Он ненавидит холод.
Ему больно.Он ненавидит боль
Ему одиноко.Он ненавидит одиночество
Он хочет умереть.Ему кажется это забавным
Ему тринадцать лет.Он взрослый в теле ребенка
Ему грустно.Он весело смеется
Его зовут Иетсуна.Его зовут Тсунаеши
У него карие глаза.Они отливают янтарем
— Какой же ты слабый, — язвительный голос разбивает реальность на кусочки, и Иетсуна Савада поднимает на гостя пустой взгляд. Мукуро Рокудо кривит тонкие губы в презрительной улыбке и вертит в руках трезубец. Губы Иетсуны расплываются в улыбке, а карие глаза щурятся, скрывая янтарные блики. Иетсуна Савада погиб, какая жалость, но Тсунаеши Савада, Нео-Примо Вонгола жив; Пламя все так же сильно. — Слабый, беспомощный, — Рокудо хватает Иетсуну за волосы, склоняется к лицу и смотрит внимательно, будто бы хочет что-то увидеть. — Жалок. Каштановые волосы закрывают глаза, но Иетсуне-Тсунаеши хочется искренне смеяться, а потом спрыгнуть с этой скалы — просто так, потому что он хочет совершить самоубийство, это весело. — Ты никогда не станешь Боссом Вонголы! Такое ничтожество этого просто не достойно, — Рокудо отворачивается от Савады, собираясь исчезнуть. — Не зарекайся, Куро-чан, — издевательски тянет Иетсуна-Тсунаеши, он еще не определился с выбором, но он думает остановиться на нейтральном «Тсуна». Это ведь его имя, верно? — Ку-фу-фу… Забавно, — Мукуро бросает заинтересованный взгляд на Тсуну, словно у старой сломанной игрушки, которая априори вся уже изучена, нашлась новая функция, ранее совсем неизведанная. — Ну что ж, понаблюдаем. — Удачи, Куро-чан, — хихикает Тсуна и с наслаждением подставляет лицо идущему дождю. — Кстати, Куро-чан, не хочешь совершить двойное самоубийство? — Тсуна по-птичьи склоняет голову и смотрит с любопытством маленького ребенка. — Я не для того столько выживал, чтобы умереть, — куфуфукает Туман и растворяется в воздухе. — Отказался. Жаль… Тсуна резко встает, чуть покачиваясь. Тело такое маленькое, что впору смеяться над собой, называя коротышкой. Однако сейчас ему тринадцать, вот совсем не двадцать четыре. Впрочем, во всем надо искать плюсы… И не важно, что он живой. Совсем не важно. — Эх, а я так надеялся свалить на другой свет. Вот незадача, опять жив однако. Всего несколько шагов вперед, навстречу потоку воды, и сердце испуганно сжимается. Карие глаза изумленно распахнулись — короткий миг полета. Жесткий удар о камни, и сознание гаснет. Так привычно. Так знакомо. Давненько он не испытывал страха… « — Пап, я устал, — пот катится градом, тело пульсирует от боли и хочется упасть — сжаться в комочек и тихонько скулить. — Чтобы стать достойным Вонгола, ты должен тренироваться. Превозмогать себя. Вставай, Иетсуна! — голубые глаза смотрят с холодом, кажется, что ему все равно на боль сына. — Вставай! И он встает. Тело дрожит от боли, ему безумно холодно, а еще хочется, чтобы мамочка погладила по голове, улыбнулась и сказала, что «все хорошо». Однако мама осталась там, в Японии, а он, как настоящий мужчина, должен научиться защищать как себя, так и ее, да и старший братик совсем не выглядит сильным, всего-то на двенадцать минут раньше родился, пф… — Не отвлекайся! — оплеуха прилетела весьма закономерно, в бою можно и не так отхватить, однако голова кружится, а из носа течет кровь. Иетсуна благодарен отцу за то, что тот учит его. Иетсуна любит отца и прекрасно понимает, что если отца не станет, а это может случиться в любой момент, семью защищать будет именно он, никто больше. Отец показывает ему отчеты о том, что происходит в семье — Тсунаеши разочаровывает ото-сана. Но