Тоска - это диагноз

Парень напротив Максу, мягко говоря, не нравился. Этот убитый своей ещё недолгой жизнью урод был бледен и понур. Лицо его не отражало ничего, кроме усталости, ненависти к себе и какой-то непередаваемой весёлости, свойственной разве что тем, кто уже совершенно уверен в своей скорой кончине, и просто желает душевно оторваться напоследок. Парню напротив было двадцать три, а он уже успел перепутать все свои чувства и мысли лишь ради того, чтобы понять людей, которых и не существовало даже. Парень напротив Максу был откровенно противен, так что Макс угрожающе зарычал и оскалился. Парень оскалился в ответ, обнажая излишне белые для наркомана зубы. В серых глазах его, переполненных чем-то неназванным и не имеющим меры, сверкал тёплый рефлекс. Парень сощурился, и под нижними веками его, очерченными сначала тонкими красными линиями, а затем, чуть ниже, неестественно тёмными кругами, залегли маленькие, ровные морщинки. Да, Макс бы с удовольствием ударил этого самонадеянного, наглого, своевольного и дерзкого мерзавца, если бы не одна проблема — ему придётся покупать новое зеркало. А вот если серьёзно, к зеркалу Зарелла подошёл именно потому, что у него с самого утра жутко болели веки. К боли примешивался мерзкий, нервирующий зуд, от которого Макс то и дело порывался потереть глаза ослабшими от постоянной прострации кулаками. Вот только в гостиной или спальне это сделать не получалось. Квартира-студия играла на руку маленькому паршивцу Уильяму, с интересом наблюдающему за всем, что вытворял Зарелла. Уилл, девятнадцатилетний ученик третьего курса меда, был умён, но, на удивление, пока ещё не слишком-то хитёр. В процессе слежки за Максом он крайне неудачно делал вид, что все мысли и чувства его заняты конспектом лекции с излишне детальными зарисовками. Тем не менее, Раш очевидно волновался за Макса, и это выдавало его с головой: каждый раз, как Зарелла тянулся дрожащими кулаками к лицу, будучи в доступности умника Уилла, он получал молниеносный удар изящной ручкой по пястьям и упрекающее «не лезь к слизистой руками». Поэтому Максу пришлось прятаться в собственной ванной, чтобы спокойно понять, как именно выглядит его проблема. Проблема, на удивление, выглядела не так плохо, как чувствовалась. Вот только и над этим поразмышлять времени не было. Дверь в ванную приоткрылась, и внутрь скользнул Раш. Он кинул короткий взгляд на дверную ручку, затем поднял голову и почти поравнялся с Максом взором. Зарелла всегда удивлялся, как Уилл смог так вырасти, едва переступив порог девятнадцатилетия. А ведь когда они познакомились, Раш, ещё шестнадцатилетний, смотрел на Макса снизу-вверх, лишь иногда отшучиваясь о том, что перерастёт его. И все эти годы Максу приходилось наблюдать за тем, как эти шутки обретали материальный вид. Раш действительно рос, становился грациознее, утончённее, шире в плечах, обаятельнее и гораздо красивее с каждым днём. Вот только Макс никак не ожидал, что этот обречённый на трагедию ребёнок перерастёт его не только физически, но и умственно, и даже морально. — Стучаться надо, Раш! А если бы я был голый? Уильям скептически воздел брови и воззрился на Зареллу столь высокомерно, что, казалось, в один миг он вырос окончательно. И ведь Раш опять был прав. После совместной ночи, которая, стоит признаться, была далеко не первой, аргумент, высказанный Максом, был самым глупым и бессмысленным вариантом из всех, которые можно было ляпнуть, даже не подключая в процессе умственную деятельность. Теперь все карты были на руках у пугающе разумной бесхитростности. Хотя Уилл, стараниями Макса, уже давно мог перестать быть тем честным мальчиком, о котором шла речь три года назад, при их первом знакомстве. — Знаешь, у тебя врач в доме, — начал было Уилл, но его перебили. — У меня в доме студент. — Хорошо, — Раш сжал губы, показывая своё недовольство, но, всё же, уступил. — У тебя в доме студент, которому известно, что зуд и резкая боль под веками могут быть чем-то большим, чем отчаянной попыткой твоего организма намекнуть на твой же прожжённый алкоголизм. — Раш, схлопочешь ведь, — напомнил Макс, и Уилл тут же замер, настороженно всматриваясь в его глаза. — Правда? Что ж, лёгкий БДСМ ещё никому не вредил, но дай мне закончить мысль. Твоя боль