Les cambrioleurs 68

      Монти Вэлиант с винтовкой в обнимку притаился в зарослях, растворившись в темноте, словно вечное дитя ночи. Сквозь куртку он чувствовал непривычный для Африки европейский холодок. «Здесь мне не Конго. Эта старушка-Англия. Как же я от неё отвык», — подумал Вэлиант, глядя в оптический прицел винтовки Remington 700. Монтгомери привык «работать» с L1A1, хорошо знакомой ему со службы в парашютном полку. Однако бандиты из лондонского Ист-Энда были не настолько влиятельны, чтобы достать для Вэлианта современную армейскую винтовку. Хотя свой район близнецы Клэй держали очень крепко, прямо как родную вотчину.       Они заказали Монти лидера из конкурировавших группировок. Или мятежника, отколовшегося от банды и объявившего ей войну в порядке превентивного удара. Вэлиант не вдавался в подробности, куда больше его волновала оплата. Сейчас для него на первом месте стояли именно деньги. Обычно Монтгомери предпочитал заключать долговременный контракт. Но теперь ему пришлось поступиться своими принципами и согласиться на «разовую работу», за которую платили больше, чем наёмнику в мятежной Биафре* за месяц. «Быстро и много. Звучит слишком по-детски, но ничего другого мне не остаётся», — Вэлиант был не в восторге от такого, однако обстоятельства вынуждали действовать его в духе уличной шпаны, хотевшей всего и сразу.       Бандит-отступник, потерпев несколько поражений в Лондоне, бежал за десятки миль, чтобы скрыться в своём загородном домике. Он только не учёл, что в его окружении нашёлся предатель. Тот быстро сдал босса близнецам и заработал их прощение. Братьям оставалось только убрать отступника, посеяв страх среди его людей. А дальше конкуренты уже бы сами разбежались. В итоге, всё свелось к точечной ликвидации главаря, и тогда понадобился специалист по «тонкой работе» высокого класса, тот, кто одним выстрелом поставит целую банду на колени.       «Недурно живут преступные короли, очень даже недурно», — отметил Монти, разглядывая через прицел винтовки загородный дом, построенный в викторианском стиле с белой окантовкой. Во дворе курили два охранника с помповыми ружьями. Дюжина гангстеров в цветастых пиджаках, кожаных куртках и спортивных костюмах ждала лобовой атаки. Против других бандитов они бы выстояли без проблем. Но вот пара-тройка толковых бойцов, как думал Вэлиант, без труда бы с ними разделались, не понеся серьёзных потерь. Но дерзкое нападение с горой трупов заставило бы полицию работать в поте лица день и ночь. Стражи порядка пошли бы на любые меры, лишь бы защитить свою репутацию и успокоить напуганных обывателей. «Булавочный укол» смотрелся бы уже не так угрожающе.       «В лоб я пойду в другой раз. А пока ошарашу их. Никто из них не ждёт точного выстрела из леса. У бандитов вообще свои порядки. Их уровень — махать кулаками и высаживать в «молоко» пистолетные магазины на улице. Как только близнецы додумались до снайперства? Ума не приложу», — рассуждал Вэлиант, просматривая каждое большое окно. Если охрану главаря курировал бы толковый специалист, то затея с выстрелом издалека провалилась бы ещё на стадии планирования — цель никогда бы не подошла к окну. Но охранные компании предпочитали работать на финансовых воротил из лондонского Сити. Вэлианту оставалось проявить немного терпения и выстрелить.       «Он не выходит из дома. Не нужно быть гением, чтобы понять, что преступного босса проще устранить на улице, чем в доме. Чем они думали?» — задумался Монтгомери. — «Упустили ведь шанс».       Довольно грозного вида мужчина в оксфордской рубашке подошёл к телефону в коридоре. Вэлиант «нащупал» его. Тумба с телефоном стояла напротив настежь открытой двери в коридоре. Звонивший оторвал его от веселья с двумя девушками. «Отличная позиция. Отсюда оба этажа отлично просматриваются», — довольно подумал Монти, приготовившись стрелять. Нос с горбинкой, подбородок, сильно выпиравший вперёд, модная «лохматая» причёска с волосами до шеи — Монтгомери очень быстро опознал цель. Пока бандит говорил по телефону, стрелок плавно нажал на спуск. После того, как ударила винтовка, отступника отбросило к стене, по которой он сполз на пол, оставив кровавый след. Выстрел же эхом разошёлся по округе, переполошив охрану.       А Монти Вэлиант тихо взял винтовку и скрылся в темноте.

