Боль в твоем сердце

      Фантомная боль не проходила. Не уцелевший во вражеской облаве глаз зудел так, словно в глазнице то и дело проворачивали раскаленное железо, покрытое острыми проржавевшими зазубринами. Но на бесстрастном сосредоточенном лице Хайолэйр из рода Грахам — лучшей из немногочисленных выживших после войны парламентеров Брита — не было и намека на какие-либо неудобства. Напротив, на обветрившихся губах играла вежливая улыбка, в чем-то даже совсем невинная, если бы не злой колкий взгляд. Впрочем, мало кто осмеливался вглядываться в ее изуродованное в плену лицо дольше положенных по этикету мгновений.       Затаившийся в глазах визави страх после нескольких бокалов вина ее злил, а попытки нечастых собеседников выискивать несуществующие диковинные вещи за спиной Лэйр (лишь бы не смотреть на ее уродство) вызывали чувство глухой тоски. Но, в конце концов, и этот вечер тоже закончится, а после можно будет снова закрыться в своем имении, как в гробнице, до ближайшего Совета Короля.       Лэйр стыдилась шрама — сейчас почти спрятанного за прядью волос, — что уродливо затянулся во время тяжелого пути домой, и не намеревалась надолго возвращаться в свет, справедливо считая себя лишней на этом празднике жизни. И, что ничем не лучше, чувствовала жалость, которой ее — осознанно или нет — окружали собравшиеся на празднестве. Оттого становилось еще неуютнее. Хотелось совсем другого.       Жизнь после победы в войне не стала легче. Ничуть. С тех пор как Лэйр сама вызвалась на сложные переговоры, не сулящие добра никому, кроме предателей-захватчиков, она видела лишь часть мира и не узнавала его, а он не узнавал ее в ответ. К тому же вокруг до сих пор было немало завистников, желающих занять место советника — ее место! — а играть в эти изощренные игры у нее не было никакого желания. Но и сдать полномочия, лишиться привычной власти, позволяющей без последствий с презрением смотреть на зажравшихся благородных ублюдков, Лэйр не желала. Как не желала и каких-либо перемен. Хватит.       — …и если этот кон будет за мной, дорогой друг, придется тебе уступить мне своих прекрасных избранников.       — И не надейся, дорогая Агнесс, — ухмыльнулся второй игрок. — В сегодняшнюю ночь они согреют только мою постель.       Где-то поблизости послышался робкий мужской смех. Наигранный и пустой. Мерзко.       Советник и сама не заметила, как, больше не вслушиваясь в неспешные пошлые до омерзения разговоры за картежным столом, вновь с содроганием окунулась в прошлое — за несколько мгновений до засады, до жизни, в которой было столько надежд… Глазницу зажгло сильнее — уже едва терпимо, — и лишь тогда она смогла вырваться из душного плена мерзких воспоминаний. Разбушевавшиеся эмоции едва поддались контролю.       — Прошу вас, — вдруг совсем рядом прозвучал мужской голос, — господин Малкольм распорядился преподнести особенным гостям особенные подарки. Выбирайте маски к празднику, господ…       Лэйр мельком обернулась за спину. В двух шагах от ее кресла в длинных пестрых одеждах — скорее, женских, нежели мужских, — с вплетенными в короткие светлые волосы цветами стоял юноша. Изящные кисти рук в дорогих белых перчатках легко удерживали овальный серебряный поднос, под складками полупрозрачной одежды виднелись крепкие жилистые руки и стройные ноги. На какое-то короткое мгновение Лэйр даже залюбовалась молодым мужчиной, пока не подняла взгляд выше. Его сильно подведенные сурьмой светло-серые глаза испуганно застыли на ее лице, а в воздухе, как оказалось, повисла неприлично-долгая пауза.       — И дамы?.. — едва слышно — уже без прежнего воодушевления — прошептал он, вжав в живот поднос с масками, но тут же заискивающе улыбнулся тонкими подкрашенными губами: неестественно и пошло. Болтливый игрок по левую руку весело хмыкнул, прикрыв рукой сильно напудренное лицо. Воздух колыхнулся от нервного движения веера в пухлой женской руке. Губы Лэйр сами собой скривились в презрительной и злой усмешке: не стоило труда почувствовать, как замешательство смазливого наложника развлекло утомленную к вечеру публику.       