может быть симптомом гонореи, и меня, по известным причинам, это крайне не радует. — Да брось! Когда бы я успел словить триппера? — Тебе дай волю, ты бы и четыре пера словил, — фыркнул Раш. — Негодник, — Макс ткнул в Уильяма пальцем, словно ему действительно нужно было показать, о ком идёт речь. — Какой есть! Раш мельком воздел руку, показывая Максу подождать, и вновь вышел из ванной. Некоторое время Зарелла рассматривал его со спины, пока юный медик возился в своей чёрной сумке, в которую складывал вещи, когда точно знал, что после университета не поедет ночевать домой. Обычно это бывало, когда он ссорился с отцом с утра, или его мать звонила, говоря, что приедет. В список возможных причин также входили периодические визиты очередной пассии П. Раша старшего, или плохое настроение у любого из жильцов дома. Уилла, девяносто процентов своего времени тратящего на учёбу, сейчас было крайне легко задеть или вывести из себя, поэтому он всё чаще посещал университет с чёрной походной сумкой, вместо элитной кожаной барсетки. Макс забирал его гораздо позже, чем заканчивалась учебная смена. Раш обычно ожидал у входа, сидя на невзрачной скамье, прислонённой к ограде университета, и пусто всматриваясь в застилающую небо темноту. В ванную Уильям вернулся с двумя медицинскими перчатками и победным выражением на лице. Преподаватели готовили их к интернатуре, до которой было ещё учиться и учиться, и часто в перерывах рассказывали о понятиях этики и морального долга. Врач обязан оказать помощь пострадавшему независимо от ситуации, места и времени. Уилл вдохновился и начал носить с собой упаковку с десятью белыми перчатками, которые, по непонятным причинам, он в шутку называл «гинеколого-разведывающими». Макс мог бы предположить, что это какой-то поразительно смешной каламбур, но делать это откровенно не решался, чтобы, в случае ошибки, не давать Рашу повод поглумиться над его невежеством. — Сядь на бортик ванны, — Раш закатал рукава и надел перчатки. — Зачем? — этот вопрос слетел с языка Макса неожиданно даже для него самого, но просто сделать вид, что он ничего не говорил, Зарелла уже не мог. — Что? — Зачем мне садиться? Ты стал такой… высокий. Тёмные глаза Уильяма наполнились растерянностью и непониманием. Он вгляделся в лицо напротив и не увидел там прежнего задора или хотя бы насмешки. Макс смотрел на него серьёзно, устало и даже печально. Он редко бывал таким прежде, даже в экстренных ситуациях Макс напоминал скорее взбалмошного и излишне активного ребёнка, чем взрослого, которого уже порядком вывела эта жизнь. Это заставило Уилла задуматься и взором измерить разницу в высоте линий их плеч. И действительно, Раш был ростом с Макса, если ещё не перерос. Но в чём дело? Зареллу, кажется, это сильно тревожило. — Мне будет удобнее осмотреть слизистую твоих глаз, если ты запрокинешь голову и повернёшь лицо к свету, так что сядь. Макс сел. Теперь уже послушно, тихо и без лишних вопросов. Руки Раша, тонкие, немного жёсткие, но очень осторожные, легли Максу на щёки и Уилл с ощутимой бережностью повернул его лицо под свет лампочки над зеркалом. Когда пальцы Уильяма скользнули чуть выше, Зарелла почувствовал, что на его левой скуле остался след дезинфекционной пудры. Ребром одной ладони Раш упёрся Максу в лоб, большим пальцем придержав его верхнее веко, а нижнее чуть оттянул уже другой рукой. — Могу представить, как я сейчас выгляжу, — Зарелла усмехнулся. — Готов поспорить, что этот вид надолго останется в твоей умной головке. — Эм… Знаешь, нет, в наших пособиях есть картинки куда страшнее. Вот хорошая новость: воспаления нету, значит, гонорея тут не при чём. Плохая новость: кажется, ты тоскуешь. Почему? — «Тоска» — это диагноз? — отшутился Макс, но Раш только головой покачал. — Да брось! — Макс. — Я не буду плакаться тебе в жилетку. — Ма-акс. — Ладно, ладно! Я… Я думаю, что ты скоро уйдёшь от меня. — Куда это? — Ты мне скажи! Раш растерянно и даже немного обиженно фыркнул, убрав руки от лица Макса. Небрежным жестом Уилл показал, что тот может держать голову, как ему удобно, а затем принялся снимать перчатки. Это Уильям всегда делал причудливо. Сначала он снимал левую, поддев её за кромку и вывернув наизнанку в процессе, затем сжимал её в правой руке и также снимал вторую