***

      — Так значит, ты больше не куришь? — спросил Родни Монаш, положив пачку сигарет на стол.       — Не курю, — коротко ответил ему Гарольд Лайм, чьё овальное лицо походило на одинокую прибрежную скалу.       — А чего так?       — Достало жить от подачки до подачки с воли. Тебя вечно достаёт ломка.       — Так я для тебя курева не жалел.       — Спасибо, конечно. Одна лишь проблема — делиться надо. Ты же правильный парень, а не какой-нибудь урод и жмот. Достало оно меня. Вечно мало, чёрт возьми.       — Ну ладно. Тогда я не буду травить тебе душу.       Они сидели в домике, где жил Родни Монаш. Договорились встретиться сегодня и всё обсудить. Как-никак, за пять лет тем для разговоров, что у Лайма, что у Монаша накопилось предостаточно. Выйдя из тюрьмы в гордом одиночестве, Гарольд для начала решил насущные проблемы и лишь потом нашёл Родни.       — Ты бы сказал мне, я бы тебя со своим встретил. А ты тайком для всех вышел и объявился через три дня без весточки. Кто так делает? — негодовал Монаш.       — Так надо было, — дал ответ, удобно устроившись в кресле, Лайм. — Я хотел всё сам обмозговать, а уже потом встретиться.       — Необычный подход, дружище. Мы бы тебя встретили по-людски. Ну, ладно. Где живёшь пока? — поинтересовался Родни.       — Где-где, в дыре. Снял квартирку в Уайтчепеле. Гадкое место. Но дешевле ничего не нашлось. Не к родителям же идти? Поздновато к ним топать в тридцать один год.       На время Лайм поселился в промышленных трущобах лондонского Ист-Энда, сняв дешёвую квартиру на одной мрачной улице. Из окна его «берлоги» открывался отвратительный вид на уродливый пятиэтажный дом. Построенный из тёмно-коричневого кирпича, он с виду мало чем отличался от дырявой коробки из-под обуви. Сам Гарольд пока жил в точно таком же многоэтажной бараке, олицетворявшим собой дух рабочих районов индустриальной эпохи. Вдобавок, оба здания стояли очень близко к друг другу, толком не пропуская свет на мощёную улицу.       — Вонючий Ист-Энд, мать его. Мусор на улицах, халупы без горячей воды и никчёмные алкаши. Я будто домой вернулся, — продолжил говорить Лайм.       — А ты помнишь, как мы в детстве жили? Забыл про Сэлмон-Лэйн родную? — напомнил другу Монаш.       Они оба родились в тридцать седьмом. Младенчество пришлось сначала на годы «политики умиротворения агрессора»**, раннее детство — мировой войны. Школьниками они продолжали жить по соседству с послевоенной разрухой. Нельзя было сказать, что до войны их семьи жили на широкую ногу. Однако в первые мирные годы после разгрома Германии жилось им крайне тяжело. Родни ни сколько не удивляло, что его друг уже с детства всем сердцем ненавидел родную улицу.       — Эта гадкая дыра? Мелкие халупы с толчком в заднем дворе. Как такое забыть? — вспомнил Гарольд.       — Ага. Помнишь те развалины? Недалеко от нас фрицы несколько домов взорвали. Мы бегали туда лазить, — предался воспоминаниям Родни.       — Да.       — Жили же как-то!       — Ты вылез оттуда, — задумчиво произнёс Лайм, осматривая комнату. — У тебя тут настоящий дворец.       В доме у Родни Гарольда встретили стены, оклеенные аккуратными бледно-голубыми обоями в тонкую полоску. Хорошая ванна и туалет внутри дома показались ему настоящей роскошью. Родни словно поменялся местами с каким-нибудь страховым агентом среднего достатка. В комнате, где они сидели, чуть левее окна стоял телевизор, в правом углу Лайм увидел тумбочку с виниловым проигрывателем, которая стояла рядом с диваном. В детстве они могли о таком только мечтать. Да и сейчас Гарольд ютился посреди голых стен.       — Ну ты загнул малость, дружище. Крутой домик, мне нравится. Но я видел шишек побогаче, — с одной стороны Родни хотелось показать свою скромность и прибедниться, но с другой он жаждал показать себя — Но да, на фоне нашей Сэлмон-Лейн мой домик просто дворец султана.       — У вас тут и район приличный. Здесь живут небедные люди, — отметил Гарольд. — Не работяги, не пьянь, не пакистанцы. А у меня полный набор. По соседству живут одни козлы. Ходят в полотенцах на голове, и все их зовут грязными «паками». Строят новые дома, но получают гроши.       — Полотенце на голове? Это тюрбан, дружище, — усмехнулся Монаш.       — Да наплевать. В том доме живёт один шлак.       — А ты, стало быть, не шлак?       — Нет, я единственный джентльмен на этой помойке, — рассмеялся в ответ Лайм, прекрасно понимая, что он сам недалеко ушёл от бедняков, с которыми ему довелось жить по соседству.       — Выпьем тогда за тебя, джентльмен, — потянулся к стакану Монаш.       — Выпьем. Но я хочу с тобой на трезвую поговорить. Упиться в хлам всегда успеем. Твоё здоровье, — Гарольд сделал пару глотков первоклассного бренди, сморщился, но почувствовал вкус богатой жизни, где люди жили в хороших домах, получали приличные деньги и пили дорогой алкоголь.       — Как скажешь. Я тебе должен. Ты ведь тогда не сдал нас. Держал язык за зубами, пока мы на воле отрывались.       Налёт пятилетней давности не обошёлся без приезда полиции. Лайм оказался виноват в том, что его поймали «бобби». Он отстал от всех, побежал не туда, куда надо, спутав поворот. В итоге, полицейские схватили только его одного.       — Как моя доля, Родни? Мы ведь взяли тогда банк, — перешёл к сути дела Лайм.       — Что бы ты мне ответил, если бы я сказал, что мы все по частям разобрали твою долю и спустили её? — задал довольно провокационный вопрос Монаш.       — Что бы я тебе ответил? — Гарольд помрачнел. Его лицо напряглось, став похожим на изрыгавшую огонь гору, в чьих недрах пробудился после долгой спячки зловещий вулкан. — Для начала я бы сказал, что вы все гадкие сволочи. Дерьмо, уроды и крысы. Затем бы выписал бы каждому из вас по удару в челюсть. Тебе бы попортил мордашку. Но ты ведь шутишь, Родни? — серьёзно спросил Лайм. — Сколько мы с тобой повидали? Скажешь мне, что ты такое вот гадкое дерьмо?       — Как тебе сказать, дружище, — испуганно ответил Монаш, но спустя секунду он широко улыбнулся. — Видел бы ты свою рожу. Прямо монстр! Твоя доля у меня лежит. Гарри покушался на неё, но я пнул его под зад.       — У тебя очень тупые шутки, Родни, — остыл Гарольд, ухмыльнувшись. — Но смешные. Я в тебя верил.       — И я не подвёл тебя, дружище. Ты только помни, что мы тогда тряхнули только кассы. Хранилище осталось нетронутым. Так что срубили мы тогда немного.       — Давай, не тяни.       — Без проблем. Сейчас.       «Мы с ним вместе чуть ли не с пелёнок. Мой бугай-братишка лез к нему, а я защищал его. Сколько всего было! Он не мог оказаться дерьмом. Но, мать его, как хорошо нагнал страху! Я чуть не повёлся», — думал Гарольд. Он доверял Родни, ведь шло время, но в их долгой, как путь в Типперери, дружбе неизменным всегда оставалось одно — они крепко друг за друга стояли, словно мусульмане, связанные кровными узами.       Но всё-таки последние пять лет Лайм видел Монаша лишь на редких встречах, когда друг приезжал его навещать. Что-то могло измениться. И Гарольд воспринял шутку всерьёз.       — Ты хранил мою долю в шкафу с пластинками? — спросил Лайм, когда Монаш начал копаться в «виниловом королевстве».       — Ага. Сейф — слишком заметно. А тут у меня есть один потайной отсек. На заказ брал, — объяснил Родни. — Я немного перестраховался. В Клэпхэме дома не грабят. Вот в соседнем Брикстоне — да. Но там меня все домушники знают.       Пока Родни искал деньги, Гарольд присмотрелся к плакату, висевшему на стене позади винилового проигрывателя. Оттуда на Лайма смотрели четыре парня со странными причёсками, которые напомнили Гарольду горшок, хоть он и заметил небольшие отличия. У знаменитых музыкантов волосы удлинялись в области ушей, а чёлка доходила до бровей». «Это не горшок. Тазик, чёрт возьми», — подумал Лайм. — «Жутко неудобно». Через пару секунд Гарольд рассмеялся — Родни носил точно такую же причёску и лицом походил на одного из молодых людей с плаката. «The Beatles», — гласила надпись на плакате.       — Вроде припоминаю, а вроде и нет, — задумчиво произнёс Гарольд, глядя на музыкантов в чёрных костюмах.       — Что говоришь? — спросил у него Монаш.       — Название группы знакомое. Я слышал его.       — А, понял. «Битлы» у всех на слуху. Ты столько всего пропустил, пока гнил в тюрьме. Они тут всё просто взорвали. Помню, года три-четыре назад они просто жгли, — понесло Родни.       — У нас один надзиратель говорил, что «Битлы» — попса для девочек и педиков. А вот «Роллингов» слушают нормальные парни, — вспомнил Лайм.       — В задницу твоего надзирателя. Во всех смыслах.       — Хах! Тебе они сильно нравятся. У тебя причёска такая же. И одежда. Даже личико похожее.       — Ты не первый, кто говорит, что я похож на Пола.       — Кого?       — Пола МакКартни. На него, в общем, — указал пальцем на миловидного круглоликого музыканта с круглыми глазами и узкими губами, похожими на бантик.       — Да, на него. Тебе перевалило за тридцать, а ты не перестал дурачиться.       — Они стильные ребята. А вот ты выглядишь как старпёр из нашего детства. Ты где достал такой древний костюмчик? В нём ещё Гитлера, наверное, приветствовали.       — В тюрьме. Меня в нём выпустили.       — Тебе надо заняться своим имиджем.       — Чего? Мне и так неплохо. Ищи давай мои деньги, стиляга.       — Нашёл уже.       Монаш вытащил из шкафа чёрную обувную коробку, заклеенную скотчем. Родни с Гарольдом пришлось изрядно повозиться, дабы достать из неё деньги.       — Тут восемьсот фунтов. Деньги приличные, на пару месяцев праздного безделья хватит и ещё останется, — проговорил Монаш.       — Я знал, что тебе можно доверять, Родни. Положи их обратно. Сколько мы тогда урвали?       — По восемьсот на каждого. Четыре тысячи. Что осталось, то уже потерялось. Взяли бы хранилище, жили бы в шоколаде.       — Ты и так живёшь в шоколаде. Но руки у нас тогда кривые были.       Они сели обратно: Родни на диван, Гарольд в кресло напротив.       — Как остальные поживают? — поинтересовался Лайм, положив коробку себе на колени.       — По разному. Гарри пристрелили на одном деле, связался с какими-то уродами. Наплевал на мои советы и сделал по-своему. Дик порвал всё связи и исчез, — рассказал другу о судьбе подельников Монаш.       — Что с Берни?       — Да он просто загремел. Раскрасил рожу одному золотому мальчику в пьяной драке. Мы с тобой, дружище, остались одни.       — Досадно. Я хотел увидеть Берни.       — Прости, через годик увидишь. Не помню точно, сколько ему дали.       