Лэйр первой потянулась к странно дрогнувшему в руках юноши подносу, как будто ненароком жестко коснувшись ногтями его кисти, и выбрала черную маску с массивными перьями, на вид способными хоть немного прикрыть пустую глазницу. Она сделала этот выбор инстинктивно, схватив первое, что попалось под руку, но теперь в душе начала подниматься волна гнева.       Этот глупый юноша, так откровенно страшащийся ее уродства, выглядел куда женственнее нее, и ему не нужна была маска, чтобы привлечь к себе восторженные взгляды. Лэйр видела, как облизнулся сидящий справа аристократ, раздевая явно иноземца одним только взглядом. Словно решил прикормить ручную зверюшку в золотой клетке. И даже на этот похотливый взгляд наложник ответил улыбкой — достаточно естественной для его положения. Он смог улыбнуться всем, кроме нее.       Стараясь выбросить из головы этот момент, Лэйр в один глоток допила кислое вино, не прощаясь поднялась из кресла и, все еще крепко сжимая между пальцев нелепое украшение, направилась в сторону сада. Ее безмолвный страж тенью двинулся следом. Маска мерцала в свете факелов, переливалась и искрилась. На посвященном изгнанию злых духов войны празднике она бы стала украшением к любому, даже самому простому платью, если бы только Лэйр вновь решилась их носить.       Воздух похолодел, но ощущение не пойми откуда взявшейся духоты не проходило. Вычурный городской особняк за спиной, утонувший во мраке, давил на разыгравшееся воображение. Лэйр опустила взгляд на подношение, как специально отданное ей пустоголовым прислужником. Только сейчас ей вспомнилось это короткое мгновение, когда поднос словно случайно прокрутился в его руках. Тонкая издевка, и от кого?! От смазливой подстилки! Но в конце концов к Лэйр вернулось хладнокровие: человеку ее положения не подобает так откровенно злиться. Тем более, на вещь.       — Малкольму стоит строже относиться к своим шлюхам, если не хочет оказаться на плахе за оскорбление Советника Короля, — со злой усмешкой прошептала Лэйр, глядя в темное небо. Конечно, настолько жестоко она бы не поступила — даже с таким мерзким человеком, как хозяин праздничного вечера, — но умелое запугивание может решить многие проблемы недопонимания.       Они все могут высказываться за глаза, Лэйр даже сделает вид, что ничего не слышит. Но рано или поздно она возьмет свое сполна, с презрением и брезгливостью отказывая очередным просителям, искренне считающим, что у Советника проблемы не только со зрением, но и со слухом.       На душе стало еще более паршиво.       Злые мысли прервал скрип половицы узкого уступа под чьими-то ногами. Лэйр не стала оборачиваться — демонстративно громко поставила хрупкий высокий бокал на широкие деревянные перила.       — Возможно, я смогу развлечь вас, прекрасная госпожа?       Лэйр фыркнула себе под нос и медленно развернулась на пятках, демонстрируя совсем не дружелюбную улыбку. На миг мир потух, как сбитое ветром пламя. Наугад подброшенная маска, прячущая лишь левую — изуродованную войной — половину лица, оказалась поймана Гайроном и тут же забыта.       — Я уже веселюсь, не видишь?       С угрозой спросила Лэйр, поддаваясь нервному пьяному веселью. Юноша смотрел на нее с откровенной опаской, но, услышав вопрос, через силу попытался улыбнуться. Лэйр незаметно огляделась, пытаясь понять, кто из аристократов решил подшутить и подослать к ней эту бесхозную подстилку. Но, кажется, поблизости никого не было, и это взбесило еще больше.       Тем временем наложник сделал несколько неуверенных шагов к ней, странно повернув голову и смотря теперь исподлобья.       — Простите мне мою навязчивость, но я просто хотел…       — И чего же ты хотел? — не давая времени на ответ, Лэйр потянулась вперед и схватила юношу за шкирку. Тот дернулся так резко, словно почуял дыхание дьявола. Едва не закричал и, осев на колени, закрыл руками голову. Лэйр не успела разглядеть выражение его лица, но больше всего это походило на представление, разыгранное для тех, кто прячется в тени. Лэйр замахнулась, но вовремя остановила руку, заметив под тенью навеса две пары внимательно следящих за ней глаз.       