перчатку. В результате одна оказывалась внутри другой, и только на левом запястье Уилла периодически оставался прозрачный, едва заметный след медицинской пудры. — Единственное, что я могу сказать тебе сейчас, это то, что у тебя аллергический конъюнктивит, любовь моя. Эту проблему легко решит мой цетиризин и устранение аллергена. Осталось только понять, что этот аллерген из себя представляет. У тебя нету зуда в области внутренней стороны локтей, плеч или запястий? — Нету. — Жара? — Не-а. — Заложенность носа? Или, быть может, тебе хочется чихать? Хотя я в этом сомневаюсь, я бы заметил. — Видишь, ты и сам всё знаешь. — Проблемы с дыханием? Першение в горле? — Раш… — Что? — У меня просто глаза болят. — Дай подумать… У тебя нету животных, цветов, квартира полупустая, и все твои лекарства являются проверенными не только тестами и мной, но и временем. Ты не принимал чего-то нового? — Нет. Наркотики, кстати, тоже проверенные, — Зарелла подмигнул. — Макс! Не смешно. Хотя… О, я знаю, проблема в наволочках! Макс и слова сказать не успел, когда Уильям сорвался с места и спешно направился к его шкафу. Раш открыл дверцу, осмотрел полки, достал первое попавшееся под руку постельное бельё и, повернувшись с ним к окну, со всей силы встряхнул. Ранние солнечные лучи осветили поднявшуюся в воздух пыль, заставив Уилла победно ухмыльнуться. Он достал из шкафа всё имеющееся там постельное бельё, свалил его на диван и пошёл к кровати, по дороге достав из сумки цетиризин и поставив его на журнальный столик. — Что это? — Твой спаситель. Хотя, чисто технически, так можно назвать и меня. Десять капель на ложку, в рот и держи под языком хотя бы секунд тридцать. Тебе станет лучше в считанные минуты. А я пока сниму бельё. — Дорогуша, я не прочь развлечься, но, если мы с тобой предадимся амуру, ты опоздаешь в университет. — Я имел в виду постельное бельё, кретин. — Ты говоришь, как мой режиссёр. — Если твой режиссёр говорит тебе «я сниму бельё» и «кретин», то попроси его уделить мне минутку. У меня к нему будет сразу две претензии. Тихо прыснув, Макс помотал головой и вышел из ванной, тут же проложив свой путь к журнальному столику. Ему было лень брать ложку с кухни, да и капли отсчитывать, так что Зарелла дождался момента, когда Уилл примется доставать одеяло из пододеяльника и, убедившись, что его действия останутся незамеченными, открутил крышку у пузырька и отпил немного прямо оттуда. По ощущениям, Макс думал, что это и были те самые десять капель, так что беспокоиться было совершенно не о чем. Он вернул на место крышку-дозатор и поставил пузырёк на ручку дивана. Взгляд Макса пробежался по стене до окна, скользнул по пространству спальни, отделённой от гостиной лишь перегородкой, и замер на спине Уилла, собирающего в кучу старое постельное бельё. — Я брошу это в стирку. Твоя аллергия — реакция на грязные наволочки и простыни, так что, на будущее, постельное бельё следует менять хотя бы раз в две недели. А тебе плевать на это, поэтому даже сменка из твоего шкафа пыльная настолько, что уже начинает пахнуть плесенью. Вот и объясни мне после этого, куда я от тебя уйду? Мой отец говорит, что я беспомощен, но ты… О, ты — совершенно иной уровень несамостоятельности. Макс Зарелла — двадцатитрёхлетний мужчина, внутри которого живёт трёхгодовалый ребёнок. Ляпнешь же ты иногда, честное слово… — Уи… — Макс отрыл рот, но тут же закашлялся, подавившись цетиризином. — Уилл…! Да ладно… Ладно тебе! Не злись, все порой хандрят. Мне просто иногда кажется, действительно, что ты… Может быть… Ты ведь и сам, наверное, пару раз… — «Пару раз» я что? — Думал о том, что я тебя не заслужил. Оба вмиг замолкли. Раш, стоя уже в паре футов от дивана, выпустил бельё из рук и изумлённо воззрился на Макса. Тот покраснел, опустив глаза и готовясь к череде нравоучений, но вместо этого Уильям приблизился к нему и, положив ладони на его грудь, осторожно поцеловал. Лишь теперь Макс подумал о том, что, быть может, это не так уж и плохо, что Раш растёт? Ведь теперь ему не нужно подниматься на носочки, чтобы их губы могли соприкоснуться. Да и, чего уж там… В студенческие годы все хороши. С Зареллой Уиллу выпадет ещё неоднократный шанс испортиться настолько, чтобы стать достойным самой безумной и искренней любви.