одновременно и радует — Тсунаеши добрый и позитивный. Он всегда смеется в трубку и говорит, что они с мамой ждут Иетсуну — это дает новые силы, чтобы идти в путь. — Иетсуна! — перед глазами цветут алые круги. Безумно больно. А еще холодно. Сознание заволокло тьмой» Он приходит в сознание рывком. Перед глазами маячит серый потолок, по которому, словно молнии ветвятся трещины. Тсуна моргает и переводит взгляд на сидящего рядом Реборна. Удивительно, что он нашел для Тсуны время, весьма удивительно. — Ты пытался покончить жизнь самоубийством, Никчемный Иетсуна, — черные глаза смотрят требовательно, остро. Он не спрашивает — утверждает, из-за чего Тсуна лишь тихо смеется — Иетсуна не пытался, Иетсуна покончил. Он умер. Просто заснул и не проснулся. Зато проснулся он — Тсунаеши Савада, Нео-Примо Вонгола — Дечимо из другого мира, что весьма забавляет. — У тебя проблемы с психикой, — Аркобалено прячет глаза под полами своей шляпы, и Тсуна знает, что губы киллера кривятся, а Реборн чувствует сожаление. Не уследил, не проконтролировал. Тсуне плевать на эмоции Аркобалено. Тсуна может лишь посмеяться над ошибкой киллера. Ему нет ни до кого дела — он эгоистичное Небо. Возможно когда-то было все по-другому. Возможно когда-то он своей добротой походил на Тсунаеши — теперь его старшего брата. Но мафия меняет. Вот так просто. Ничего нового. А потому Тсуна лишь тянет губы в улыбке. В привычной никому не важной ненавистной улыбке. Чем-то он похож на Бьякурана. — Что ты хочешь от меня, Реборн? — Тсуна откидывается на подушки и смотрит лукаво, с любопытством в теплых карих глазах. Иетсуна никогда не улыбался. Глаза Иетсуны никогда не были глазами ребенка — в них не было никаких эмоций кроме презрения и ярости. Он — ИетсунаОн — Тсуна
Он — Тсунаеши
— Я хочу, чтобы ты перестал маяться глупостью и наконец приступил к своим обязанностям, которые должен исполнять. — Я никому и ничего не должен. Вот незадача, — он прикладывает указательный палец к губам и согласно кивает в подтверждение своим словам. — Ты — Наследник Вонголы. Ты обязан… — Правда? — Тсунаеши перебивает киллера легко, все с той же улыбкой. Только вот взгляд у него становится острым, пронизывающим, — А я думал, что братик метит на место Наследника Вонголы. И ты даже поддерживаешь Тсунаеши, я не прав? Стоит тишина, так что Тсуна слышит шум дождя. Ему холодно. Его тошнит от этих белых стен и чертового больничного запаха. У него кружится голова и хочется выдернуть иглу из руки, что он и делает, не заботясь о болевых ощущениях. — Ноно Вонгола выбрал претендентом именно тебя, — Тсуна снова видит глаза Реборна и лишь пожимает плечами. — Мне плевать на это. Я хочу умереть, Реборн. Однако я не хочу, чтобы меня кто-то убил. Забавный каламбур, верно? — Тсуна скалит белоснежные зубы и тихо хихикает, ему весело и хочется немного поиграть с киллером, — Как думаешь, есть ли в жизни смысл? Уже не одну тысячу лет философы задают этот вопрос, но до сих пор на него нет ответа. Может, ответа нет, потому что смысла жить нет? Вот что я думаю. Знаешь, я не бегу от реальности. Я лишь опускаю занавес этого пустого и бессмысленного театра. И, не пойми меня неправильно, я вовсе себя не ненавижу. Наоборот, очень люблю. Есть люди, которые совершают самоубийства, потому что ненавидят этот мир и себя, и нет ничего удивительного в том, что есть люди, которые делают это по прямо противоположным причинам. Люди по-разному выражают любовь. Глупо желать бессмертия. Люди умирают, потому что живут. Живут, потому что умирают. Люди, которые не умирают, не живут. Жизнь