Наблюдатели, поняв, что их застали на месте преступления, попытались ретироваться обратно в холл, но Лэйр не позволила.       — Стоять! — Ее окрик, звенящий леденящей яростью, припечатал неудавшихся беглецов к стене. Наложник и вовсе распластался на настиле, уперевшись лбом в доски.       Оба мужчины оказались хорошо известны Лэйр. Тот, что сейчас загнанно уставился в пол, несколько минут назад позволил себе вольный смешок в ее сторону. Вторым же оказался Малкольм собственной персоной. На его безупречно-красивом лице расцвела невинная улыбка.       — По-вашему, так стоит развлекать гостей, господин Малкольм?       Вечно молчаливый страж Лэйр, Гайрон, предостерегающе шагнул вперед, наполовину высвобождая из ножен меч, и второй аристократ, Роббер, испуганно сглотнул.       — Ну, что вы! Я никоим образом не пытался вас задеть, госпожа Советник, — принялся горячо убеждать Малкольм, сложив руки в просительном жесте. Его слишком красивые для такой скотины глаза смотрели с мольбой и испугом. Верхняя губа дернулась, обнажив два крупных передних зуба.       — Так значит, этот… — Лэйр не нашла хоть сколько нибудь нейтрального слова и просто ткнула пальцем в сторону наложника, — сам решил побеспокоиться о моем времяпрепровождении?       — Да, да! Именно так. Видите ли, госпожа Советник, я только недавно купил этого раба, — Лэйр брезгливо поморщилась, — и еще не успел объяснить, как следует услуживать гостям.       — И все же пустили на вечер, — выгнула бровь Лэйр, скрестив на груди руки. Пришлось принять правила этой мерзкой игры, даже сделать вид, что сказанное хоть сколько-нибудь похоже на правду.       — Виноват! Прошу, простите меня, — Малкольм замешкался. — Позвольте… предложить вам этого невольника в качестве извинений, — ляпнул он, очевидно, первое, что пришло в голову.       — А я полагала, мое прощение стоит дороже одной зарвавшейся шлюхи, — на этих словах невольник еще сильнее сжался, точно ждал удара по ребрам. Малкольм с мольбой о помощи взглянул на Роббера, старательно делающего вид, что его здесь нет, но не заручился поддержкой.       Лэйр сцепила за спиной задрожавшие от ярости и ожидания скорого возмездия руки, нечаянно прикусив язык.        — Несите бумаги, милорд, и молитесь, чтобы не знать нужды, которую сможет удовлетворить только Король, — наконец, смягчилась Лэйр, не желая больше продолжать этот спектакль. В конце концов, этот раб сам расскажет, что за игру затеял его господин: женщина была абсолютно уверена, что тот не способен на столь неслыханную дерзость. «Хотя нет… мне плевать!»       — Простите меня! Простите! — причитал Малкольм, не на шутку испугавшись гнева, который навлек на себя глупым и необдуманным поступком. Хотел позабавиться над ее реакцией, когда столь изысканная маска подчеркнула бы бугристость бескровной кожи? Увидеть, что осталось от былой красоты?       — Не желаю слышать больше ни слова, — отмахнулась Лэйр. — Бумаги.       Малкольм с поразительной скоростью отыскал управляющего и всего через несколько минут вложил Лэйр в руки купчую на живое имущество. Она спрятала сверток во внутренний карман и бросила своему молчаливому стражу:       — Домой.       — Госпожа Советник, — протянул Малкольм. Вид у него действительно был виноватым, но Лэйр не позволила договорить. Отец, будь он еще жив, непременно пристыдил бы ее за столь явную демонстрацию эмоций, но теперь не осталось никого, кто поддержал бы и вовремя остановил.       — Даже не думайте, что этой подстилки достаточно, чтобы искупить вину. А теперь с дороги!       Малкольм спешно сделал шаг в сторону, пропуская, как вдруг не шевелящийся все время разговора невольник на четвереньках бросился к уже бывшему своему хозяину, обхватывая его ноги.       — Прошу, господин, не отдавайте! Прошу! — Малкольм наотмашь ударил раба по щеке, прерывая жалкую мольбу, но на его лице отпечаталась явная досада. Сразу видно, что пришлось расстаться с любимой игрушкой.       