Fortress

Капитан, может и делает вид, что его не волнуют слухи ходящие по штабу, но это не значит, что так и есть. Он еще день назад услышал от новобранца, что давно не видел младшего капитана Эстель ни в коридорах, ни в столовой, ни где-либо ещё. Всего неделю назад она, вполне собранная, отвозила вещи семьям товарищей. Вернулась, конечно, еще более разбитая, но это нормально. Нормально быть такой, после произошедшего, но ведь не на неделю. Леви понимает её, как никто другой. Погибли их товарищи и то, что она сидит где-то на месте и даже не шевелится — вполне адекватное для такого случая поведение. Он и сам не выходит, ходя в столовую лишь после того, как обед/ужин/завтрак кончится, да в душ, чтобы совсем не протухнуть. На следующий день капитан всё-таки решил осмотреть разведчиков и правда не увидел её бледного лица, скрывающегося за прядями тёмных волос. Тогда Леви было подумав, что утерял свою бдительность, стал всматриваться тщательнее. Он заходил в столовую даже ночью, ожидая, что с минуты на минуту придёт голодная Эстель и съест тарелки две разом, но и этого не случалось. А потом, узнав у какой-то разведчицы, что Отто не видели даже в душе, он разозлился. Разозлился даже не от того, что она не мылась и не ела вот уже несколько дней, а больше от того, что, видимо, Эстель и правда не шевелится. Она расклеилась, и это невероятно раздражает. Конечно, в первую очередь он идет в их некогда общую с Петрой комнату. Шаги Леви резкие, брови сведены к переносице, создавая морщины на бледном лбу. Вены на руках выпирают синими дорожками, выдавая напряжение с потрохами. Подойдя к двери, он дергает ручку, но она оказывается закрыта на ключ. Это злит его ещё больше, но капитан не стремится показать это. Сначала спокойно повторяет стук, но и в этот раз остаётся проигнорированным. Ну, она хотя бы в комнате — уже хорошо. — Если ты не откроешь, то я выломаю сначала дверь, — он говорит, не угрожая, а скорее констатируя факт. — А потом сломаю тебя. Ждет несколько секунд, прежде чем за дверью раздается стук падения. Не тела, а какой-то вещи, может бутылки. Далее по ту сторону раздаются тихие шаги, а потом щёлкает щеколда. Дверь не открывается, шаги отдаляются. Леви дергает ручку двери, и она подаётся открываясь. В нос тут же ударяет омерзительный запах, от которого лицо брезгливо морщится. В комнате Петры и Эстель всегда пахло чистотой и этим сраным цитрусом, который стоит на столе у стены в горшке, Отто его притащила около года назад. Но сейчас всего этого нет. Сейчас Леви чувствует тошнотворный запах перегара и сигаретного дыма. Понимает, когда чертовка успела прикупить алкоголь и злится. Не уследил. Тяжёлый воздух, которым даже дышать тяжело, ассоциируется у Леви лишь с Подземным городом. И ему кажется, будто Эстель сейчас лежит не на кровати Рал под одеялом накрывающее её с головой, а где-то в углу прокуренного дешёвого кабака подземки, как старая выпившая блядь. И становится мерзко. Настолько неприятно, что ему хочется плюнуть на слабость этой дуры и просто уйти, но что-то заставляет остаться здесь. Леви, всё также оставаясь с гримасой полного омерзения проходит в комнату, захлопнув дверь, чтобы лишние глаза не видели эту жалкую обстановку. Проходит к окну, раскрывает ставни нараспашку и подается вперед, вдыхая действительно свежий воздух — настолько комната провонялась алкоголем. Он смотрит на Эстель, которая лежит к нему спиной, и в нем борются чувства, полного разочарования и жалости с пониманием. Пустые бутылки из-под дешевого пойла хаотично разбросаны по полу. Леви раздражает, что