Гарольд встал и решил пройтись по небольшой, но очень уютной комнате. Ступая по нежному ковру, он подошёл к шкафу с проигрывателем.       — Захотел музыку послушать? Ты скажи, я поставлю всё, что захочешь, — сказал ему Родни.       Лайм взял обложку пластинки, лежавшей у проигрывателя. «Sgt. Pepper's Lonely Hearts Club Band», — прочитал Гарольд. На обложке он увидел довольно странное изображение. От него так и отдавало психологическим помутнением. «Плод безумной фантазии», — Лайму картина напомнила сон лихорадочного больного или наркомана. Голубое небо с пышной клумбой уже сами по себе смотрелись сюрреалистично. А уж целая толпа самых разных людей, порой по неведомой причине изображённых чёрно-белыми, придавала обложке ещё больше странностей. Лайм заметил среди них и «битлов», и ещё пару знаменитостей.       — Сплошная психоделия, дружище? — спросил у него Монаш.       — Что за психоделия? — не понимая, спросил Гарольд. — Тут всё как в сказке. Только сказка страшная. Такую псих расскажет на ночь. Сон больного на голову       — Хуже, друг мой. Сон наркомана. И музычка тут такая, что хорошенько жарит мозги. Особенно песенка про Люси. Мне не понравилось. Раньше «Битлы» гоняли хорошие песни. Простые, приятные, душевные. Потом они вообще ушли со сцены. Я думал всё, а тут в прошлом году вышел «Сержант Пеппер».       — Я не вижу среди них вояк. Твои «Битлы» успели переодеться в цветные шмотки, — отметил Лайм, указав на центр изображения пальцем.       — «Битлы» говорили, что «Сержант Пеппер» сам по себе, мол, это не они. Но всё быстро просекли фишку. Ты многое пропустил.       — Дорогая, наверное? — задал главный вопрос Гарольд.       — Не слишком. Но ты её лучше не ставь. Она тебе мозг похлеще тюремных быков отжарит.       — Мне уже обложки хватило.       Из шкафа выпирала ещё одна пластинка. «The Rolling Stones. Between the Buttons», — теперь Лайм увидел, как выглядели «роллинги», про которых говорил надзиратель в тюрьме. На обложке он увидел сфотографированных в парке на фоне голубого неба музыкантов из лондонской богемы с модными «лохматыми» причёсками. «Таких лохматых полно на улице», — отметил Гарольд. Его смутил разве что непонятный эффект размытости изображения и затуманивания — всё будто расплывалось в разные стороны.       — О, «Роллинги». Вот они меня порадовали в прошлом году. Хорошо получается, парни начали жечь, — сказал Монаш. — Её можно ставить без разговоров.       — Ты небедно живёшь, Родни. Чем занимаешься? В тюрьме ты не мог мне напрямую сказать, — поинтересовался Лайм.       — Устроился в компанию в Сити, одна знакомая помогла, — еле сдерживая смех, ответил Монаш. — Джулия Эллингтон зовут.       — Может, ты ещё и в Оксфорде отучился? — усмехнулся Лайм.       — Нет, зато она в Кембридже училась.       — С каких пор с тобой общаются шишки из Кембриджа? Врёшь же.       — А ты на фотку глянь. Завидуй молча.       На фотографии Родни стоял рядом со статной светловолосой девушкой и дюжиной смуглых мужчин в разномастной военной форме. Позади них открывался вид на съёмочную площадку, в чьём центре размещался макет древнегреческих развалин.       — С каких пор ты записался в актёры? — с усмешкой задал вопрос Гарольд.       — С недавних.       — Давай начистоту, Родни. Заливать будешь легавым. Да и на парочку вы с ней никак не похожи. Тянете на знакомых.       — Ладно, сдаюсь. Года два назад работёнку подогнали. Близнецы Клэй деньги отмывали через съёмку фильма про войну. «Стальной заслон», кажись, назывался. Одна кучка эмигрантов с радостью помогла им в отмыве.       — А ты там что забыл?       — Да этих эмигрантов доставать начали. Охрана понадобилась. Вспомнили про меня.       — Это уже похоже на правду. А с ней у тебя что?       — Ничего у нас с Джулией не вышло. Общаемся и ничего больше. Не пошло оно дальше. Не знаю, в чём дело. Она не из нашего круга. Мне непросто строить из себя приличного человека.       — Зуб даю, она всё просекла. Ясно, в общем. Чем ты сейчас занимаешься?       — Да мелочёвкой всякой. Работаем тихо и по ночам.       — Дома обчищаете?       — Вроде того. На жизнь хватает.       — Скажи-как мне, как ты тогда купил себе такой дом? Купил на восемьсот фунтов и всякую мелочёвку? — задал вопросы Гарольд. Он прекрасно понимал, что угонщики и «домушники» зарабатывали не так уж и много.       — Ладно, расскажу. Но ты будешь молчать в тряпочку даже под пытками.       — Ты меня знаешь.       — Знаю, потому и говорю. Но предупредить надо. Когда тебя замели, я уехал из Лондона в Донкастер, потом в Нью-Касл. Провернули пару дел. Обчистили инкассаторскую тачку с кучей бабок и не попались. В Ливерпуле зависал года три назад, там крутился с торговцами дурью. Так на дом и машину заработал. Денежек было бы больше, если б не «отмыв». Но так они зато чистые, — коротко рассказал о своих приключениях Родни, не выдавая имён.       — Ты времени зря не терял. Почему приехал назад?       — Захотел потеряться и залечь на дно. Там легавые почти всех повязали, мне повезло. Меня никто не сдал. Денег теперь меньше, но зато есть какой-никакой покой. Хочу скопить деньжат и открыть магазинчик или гостиницу. Тогда никакого криминала больше. Лучше скажи, чем ты будешь заниматься?       Лайм сел в кресло.       — С тюремной пометкой возьмут меня разве что в докеры. Одна батрачка за гроши, которые не стоят и выеденного яйца, — честно ответил Гарольд. — Образования никакого. Я думал, ты подкинешь чего. Может, сведёшь с кем надо.       — Из тебя выйдет отличный вышибала. В пару клубов тебя точно можно порекомендовать. Язык за зубами ты держать умеешь, бьёшь наповал, — задумался вслух Монаш.       — Можно и туда.       — Но есть вариант поинтереснее. В клубаки ты всегда успеешь. Мне в «команду» нужен надёжный человек. А ты, дружище, будешь надёжнее всех моих ребят вместе взятых, — перешёл к более интересному предложению Родни, внимательно осматривая Гарольда.       — Продолжай.       — Наклёвывается одно дельце. Пока ещё не знаю, какое именно, но денег мы сорвём немало. Миллионерами мы не станем. Зато двоим хватит на бизнес. Если все вложатся, то тем более.       «Не успел выйти из тюрьмы и опять за старое? А что делать? Им всем плевать на социализацию заключённых, как они говорят», — Лайм понимал, что риск был высок. После выхода из тюрьмы он не горел желанием туда возвращаться. Однако запах денег затуманил ему голову. Гарольда привлекала идея «последнего дела» и дальнейшей жизни без криминала. Особенно, если жизнь была безбедная.       — Сам ты пока ещё ничего толком не знаешь? — спросил он.       — Немного. От меня требуют молчать в тряпочку. О деле должны знать только босс и исполнители, — объяснил Монаш. — Пойдёшь ко мне, потом вместе узнаем, что к чему.       — Мне надо помозговать.       — Конечно. Спешка тут ни к чему. Всё понимаю. Ты только откинулся. Подумай хорошенько и скажи.       — Обмозгую. А пока поставь свою пластинку.       Гарольд отлично знал, каким окажется его ответ в будущем, но всё-таки решил для начала поразмышлять на досуге, а не бросаться с места в карьер.