Выходка невольника вновь всколыхнула притихшую злость и обиду. «Ведь ясно же, что сам бы ни за что не стал испытывать судьбу, а все равно желал остаться у такого склизского хозяина, лишь бы не служить мне. Что ж, я в полной мере оправдаю твои ожидания», — мстительно проговорила про себя Лэйр, кивая стражу на раба. Тот, неловко вздернутый на ноги, замолк и больше не поднимал голову.       Лэйр рывком — совсем не по-женски — запрыгнула в поданный экипаж, раб не мешкая сел рядом у ее ног и низко-низко опустил голову. Она видела, как сильно дрожали его руки в отвратительно-белоснежных перчатках, и от этого злость становилась еще сильнее. Лэйр скосила взгляд на подаренную в дорогу корзину с показательно-дорогим вином, на вкус больше похожим на помои. И все равно выпить хотелось все сильнее: пара-тройка бокалов на приеме не позволили отбросить мысли и просто расслабиться. Рядом постоянно маячила тень прошлого, а теперь к постоянным раздражителям добавился невоспитанный невольник, из-за шрама считающий ее больше чудовищем, нежели человеком.       За вязкими тяжелыми мыслями дорога прошла почти не заметно. Лэйр уныло одернула шторку кареты. Она не любила этот небольшой старомодный замок с низкими сводами и узкими неуютными окнами, быстро пришедший в упадок после тяжелой войны. Пышный сад с фруктовой аллеей, который так любила ее покойная мать, был полностью сожжен вместе с окрестной деревней. На раскрошившейся гранитной облицовке дозорных башен местами проглядывали уродливые следы гари.       Лэйр каждый раз морщилась, глядя на некогда величественную постройку — лишенные плодородности сожженные поля вокруг так и пустовали, только кое-где над снежным покровом возвышались фундаменты, оставшиеся от малочисленного селения, — но, даже несмотря на статус и состояние, не желала что-либо менять.       Экипаж остановился. Миледи даже не почувствовала, каким холодным стал воздух. Глянула вниз, на светлую макушку и нарочито грубо рявкнула:       — Ну, чего расселся?       На легкую ткань, совсем не согревающую тело, она не желала обращать внимания. В конце концов, он сам виноват: не стоило взамен каторжного труда соглашаться на жизнь дорогой шлюхи.       Раб вскочил на ноги, выпрыгнул наружу и, все так же не поднимая головы, придержал для нее дверь. Лэйр вдохнула морозный воздух полной грудью, под ногами захрустела тонкая корка льда. Поежилась, поднимая высокий ворот иссиня-черной меховой накидки, и быстрым шагом направилась в дом. Краем глаза заметила, как страж подтолкнул в спину замешкавшегося раба с такой силой, что тот едва не упал. Ненависть бушевала где-то в груди, и Лэйр не стала ее сдерживать. Подоспевший камердинер поприветствовал ее и проворно открыл перед своей леди дверь, искося поглядывая на незнакомого раба.       — Желаете чего-нибудь перед тем, как отойти ко сну, миледи?       — Ванну. И обслуга мне сегодня не нужна.       Не будя остальных слуг, Лэйр лично наведалась за запасами вин и откупорила первую попавшуюся под руки бутылку. Страж со своей ношей неотступно шел следом.       Дорога до умывальни непривычно растянулась: ноги заплетались на каждой лестнице после выпитой едва ли не залпом бутылки. Как только дверь поддалась под натиском дрожащей от предвкушения руки Лэйр, на ее искаженных шрамом губах расцвела недобрая ухмылка.       Служка, только-только принявшийся кипятить воду в чане, увидев миледи, в поклоне шустро попятился к двери прислуги. В очаге потрескивали мелко порубленные поленья, совсем не к месту создавая подобие уюта, посреди небольшой квадратной комнаты на постаменте стояла длинная медная ванна, за ней — мрачная ширма в изумрудно-коричневую клетку, в многочисленных канделябрах горели дорогие свечи. У стенки расстелилась пушистая шкура горного волка. Комнатка выглядела слишком невинной для того, что здесь сейчас произойдет.       