она «запивает» свое горе спиртным, превращаясь в среднестатистического жителя Подземного города — алкаша. Леви знает, что она и сама с презрением относится к подобным алкоголикам, так какого тогда спрашивается чёрта она сама превращается в него? Какого чёрта она целую неделю выглядела так, будто справляется? Подходит прямо к кровати и несколько секунд просто стоит, пытаясь понять — вырубилась или нет. Шмыганье носом с её стороны развевает сомнения и капитан, немедля, рывком срывает одеяло. Увидев Эстель, ему становится еще более мерзко, чем до этого. Её спутанные грязные волосы сальные, темно-серая рубашка смята, кое-где виднеются пятна. Отто лежит, свернувшись калачиком и просто смотрит пьяными стеклянными глазами в стену. Леви не церемонится с ней. — Встань, — звучит из его уст приказным тоном. Но она и с места не шелохнулась. А он не собирается ее уговаривать, но и оставить здесь просто не может, потому что понимает, как хреново в такие моменты. Хватает ее под локоть и поднимает сам. Отто пьяно стонет от принесенного дискомфорта, её дыхание доносится до него волной вони, и он брезгливо отворачивается. — Не дыши на меня, идиотка. — Извини. Её голос такой тихий и хриплый, что Леви сначала даже не узнает его. Перекидывает её руку через плечо, поддерживая за талию другой рукой и начинает вести к выходу, прихрамывая (нога ещё не зажила полностью). Эстель не сопротивляется, по её опухшему лицу текут слезы, выглядит она жалко и отвратительно. Хороший солдат, младший капитан, человек, выживший за стенами и находящий общий язык с любым солдатом, сейчас превратился в алкоголика, потерявшего своё "Я". Капитан практически несёт её по коридору, ноги Отто передвигаются еле-еле. Скорее всего, её голова сейчас ужасно кружится, но это его не волнует. Серьезное лицо Леви стало ещё жестче, весь его вид показывает то, как ему неприятно видеть её такой беспомощной. По пути они встречают Ханджи, но мужчина даже не останавливается перед ней, строго велит притащить одежду в душевую, слыша за спиной растерянное: — О, Эс…тель… Леви покрепче перехватывает пьяное тело и заходит, наконец, в помещение с душевыми. Затаскивает несопротивляющуюся тушку в первую попавшуюся кабинку и оставляет здесь. Эстель, больше не чувствуя поддержки, опирается о стену, притупив взгляд, пока Леви снимает с себя форменную куртку и закатывает рукава рубашки. Подходит ближе, отлепляя её от стены, но Отто не в состоянии держать равновесие, хватается рукой за его руку. Он желчно усмехается: — Ноги не держат твою нахуяренную тушу? Леви не собирается подбирать слова, он говорит, как есть — грязно и похабно, ведь она стоит перед ним такая же. Грязная, похабная и нахуяренная просто до чертиков. Эстель не отвечает. Ему хотелось бы услышать привычную едкость в ответ, усмешку хотя бы. Но она молчит. Молчит всё время, глядя в пол своими пустыми затуманенными глазами. Капитан качает головой, прежде чем включить душ. Не регулирует температуру, обливая её холодной водой. Чтобы протрезвела, чтобы освежилась и пришла, наконец, в себя. Только Эстель не приходит. Она стоит, немного сгорбившись под ледяной водой, так и не подняв взгляд. И капитан удивлен, ведь его рука, на которую падают капли, уже замёрзла. Мокрая одежда липнет к её телу, и он понимает, что под рубашкой ничего нет. Выдыхает, перемещая руку Эстель со своего плеча на стену и уже двумя руками начинает расстегивать пуговицы, обнажая исхудавшее тело. В этот момент в душевой хлопает дверь. Перепуганная Ханджи стоит у входа с охапкой вещей в руках и просто таращится на