без смерти лишена блеска. Жизнь похожа на домино. Мы старательно расставляем костяшки одну за другой. Но однажды они все равно упадут… И я считаю, что раз уж я все равно умру, так могу, по крайней мере, сам решить, когда именно. Ведь если кто-то уронит домино, которые расставлял ты, тебе будет обидно. Здесь тот же принцип. Я хочу расставить до конца костяшки и уронить их. Однако, это так обидно — я все не умираю. Он говорит это все чуть скучающе, поглядывая в окно. Он не чувствует каких-либо эмоций, давно уже перегорел. Веселье прошло и ему хочется спать, он даже зевает. Этот монолог был слишком длинным. — Ты просто избалованный ребенок, тебе всего тринадцать лет, чтобы говорить о таком. — Ты принял это слишком близко к сердцу. Просто плюнь и иди дальше. — Я выбью из тебя всю эту дурь, — глаза Солнца блестят мрачно, обещающе. — И ты думать забудешь о самоубийствах. — Удачи… — Тсуна даже вяло махает ручкой, отвернувшись к окну. Намек был вполне ясен «Уйди, холоп, мое высочество устало» Реборн бросает на Тсуну острый взгляд и все-таки уходит. — Не думай, что ты так просто умрешь, Иетсуна. Я тебе этого не дам. Тсуна остается один, в тишине слишком громко слышится его презрительное хмыканье. Желание смерти слишком давно с ним. Желание смерти как наркотик — от него невозможно избавиться. Возможно… Он просто устал. Когда он стал таким? Равнодушным, жестоким — пустым… Кажется, когда начали умирать его близкие. Он — чертово Небо с оборванными связями. Глупое, искалеченное Небо, желающее собственной смерти, чтобы ощутить все то тепло, которого лишился по собственной глупости. Тсуна осматривает свои ладони и тихо дрожит. Ему холодно, руки закоченели и не сгибаются, хотя на Тсуне теплая пижама и одеяло. И почему-то, он совсем не реагирует на черное, грязное Пламя, лижущее руки и обжигающее холодом. — Странно… Ведь я…не чувствую ненависти, — Тсуна тихо хмыкает, наблюдая за тем, как оранжевые огоньки тушат черную дымку, превращая ее в маленькие темные кристаллики льда, переливающиеся в искусственном белоснежном свете ламп. Это было несомненно красиво. — Хаято, что думаешь? — Тсуна снова смотрит в окно, наблюдая за дождевыми потоками, ему скучно и хочется поболтать. Звенящая тишина напрягает, как и эти белые стены. — Вам опять повезло, Босс, — тихий голос похож на шелест листьев, Тсуна краем глаза замечает высокую фигуру у двери. Хаято все так же красив. Даже смерть не изуродовала его, хотя Тсуна хорошо помнит, что Урагана хоронили в закрытом гробу. — Вы живы. Тсуна не видит счастливой улыбки Хранителя, он знает, что она есть, и это его раздражает. Раздражает и вызывает желание горько завыть и наконец сбежать из этого жестокого мира, прямо сейчас — а потому руки тянутся к капельнице. — Прошу, не нужно! Джудайме! — Тсуна смотрит на свои дрожащие руки, игла теряется в одеяле. Он удивлен, не понимает, что происходит, но чувствует в душе какой-то раздрай, накатывающий комом, по щекам текут слезы и он не выдерживает — утыкается в подушку и воет. Воет от боли, от разочарований, от одиночества, от слабости. Что ему мешает подставиться под шальную пулю? Залезть в какую-нибудь заварушку, где его бы точно убили? Все просто — обещание. Обещание не дать себя убить, вот и вся философия. А самоубиться не дает призрак Хранителя. Тсуна не знает, сошел ли он с ума… Призрака никто не видит, кроме Тсуны. Хаято нельзя коснуться, почувствовать его тепло. Иногда, сидя со стаканом виски, Тсуна со смешком думает о том, что во всем виновато увлечение Хаято —мистика; потому что рядом остался только