открытой, и напугал Хироцу невнятным унылым бормотанием, тем более подозрительным, что последнее время поведение Дазая было нестабильным, но позитивным. Разыгрывая суицидальные позывы перед Хироцу Осаму даже усмехнулся — вся мафия из-за него на измене.       — Тебе до сих пор стыдно, Осаму, стыдно, что ты не можешь отказаться от себя. Но знаешь, как я завидую тебе. Тебе, идиоту, не ценящему жизнь, глупцу, надеющемуся заглушить стук сердца… — рыжий стиснул зубы; желание разбить лицо напарника стало больше. — А вот я не знаю, есть ли у меня чему колотиться, но стараюсь убедить самого себя, что я — обычный человек. Ты всегда боялся быть отождествленным с миром, а я… Я пытался. И стал чувствовать, что в моей груди тоже что-то жжется.       — Тебе разве легче от этого? — еле ворочая языком поинтересовался Дазай. Чуя присел в полуметре и Осаму почти перестал его слышать за приступом жадного желания прикоснуться.       — Мне? Нет. Но знаешь, жить, когда можешь испытать чувства, намного проще. — опустил рыжую голову напарник.       — Не уверен… — Дазай заметил сомнение и замер в ожидании чего-то.       — Знаешь… Хотя нет, никто не знает. — махнул рыжий рукой. — Но тебе это услышать будет полезно. Я однажды решил поступить как ты. — Накахара ухмыльнулся и ловко расстегнул карабин чокера, роняя кожаную ленту на бетон.       — Откуда… — шумно вдохнул Осаму свежий воздух и приподнялся на локтях, сощурившись вовсе не от солнца.       На чуть смуглой нежной коже, опоясывая мускулистую шею ровной нитью, сияла ярко-белая полоса. Дазай узнал этот след — хорошо был знаком с подобными. Он никогда раньше не видел напарника без ошейника, как в насмешку называл чокер и без портупеи, которую прозвал шлейкой. Никто его не видел таким, и наверное, никто не предполагал, что скрыто под черными кожаными лентами.       — Хотел проверить одну догадку. — пожал плечами эспер, так же быстро подняв чокер. — И подтвердилось. Я не могу умереть от ран, мое тело восстановит органы, пока есть ресурс энергии. Твою мать! — дернулся он, когда не смог сомкнуть два конца.       — Твои ресурсы восполнимы?       — Я не знаю. Но все равно, рано или поздно они иссякнут. — вздохнул мафиози. — Нет, — погрозил он пальцем, когда заметил, что Осаму сделал попытку подняться, — только твоих грязных рук тут не хватало.       Дазай закрыл глаза. Все его существо сковал страх — он может не успеть. Для шатена только напарник и остался — единственный близкий сердцу, потерять которого хуже гибели.       — Ха-а… Испугался! — крякнул рыжий после паузы. — А представь, что я испытывал каждый раз, когда ты шел к смерти? Сколько раз я вытаскивал тебя с того света, не припомнишь?       — Это двадцать первый…       — Ты…даже считаешь. — Накахара удивился, резко выпрямившись и все останавливая внутренние попытки дотронуться до несостоявшегося суицидника. — Ты спасал меня столько же раз.       — Какой уже раз играешь моими чувствами…       — Ты говорил, их у тебя нет.       — Ошибся.       — Так значит, промахи бывают?       — Тебя Кое послала! — попытался вскочить Осаму, но Чуя предупредил попытку, схватив его за плечо и придавив к земле.       — Она ни при чем.       — И это не она нашептывала тебе не доверять мне? Каждый раз… Чуя не смутился. — Не она. Сам подумай, кто тебе доверять станет? — он приблизился и сел совсем рядом, коленом у виска. Дазай едва сдержался, чтобы не прижаться головой. Вот так он решил сдаться. Впервые — не смерти, а человеку. Хотя… кто знает, из чего там эта рыжая бестия. — Ты очень умный, но такой дурак, знаешь? — усмехнулся Чуя, наклоняясь лицом к лицу, загораживая солнце. — Так ты попросишь у меня помощи? Дазай запретил себе отводить глаза. Кофе и лёд. — Чуя, пожалуйста, помоги мне. Я больше не могу. Он сказал это и понял, что сам до сих пор не хотел в это верить, не принимал себя всерьез.       — Уверен ли ты? — прошептал Чуя, запуская хваткие пальцы в густую шевелюру. Осаму только согласно прикрыл веки.