происходящее. — Ох, черт, может… тебе помочь? — несмело спрашивает она. — Вали уже, — отрезает капитан. И Зое уходит, впервые испугавшись Леви, который даже взгляд на неё не кинул. Просто его голос был слишком зол, слишком раздражен для такого человека, который обычно держит эмоции под строгим контролем, но вовсе не скрывая их, нет. И Зое не решилась спорить. Более того, вид Эстель её пугал не меньше ночных кошмаров. А Леви тем временем скидывает её рубашку с плеч прямо на пол. Выключает воду и, оставив Эстель обнаженной по пояс, отходит, чтобы взять принесенные майором вещи. Он только сейчас замечает её посиневшие губы и мурашки по бледному телу, которые сливаются с текущими каплями. Хмурится. Думает, не хватало ещё, чтобы она заболела. Леви, всё ещё придерживая её тело, натягивает на неё теплую рубашку. Повторяет действия с пуговицами, а потом стягивает с нее брюки вместе с оставшимся нижним бельем. Садится на корточки, позволяя Отто опустить руки на его плечи и поочередно переставляет ее ноги, снимая мокрую одежду и одевая ее сразу в сухую. Леви даже смотреть на нее такую не хочется. И он не смотрит. В этот раз он берет Эстель на руки, ведь не хочет, чтобы она ходила с голыми ногами по грязному полу и выглядела еще более по-свински, чем сейчас. Она ослаблено кладет голову на плечо и закрывает глаза, даже не подозревая, что с раненой ногой нести её невероятно сложно. Капитан быстро преодолевает расстояние от душевых до его комнаты. Несет её в собственную, не позволит лежать в свинарнике. Открывает дверь ногой и почти небрежно кладёт её на свою кровать. Эстель не знает, где она, просто не понимает, но это сейчас вообще не волнует. Она вновь сворачивается калачиком, поворачиваясь лицом к стене. Словно побитый хулиганами щенок. — Видела бы ты сейчас, как отвратительно выглядишь, — бросает он едко через плечо, развернувшись к выходу. О, она, наверное, поймет, как протрезвеет. Эстель и сейчас кое-что понимает, но просто не хочет думать. Не хочет вообще ни о чем думать, но закрывая глаза, перед ней встает та самая картина трупов её семьи. И она не может уснуть, потому что не хочет вновь видеть, как у Петры неестественно выгибается хребет, когда женская особь припечатывает Рал к толстому стволу дерева. Потому что не хочет видеть, как нечто в плаще убивает Гюнтера, полоснув его тело острыми лезвиями. Потому что не хочет видеть, как эта сука раскусывает Эрда пополам. И уж точно не хочет видеть то, как она со всей своей титанской силой пинает Оруо, превращая друга в кусок мяса. И почти не спит. Вырубается на час лишь от того, что тело отказывается слушать упрямый мозг. А ещё Эстель не хочет оставаться одна. Не сейчас. Поэтому, услышав звук открывающейся двери, борется с нарастающим стыдом и тихо так, хрипло зовёт: — Леви. Капитан тут же останавливается. — Что? — Пожалуйста, не оставляй меня одну. И Леви почему-то не оставляет.

***

Утром еë постель уже пустовала. Проснулась от холода с привкусом головной боли. Капитан забыл закрыть окно или сделал это специально — неважно, потому что с улицы тянулся ночной мороз, путающийся в полусырых волосах. Он даже не додумался высушить ей волосы, не зная, что ложиться насыро, значит — птичье гнездо к утру. А с открытым окном ещë и какой-нибудь бронхит в придачу. Эстель уже хватило однажды одного обморожения. Она впервые за все эти вязкие дни увидела своë отражение и мгновенно согласилась со всеми грубостями, сказанными Капитаном вчера и вровень с щелчками по вискам всплывающими в лохматой голове. Эстель выпуталась из одеяла и встала на ноги.