он, остальных не было. И от этого еще гаже. — Почему я жив? Разве мое желание такое сложное? Сложно позволить мне умереть, Хаято? Почему ты не даешь встретиться с вами? Я так скучаю… — голос Тсуны хриплый, щеки мокрые, а глаза все еще щиплет. — Джудайме, вы должны жить, понимаете? Вы должны забыть все, что было в прошлом, начать с чистого листа. Плюньте на мафию, сбегите, найдите себе любовь. Но просто живите. Мы все хотим этого. Слыша тихий голос Гокудеры, Тсуна лишь тихо смеется. Однако ему уж совсем не весело. — Забыть? Забыть тебя? Все то время, пока наша Семья была жива? Все то тепло, за которое я цепляюсь, дабы не скатиться? Ты смеешься? Да, они все мертвы. Но никогда, слышь, никогда я их не забуду! Или ты хочешь уйти? — янтарные глаза лихорадочно блестят, — Я совсем не прочь, тебе давно пора, а я… я присоединюсь к вам, и тогда…тогда я буду счастлив. Тогда мы будем счастливы, — Тсуна комкает одеяло, а по щекам опять текут слезы. Хаято касается щеки Тсуны, это не чувствуется, от чего хочется сильнее рыдать. В том, прошлом мире, после смерти Семьи Тсуна ни разу не плакал — ни единой эмоции, кусок камня, как говорили когда-то. Из-за чего этот срыв? Новое тело? Гормоны? Тсуна не знал. — Тшшш, все хорошо, Босс. Я не оставлю вас, пока вы нуждаетесь во мне. Все хорошо. Давайте, я вам спою. Вам же нравится мой голос… Вы всегда хорошо засыпали под мои колыбельные. Я не заставляю вас отрекаться от Семьи. Мы все желаем вам счастья. Мы все хотим, чтобы вы улыбнулись. Тшшш… У вас будет семья, все будет хорошо. — Тсуна лежал в кровати, закрыв глаза, вслушиваясь в такой дорогой ему голос. Вероятно, его выбила из колеи встреча с Мукуро. Настоящим, живым Мукуро. Однако, Рокудо не принадлежал Тсуне, он был чужим Хранителем. Мукуро нужно чистое и спокойное, гармоничное Небо. Не искалеченное, не погрязшее в грехах, не с оборванными связями. Если быть честным, Тсуна был рад, что все Хранители ушли к Тсунаеши. Потому что Тсунаеши был светлым и чистым ребенком, который дарит всем тепло. Ведь он согрел не только своих Хранителей, но и Варию, а так же даже Аркобалено. Истинное Небо. Настолько, что прямо дух захватывает. И, честно говоря, Тсуна думает, что его старший брат несомненно справится с Вонголой — превратит ее в то, что хотел видеть Джотто. Тсуна жалел, что не смог справиться в прошлой жизни. Потому что его Пламя тогда запечатали. Потому что он вырос априори слабым, безвольным, податливым. Здешний Тсунаеши рос с Пламенем — он считал Небо своей частью, не отторгал его, как это делал Тсуна. Здешний Тсунаеши вырос сильным, его любили, он умел дружить. Он был хорошим ребенком… Думая обо всем этом, Тсуна снова начал раздражаться. Он изменился — это факт. Ему нравились свои изменения — в какой-то мере тоже факт, это его забавляло. Но сейчас, он ведет себя нетипично. Все те же вопросы — что повлияло? Смерть? Новое тело? Гормоны? Однако он несомненно знал, что все это ненадолго, а потому нужно успокоиться и получить удовольствие. Этакий акт самомазохизма. Ха-ха… Это весело. Но все же пока следует вернуться к Хаято. В конце концов, после смерти Семьи Тсуна мог спать лишь благодаря Хаято. Хаято пел тихо, нежно и успокаивающе. Раньше он говорил, что эти колыбельные ему пела когда-то мама. Тогда еще маленький, Хаято стоял у пианино и раскрыв широко глаза, впитывал всю ту любовь всем сердцем и душой, делясь ею теперь со своим Небом, исцеляя его. Тсуна еле слышно вздохнул, смирившись с вывертом своего сознания, и провалился в спокойный сон, свернувшись калачиком рядом с призрачной фигурой, присевшей