Лэйр кивнула стражу вниз, и тот подтолкнул раба на пол. Юноша поежился, но не стал обхватывать себя руками, лишь ниже склонил белобрысую голову в ожидании заслуженной кары. Лэйр чувствовала, как он боится, как подрагивают плечи и вверх-вниз ходит кадык. Не торопясь она сняла с огня округлую емкость и провела подушечкой пальца по поверхности теплой, уже почти горячей воды. Скривилась, отогревая подмерзшие руки, и тут же потянулась к ведрам с колодезной водой, которую служка не успел подогреть за время ее прогулки к погребу. Теперь она точно знала, что хотела сделать. Обернувшись к центру комнаты, Лэйр приметила, что раб все же за ней наблюдает, пока тонкие руки в белоснежных перчатках бессмысленно комкают подол очень дорогой шелковой рубахи, с кружевными оборками и золочеными запонками на рукавах. Нарумяненные щеки и подведенные глаза делали его образ почти божественным, и эту напускную неестественную красоту хотелось уничтожить любым способом. Раз и навсегда, чтобы заставить эту скотину не кривиться при виде ее боевых шрамов, ибо на его лице она оставит борозды куда более глубокие, чем у нее самой.       — Твоя красота впечатляет, — хрипло от возбуждения произнесла она, подходя ближе, вплетая свои пальцы в его мягкие волосы и дергая до боли. — Останется ли от нее что-то, если я сделаю так? — мягкий, почти ласковый голос на последнем слове перешел на рык, с которым Лэйр потянула не сопротивляющегося раба к ведру с холодной водой. Когда страж с силой схватился за шею раба, погрузив его голову в воду, тот лишь вцепился в края ведра. Его плечи тряслись, по полупрозрачной одежде расползались случайные брызги.       Лэйр наблюдала за происходящим в этой комнате с непонятной отстраненностью, возбуждением и отвращением — то ли к дешевой шлюхе, то ли к себе самой. Алкоголь выбил остатки рассудка и милосердия, как осенний ветер порой срывает пожухлые листья с одиноких деревьев.       Но было в поведении раба что-то неправильное: пальцы нелепо уцепились за край посудины вместо того, чтобы попытаться сбросить с головы руки стража. Лишь через несколько десятков секунд запас воздуха, очевидно, полностью иссяк, и раб попытался вскочить на ноги. Даже чуть не опрокинул ведро, прежде чем Гайрон надавил на внутренний изгиб колен, пригвоздив к полу. Еще несколько прерывистых движений, и мышцы невольника словно окаменели.       — Поднимай! — приказала Лэйр, надеясь лишь на то, что раб еще в состоянии почувствовать боль от неожиданно появившейся возможности дышать. Безвольное мокрое тело со стуком упало на гладкие керамические плиты, но в ту же секунду юноша перекатился на бок и закашлялся, поджимая к груди колени. Левая рука бессмысленно скребла по полу, тело содрогалось в приступе острого и болезненного кашля, намокшая ткань липла к спине. Когда раб более менее отдышался, Лэйр вновь кивнула стражу. Ощутив движение, раб перекатился на живот и попытался подняться на четвереньки, его шатало — то ли от боли, то ли от страха. Одной рукой он держался за шею, видимо, пытаясь хоть как успокоить сжавшееся от судороги горло.       — Прошу… — тихо прохрипел он, когда страж рванул его за воротник. Руки взметнулись вверх, но раб опять не дал отпор, лишь слабо пытался вывернуться из крепкой хватки, как пойманный за холку нашкодивший щенок. Лэйр отошла в сторону, выуживая из-за пазухи взятый по дороге скрученный кнут.       — Что, страшно? — произнесла она, двигаясь хищно, словно кошка, к своей жертве. — А сейчас будет еще страшнее, — Лэйр намотала мягкие светлые волосы на кулак, заставляя раба посмотреть ей в глаза. Его щеки пересекали черные разводы, глаза покраснели и сузились, в беззвучном крике разомкнулись потрескавшиеся губы. — Приказать бы поиметь тебя за дерзость, да только вряд ли ты сочтешь это за наказание, верно? — юноша зажмурился, пытаясь не столько покачать головой, сколько спрятать от Лэйр побледневшее лицо. Она с силой освободила руку, окунув его голову в воду, и страж тотчас принял прежнее положение, не позволяя рабу вырваться.       