***

В его кабинете было душно и скучно. Стол со смешавшимися в сплошную кашу головной боли документами, пыль в магнетизме солнечных лучей и тишина, разрываемая лишь очерками ручки. Постучали. Леви отпустил недовольное разрешение войти. Давненько не видел этот кабинет еë запаха. Был вечер следующего дня, и за чуть меньше суток Эстель успела стать человеком: хрустящая чистотой одежда, ровно расчëсанные волосы, румянец от горячего супа и запах мыла с морозной сыростью . А глаза неживые. Леви достаточно за свои годы насмотрелся в лицо Смерти, чтобы понять, что на него смотрит без пяти минут точно такой же труп, как и сотни погребëнных разведчиков. — Надо же, мы научились стучать. Несдержанная и запëкшаяся в ядовитости реплика была непривычно проигнорирована. Эстель села напротив, спина и взгляд тошнотворно прямые. Леви отложил один из документов, присланных Эрвином на проверку, и встретил почти незнакомые глаза спокойно. Честно, эти глаза до невозможного напоминали его собственные. Пластмассовые. Пустые. — Ты поела? — спросил он сперва, и Эстель кивнула. — Хорошо. Ну давай же. Пошути, приподними уголок губ хотя бы. — Что, по коридору небось перешëптываниями и аплодисментами тебя провож- — Спасибо, — перебила Эстель. Голос сухой, как осенние ветки, похороненные под пожелтевшими листьями. — Спасибо, Леви. Очередь кивать была его. Дурачком прикидываться не собирался — не умел. — Это всë? Мне нужно работать. Соберись, Эс. Пожалуйста. — Да, это всë. Она поднялась со стула, и можно было бы расслышать, как хрустят еë вымученные суставы. Это всë? — Куда пошла? Я не отпускал. Села. Злость щекотала бритый затылок. Он не собирался терять последнего солдата своего отряда. Вот ещë. Выдохнул сквозь зубы еë имя и услышал кроткий стук по полу. Это Эстель неосознанно застучала ногой. Волновалась — хороший знак. — Расслабиться и быть собой. Это приказ. И тут зрачки дëрнулись, в них мелькнуло понимание. Одна щека, оттенка шампанского, заметно втянувшаяся, изогнулась в неторопливой полу дрожащей улыбке. Леви вовремя сдержал облегчённый выдох. — Слушаюсь и повинуюсь, Капитан. — Доложите обстановку, солдат. — Душ принят, обед съеден, мятный чай выпит, Ханджи со своими расспросами отшита. — Какие прогнозы? Эстель проигнорировала вопрос, на который ответа не знали ни она сама, ни Капитан, ни безобидная пустая кружка на краю стола, оставляющая следы чайного полумесяца на важной бумаге. — Спасибо. — Было уже, — Леви с усталой усмешкой откинулся на жёсткую спинку деревянного стула, и от следующий слов вжался в неë так, чтоб лопатки вывихнуло. — Серьëзно. Спасибо за то, что ты... не ушëл. И что пришëл вообще. Хотя не должен был. Я бы и сама на себя, наверное, рукой махнула. — Отставить сопли и жалость к себе, — напыщенно фыркнул Леви. Давно он не слышал этого слова. Давно он не совершал для кого-то поступков, за которые можно было бы его сказать. Наконец камень крошками осыпался с еë лица. — Откроешь секрет, как ты это делаешь? — Плечи ссутулились под тяжестью мыслей. — Делаю что? — Живëшь, — просто ответила Эстель. — Ты тоже дорожил ими. Но на следующий же день ты встал и как ни в чëм не бывало принялся за работу. Меня это восхитило и... испугало. Разве так можно? Раздражение давно сменилось усталостью, но после этих слов внутри всë вновь покрылось ледяной корочкой. — Ты думаешь, это то же самое, что и ключи потерять? — Он посмотрел на неë с плохо контролируемой угрозой, и Эстель вжала голову, сделавшись совсем маленькой. Раньше она бы гордо выпрямилась и зыркнула с готовностью к спору. — Или ты вообще не думаешь? Пока ты купалась в собственном горе, нам нужны были рабочие руки. В нашем подразделении бесполезный солдат — только тот, кто числится в