на постель. Он чувствовал себя в безопасности. Спустя несколько минут, закончив песню, призрак исчез. В окно заглянуло вечернее солнышко. Дождь кончился. Спал он долго. Когда проснулся, весьма удивился, услышав щебетание птиц и возмущения медсестры. Ну да, выдернул иглу капельницы — подумаешь… Не раз такое делал. Если быть честным, он не слишком любил больницу и лекарства. Что на это повлияло, сразу и не скажешь — может частые травмы от тренировок репетитора, может неприятные посещения, оканчивающиеся покушением на него именно в больницах, факторов много. А Пламя Солнца — не панацея, да и сложно было кому-то доверять после смерти Реохея. Поэтому промолчав, Тсуна расплылся в располагающей улыбке, в голове же мысленно продумывая варианты, как поступить дальше. Не отказавшись от завтрака, Тсуна задумчиво посмотрел на дверь. Мама так и не пришла, брат тоже — ну что еще сказать, этой семье не повезло. Два разных ребенка — одинаково недолюбленных. Тсунаеши — отцом, который считал старшего сына бесполезным для себя. Да и мать, виня себя в слабости, дергала его нервы, бросая жалостливые взгляды в сторону старшенького. Иетсуна же — обоими родителями: отец считает инструментом к получению власти, мать боится и не подходит, руша все родственные связи. Но ладно бы только с собой, но она невольно настраивает обоих братьев против друг друга. В итоге, Иетсуна, который надеялся защищать маму и брата — разочаровался в себе и в семье. Отец повел себя как чужой человек, решая не смешивать рабочие и личные связи, а младшему пришлось барахтаться одному против всех. Интересненький расклад. Прямо замкнутый круг. — А нахождение здесь мне нравится все больше и больше, — пробормотал Тсуна, теребя белоснежный браслет Вендиче, полученный еще в том мире. Потянувшись и откинув одеяло, Тсуна решил провести ревизию. В конце концов надо же посмотреть, что за тушка теперь в его личном пользовании. Надо бы только серьгу с Пламенем Тумана с уха снять. Встав с кровати и не обращая внимание на слабость, Тсуна стянул с себя больничную рубашку, а потом подошел к зеркалу, висящему на стене. — Вао! Честно говоря, удивиться было чему — многочисленные шрамы покрывали довольно подтянутое и весьма красивое тело. Там были и ожоги, и пулевые ранения, и ножевые. Да даже шрам от удавки. Неужто шелковый шнур? И как только выжил? — А я неплохо жил. Весьма весело и точно не спокойно… Конечно воспоминания бывшего владельца у Тсуны присутствовали, но скорее он их смотрел поверхностно, не углубляясь слишком далеко — они всплывали при виде чего-то связанного с ними. Например, увидев шрам от удавки, Тсуна очень хорошо вспомнил все те ощущения, когда он чуть не умер, еще несколько секунд — и все. Однако тогда его спас отец, преподав очень важный урок, что даже милые маленькие дети бывают опасны. — Неплохо смотришься, — раздался ехидный голос у окна. — Оценил, какой экземпляр упустил, Куро-чан? — фыркнул Тсуна, одевая серьгу и скрывая голый торс под рубашкой. — А упустил ли? — фыркнул Рокудо, сидя по подоконнике и крутя в пальцах вилку. — Неужели хочешь ко мне под крылышко? А как же мой милый нии-сан? — обращение к брату вышло настолько язвительным, что любой бы понял, что Тсунаеши старшим и уважаемым братом, Тсуна совершенно не считал. — Он действительно милый ребенок. Но…несколько наивный. — Тебе такой и нужен, Куро-чан. Ты ведь хорошо знаешь это, — на губах Тсуны играла милая улыбка. Покопавшись в прикроватной тумбочке, он обиженно надул губы — а одежды его-то не было. Жаль… — Ку-фу-фу… Решаешь все за меня? — Рокудо