На лице молчаливого палача не дрогнул ни один мускул, когда Лэйр раскрутила кнут и велела отодвинуться, чтобы случайно его не задеть. Желание властвовать над этим телом захлестнуло ее без остатка, и истошный булькающий крик под водой после первого нанесенного удара никак не напомнил о человечности. Вместо сомнений Лэйр ощущала лишь злобу, годами копившуюся в ней и, как оказалось теперь, совсем не контролируемую.       Под намокшей тканью проступили первые капли крови, и Лэйр, не помня себя, вцепилась в подол шелковой рубахи. Потянула края в стороны, разрывая тонкую материю и… отшатнулась, неловко повалившись на пол. С непониманием смотря на страшные едва зажившие рубцы, уродующие всю спину, заходящие за напряженные до предела плечи.       Раб вновь сдался, растеряв всю силу, и страж потянул того из ведра, сбрасывая на пол лицом вниз. На этот раз он приходил в себя тихо, поскуливая и стягивая со спины остатки былой роскоши. Лэйр тупо возвышалась над своей жертвой, наблюдая, как едва живой после пытки раб комкает испорченные тряпки и с силой вжимает их в живот.       Шрамы с палец толщиной проступали повсюду: на боках и пояснице, сквозь полупрозрачную от воды ткань перчаток угадывались почерневшие ногти, вырванные когда-то с корнем, возможно, даже не единожды. Россыпи разномастных ожогов, следы раскаленных щипцов на ребрах, бугристые края кривых уродливых ран, ничуть не поблекших от времени. Немыслимо накладывающиеся друг на друга, как кривые следы города на людных глиняных дорогах. Лэйр выронила кнут с ужасом, будто тот вдруг оказался ядовитой змеей, вот-вот способной впиться в ее кисть. В воде медленно растворялись крупные капли крови, стекающие по спине из потревоженных ее единственным ударом ран. Рассудок прояснялся медленно, отупение сменялось ненавистью к себе за это зверство, на которое ни один человек не имеет права. Не понимая себя, Лэйр шагнула вперед, но добилась лишь того, что раб сильнее напрягся и вместе с тем выпрямил ноги, явно ожидая удара в живот. Но не смея защититься.       Лэйр замерла, не зная, что теперь делать.       — Зря я так… — сами собой вырвались слова, но она не сразу поняла, что произнесла мысли вслух. Раб на секунду обмяк, но, услышав ее, снова сжался и неуклюже перетек в коленопреклонную позу, при этом низко-низко опустив голову и тяжело коснувшись лбом пола. Мышцы на руках сокращались снова и снова, казалось, страх стал еще сильнее, хотя Лэйр со стороны больше не походила на взбесившегося зверя. Она встала напротив сломленной фигурки, не решаясь что-либо предпринять. Эффект от опьянения медленно и болезненно сходил на нет.       Страж все так же молчаливо ждал дальнейших указаний. Очевидно, его совершенно не тронули открывшиеся взору шрамы. Пауза затягивалась. Неизвестно сколько бы времени Лэйр еще простояла на ногах, если бы не мимолетный взгляд из-под отмытых от краски бровей. В памяти так резко возникли полузабытые недобрые воспоминания, что Лэйр не смогла удержать возглас:       — Быть не может!       Раб же, увидев реакцию, поспешно скрючился, обхватив руками голову, но Лэйр не позволила спрятаться — вновь схватилась за челку, пытаясь развернуть голову раба к свету. На изможденном лице не осталось краски, и черты лица, пусть измененные временем, пробуждали в самой глубине души удушающую ненависть. Лэйр вглядывалась и не могла до конца поверить, пока, наконец, раб не перестал жмуриться, с мрачной решимостью отвечая на ее взгляд. Как смотрел бы на виселицу осужденный, признавший свою вину.       — Риманн!       Лэйр отшатнулась, чувствуя, что на этот раз гнев поглотит ее всю, позволит пойти на убийство и изменит уже навсегда. Тряхнула головой, выгоняя мерзкие мысли, и принялась быстро-быстро растирать ледяными пальцами горящие скулы.       — Отведи это на псарню и прикуй как следует, я потом с ним разберусь, — бросила она дрогнувшим голосом и отвернулась, успев уловить только напуганный и вместе с тем покорный взгляд давнего врага.       О да, определенно он тоже узнал ее. Еще тогда, предлагая маску, узнал женщину, которую когда-то в прошлой жизни так легко приговорил к мучительной и постыдной смерти.