списках погибших. Хочешь того или нет, но ты осталась жива. Поэтому ты должна продолжать. — Да уж, толкатель вдохновительных речей из тебя так себе, — в качестве раскалывающегося защитного механизма. Стул резко и противно заскрипел по полу, чудом не рухнув и на щепки не разлетевшись. Леви встал прежде, чем понял это. Ладонями больно упëрся в обрывок стола и нависнул, как грозовая туча. Чëлка затемнила туманный взгляд. Молча, он сел обратно и вернулся к документам. — Я могу помочь? — спустя какое-то время подала голос Эстель, вернувшая себе былую отстранëнность. — Пользы от тебя в последнее время меньше, чем даже от Йегера, — не успел прикусить язык, как треклятое имя выскользнуло в воздухе и растворилось в нëм с ядовитым осадком. Как будто кто-то щëлкнул по выключателю. — Правда? — Нехорошая улыбка расцвела на поджатых устах. — Мне тоже пойти убить кого-нибудь из ценных разведчиков? Из хвалëного элитного отряда? Что ж, тогда выбор жертвы у меня невелик. — Прекрати. Костяшки тонких пальцев сжались на ручке до побеления. — А я если бы я тоже умерла там? — Закрой рот, Эстель. — Обменял бы мой труп на Петру? Бумаги меланхолично опускались на пол, поднятые внезапным ударом кулака по столу, звук от которого растëкся по стенам и жалко осел где-то в углу, как провинившийся. — Мне такой человек в строю не нужен. Трус в бою всë равно что безногий. Можешь уходить. — Отлично, — отрезала Отто. — Значит, могу сбегать с разрешения самогó Капитана. Леви помолчал. Руки его скатились вниз и безвольно повисли вдоль стула. — Что это значит? — нахмурился он, и удивление на минуту притупило жажду выпустить гнев. — Я собираюсь уйти из разведки. — Эстель пожала острыми плечами. Она сказала это так, будто и не было между ними двумя невидимой нити, связывающей их последнее время. Будто они не нужны были друг другу, чтобы сражаться дальше. Неужели Эстель сдалась? Та Эстель, которая сквозь темень ночи в далëкий час их знакомства пробралась в штаб с намерением обокрасть и отбивалась до упора? Та Эстель, которая не прогнулась под воспоминаниями Подземного города и дважды выбралась к свету? Та Эстель, которая, как и Леви, была похоронена под землëй с рождения, шла по мëртвым головам близких, обрела свою цель и второй шанс, ради которого шутила даже в самую немилостную минуту? Та самая Эстель прямо сейчас поднимала белый флаг ослабшими руками и собиралась... оставить Леви? — Мне что, тебе праздничные проводы устроить, двери открыть и спеть прощальную песенку? — зашипел он, чувствуя, как к мозгу подступила новая волна липучей злости, и на неë, и на себя, и на всех недышащих любимых, поднимается из живота, перекрывая глотку. — Мы дали тебе новую жизнь. Мы воспитали в тебе хорошего солдата. И это то, чем ты собираешься отплатить мне? И куда ты пойдëшь? Вернëшься в нашу родную людную могилу? Потеряешься на следующей вылазке? Попытаешься сбежать, как и в начале? Думаешь, что я брошусь за тобой?! Каждое слово на тон выше. Леви редко кричал, но ещë реже был готов видеть Эстель такой. — Комплекс выжившего разыгрался? Нравится из себя жертву строить? Ты жива, так будь добра — оставайся таковой. Поразмазывала сопли по лицу и пошла дальше! Улыбнись, блять! Ты думаешь, что тебе одной больно? Ты думаешь, что мне..? Неожиданно его голос просел. Он шумно вдохнул через ноздри, плотно сомкнул веки и сжал челюсти едва ли не до треска зубов. Смотреть на неë не хотелось. В горле стыдливо запершило и заставило оборваться в самый опасный момент. Тишина окутала комнату словно вакуумом, не позволяющий нормально дышать. Эстель тупо уставилась на разбросанные по полу бумажки и не шевелилась. Стекло в еë глазах вот-вот разобьëтся и посыпется горячими жгучими слезами. Ответный крик