презрительно сощурил глаза. — Никому не нужно Мертвое Небо. И ему никто не нужен, — голос Тсуны был настолько холоден, что казалось в комнате опустилась температура на несколько градусов. Но вмиг все выправилось, а на губах Тсуны играла легкая улыбка. — Куро-чан, как насчет двойного самоубийства? — Я не для того столько выживал, чтобы умереть, — снова пробормотал Туман и исчез из палаты, оставляя Тсуну в одиночестве. — Ты видишь солнце? Я не вижу солнце. А ты видишь солнце? Я не вижу солнце. Ты видишь небо? Я не вижу небо. Его не видно, оно стало серым от пепла… — пропел Тсуна задумчиво посмотрев на пустой подоконник — пора было сваливать из больницы. Перемахнув преграду, Тсуна ухмыльнулся, летя со второго этажа. Раньше, Тсуна всегда любил летать — это успокаивало, да и правильно падать Реборн его обучил очень хорошо. Перенаправив правильно вес, чтобы не сломать ноги, Тсуна быстро огляделся. Человек в больничной одежде всегда привлекает ненужное внимание, а потому надо бы добраться до дома побыстрее. Конечно Намимори повидал все — даже его забег в трусах, но все же лучше постараться ни на кого не натыкаться. — Яре-яре, какой прекрасный вид… — ехидный голос отвлек Тсуну от планировки планов, и он поморщился. Как-то слишком много гостей в один день. И преимущественно туманных. — Здравствуй, Кавахиро… Что привело тебя в такой час в такое время? — хмыкнул Тсуна и окинул Шамана оценивающим взглядом. — Пришел посмотреть на чужака, взбаламутившего баланс этого мира, — поправил свои очки Шаман. — И как тебя только занесло сюда? — Хм… Так значит организовал мою путевку в отпуск не ты… — Нео-Примо потянулся, уже спокойнее поглядывая на Шахматоголового. — Но все же интересно, кто это мне так подсобил, вытянув душу прямо из небытия и засунув в это хоть и неплохое, но все же тщедушное тельце? — Думаю нам стоит продолжить разговор немного в другом месте, потому как я кажется знаю, благодаря кому, или скорее чему, ты здесь появился. Как насчет рамена? — Пожалуй соглашусь, рамен у тебя всегда был вкусный. — Яре-яре… Так ты ранее был знаком со мной? Заинтересовал… Кстати, как тебя зовут? — Тсунаеши Савада — Десятый Босс Вонгола, к вашим услугам. Теперь же — просто Тсуна. — Просто Тсуна? — расплылся в улыбке Кавахиро. — Просто Тсуна, — блеснули янтарем глаза Дечимо из другого мира. — Ну хорошо… — на некоторое время они оба замолчали, спокойно шагая в нужную им сторону, благо никто на них не обращал внимания — все благодаря Туману Шамана. Усевшись в удобном кресле Тсуна тихо фыркнул, наблюдая за Шаманом, готовившим рамен. — Ну что же, пожалуй можно начать разговор, не думаешь? — Почему бы и нет, — пожал Тсуна плечами, вдыхая пряный аромат рамена. — Что ты хотел узнать? — Как ты появился в этом мире, да еще и с такой интересной игрушкой? — Шаман остановил взгляд на браслете и хмыкнул, — в конце концов, именно она и дала тебе шанс на новую жизнь. Между прочим, такую нигде просто так не купишь и найдешь — она переносит в параллельный мир не дух — душу, вместе со всем Пламенем. Артефакт схожий с кольцами ада, но с другими функциями. — Думаю, эта история будет долгой, — по губам Тсуны скользнула ухмылка. — А ты куда-то спешишь, Мертвое Небо? Зная таких как ты… вам спешить некуда. — Хм? Мертвое Небо? — глаза Тсуны удивленно прищурились. — Ты сам использовал этот термин, не зная ничего о своей природе? — Подслушивал? — Надо же было узнать, какой ты человек… Но все же… Я расскажу об этом после твоего рассказа, ты же не против? — Совсем нет. Хм… Тогда я пожалуй начну. Это началось, когда мне…