был с трудом проглочен вместе с комом слюны, больше похожим на сгусток клея. Чьи-то пугливые шаги доносились с коридора. — Собери документы. Эстель повиновалась. Она выглядела так, словно могла рассыпаться в любой момент, и каждое движение давалось не проще, чем любой пожилой торговке овощами. Листы предательски выскальзывали из хватки и, казалось, посмеивались над ней, жалкой и переломанной, прямо как стройный хребет припечатанной к вековому дереву-гиганту Петры. — Ты мне полы документами вымыть собралась? Убери их в этот ящик. Отто неохотно оказалась рядом, пока Леви искал в завалах стола нужный документ. Ну где же он, чëрт его дери. — Л-леви?.. — Чего тебе ещë?! На него смотрела бездонная пасть неверно открытого ящика, доверху набитого окровавленными и истëртыми нашивками с символом разведотряда. Расправленные крылья свободы глазели прямо на него, Леви мог практически слышать, как их широтные взмахи разгоняют воздух, иначе что это за гул в его ушах? — Леви, — растерянно повторила Эстель, смотря куда-то мимо. Она сокрушëнно осела на пол, и документы вновь рассыпались по скрипучим доскам. По коже названного словно окунувшийся в белую краску кистью провели. Он замер, похожий на памятную статую, разукрашенную трещинами от издевательств времени. Смотрел и смотрел пульсирующими зрачками. Под нижними веками как будто начали тыкать иглой, и лучше бы вогнали еë до самого мозга. Эстель ошарашенно повернулась к нему, ожидая увидеть привычно успокаивающее своим безразличием выражение, но столкнулась с приоткрытыми губами, со свистом выдоха и хрустом рëбер выталкивающими воздух, с выпученными в кошмаре глазными яблоками и насильно сжатой раненой ногой. Еë ладони вспотели, колени не слушались, когда приказала себе подняться. Эстель бережно задвинула ящик с нашивками павших, с любовью погладила его ручку (что была наиболее потëртой среди остальных) и, ухватившись за взмокший затылок, отвернула голову Леви от него. Первое время мужчина не двигался. Потные ладони по-матерински легли на его отверделые плечи. Взглядом, о радужки которого словно бы сигареты тушили, упëрся в противоположную стену и бездумно считал извилины дерева. Часто-часто дышал. Эстель соскучилась по любому чувству, отличному от боли, и именно оно сейчас охватывало еë, обнимая со спины. Это было желание помочь. Такого Леви видеть было страшно. Перепуганный, задетый, оголëнный и до трогательного чувствительный к каждому прикосновению Эстель, что страшась прижалась ближе и прощупывала забитые мышцы под тканью светло-голубой рубашки. Дрожащими посиневшими пальцами Леви ухватился за собственные волосы, как за спасательный круг, и идеальная укладка превратилась в вырываемые клочки. Эстель заменила его руки своими и стала легонько поглаживать волосы Леви у корней, смятые и сырые. Странно, но ей всегда хотелось как-нибудь урвать момент и пропустить ладонь сквозь неизменную причëску. В конце концов Леви тоже сдался и прислонился лицом к теплу чужого живота. Это было временное поражение, необходимое для будущей победы. Эстель поощрительно почесала его темя, погладила указательным за ухом. Леви обмяк, навалившись на неë, и приятная тяжесть прекрасно сочеталась с волнующим шëлком меж пальцев. Оба расслабились. Уверенный стук заставил Леви вздрогнуть, а Эстель неосознанно прижать его ещë ближе. Три кротких удара о входную дверь. — Съебались отсюда! — крикнул Леви, едва не зажевав рубаху Эстель в порыве злости на нежданного гостя. Отто защекотало в районе живота, и она почувствовала неразборчивое ворчание куда-то в бок, когда Леви отвернулся от двери и зарылся ей под локоть. Стоящий снаружи Эрвин Смит свëл вместе раскидистые брови и решил, что документы сможет забрать и в другой раз.