Лучше, чем ничего

Александр — Сальчиков, ты опять пришел в университет пьяный? — рычу я, отведя в сторону одного из однокурсников. Сальчиков Антон второй после Майского, кто бесит меня до белого каления. Только первый сам по себе шматок идиотизма, а этот — все больше выпендривается. — Дитрих, отъебись, — отмахивается он, выдавая новую порцию перегара, от которой я непроизвольно морщусь. — Так не пойдет, — сообщаю я, хмурясь. — Если тебя застукают, это отразится на всей группе, — вкрадчиво объясняю я, надеясь на разумность собеседника. Надеюсь, конечно, зря. Разумности в Сальчикове меньше, чем в табуретке. — Да срать я хотел на группу, — громогласно заявляет парень, привлекая к себе ненужное внимание. Готов в узел завязаться, только бы на него посмотрела хоть одна девушка. Убожество. — Вот, значит, как? — складываю я руки на груди. — В таком случае я должен уведомить деканат о твоем состоянии и пусть уже они решают, какие предпринимать меры, чтобы ты больше в таком виде в высшем учебном заведении не появлялся, — предупреждаю я невозмутимо. Не уверен, что деканат действительно заинтересуется данной проблемой, но я буду настаивать на своем до последнего и какого-то результата да добьюсь. Я могу быть очень настойчивым. Четыре тысячи писем, и им придется что-то сделать. — Угрожаешь мне? — тут же напрягается Антон, сузив глаза. Знает, что я слов на ветер не бросаю. — Констатирую факт. — Стараюсь выглядеть абсолютно невозмутимым, но предательски поправляю очки. Знаю, что эта привычка выдает мое беспокойство или раздражение, но перебороть ее пока не выходит. Сальчиков ниже меня на полголовы, но в плечах куда шире. Спортсмен. Тягает штангу чаще, чем корпит над учебниками. Уверен, что если начнет драку, то выйдет абсолютным победителем. Это он, конечно, сейчас зря. Сила не всегда в мускулах. Во мне двадцать четыре часа в сутки бушует такой уровень ярости, что на сдачу я не поскуплюсь. Не гарантирую, что победа будет за мной, но с собой в могилу пару зубов Сальчикова я унесу чисто из принципа. Я и без сопливых нахожусь в постоянном напряжении, сдерживаясь во всем, начиная от элементарного мата, заканчивая желанием не словом, так силой заставить человека делать то, что я хочу (например, блядского Майского писать уже самостоятельные работы на нормальные, сука, оценки). Иногда у меня и вовсе возникают настолько не подходящие разумному человеку желания, что даже самому становится неприятно. И все это кипящее внутри дерьмо мне приходится подавлять в себе триста шестьдесят пять дней в году без перерыва на обед или сон. У меня уходит на это куча моральных сил. Но… Если этот ублюдок ударит меня, боюсь, мои хрупкие барьеры могут пасть под натиском всепоглощающего гнева, и тогда либо в больнице очнусь я, либо Сальчиков, а может, оба сразу. Такая вот русская рулетка. Но любой расклад мне абсолютно невыгоден. Я представляю, как мой кулак выбивает из уебка всю дурь, и на душе сразу становится спокойнее. Но до этого доводить нельзя. Только записи в личное дело мне для полного счастья не хватало. Соберись. Набери в легкие побольше воздуха. Выдохни. Держи лицо. Не ведись на провокации. Ты выше этого. — В жопу себе засунь свои сраные факты, — в ярости выплевывает Антон и одним хлестким ударом сбрасывает с меня очки. Четкий мир мгновенно превращается в расплывчатую кашу, по вискам бьет адреналин, кулаки самопроизвольно сжимаются, но я из последних сил держу себя в руках и не демонстрирую все то, что испытываю на данный момент. Не люблю я ситуации, которые вызывают настойчивое ощущение, будто убийство — не худший вариант решения проблемы. — Очень по-взрослому, — наигранно усмехаюсь я, в глубине души желая уроду совсем не по-взрослому всего нехорошего. Ничего. Я мстительный. И такого не забываю. Еще сочтемся, сучка. Будешь передо мной пальцы гнуть ровно до первой контрольной по математической статистике. Знаем, проходили. Проглатываю новую порцию гнева и запоздало понимаю, что за его пеленой не сразу сообразил, в каком положении оказался. Зрение у меня минус восемь. Сказать, что вижу я хреново, это еще сильно преуменьшить ситуацию. И теперь я могу надеяться лишь на две вещи: на то, чтобы очки остались целы, и на то, что я смогу их отыскать. Пока нормальным людям снится, как они выступают перед аудиторией абсолютно голыми, мой страшный сон — это ситуация из комедий и мультиков. Тот момент, когда слабовидящий человек теряет очки и нелепо ползает по тротуару, пытаясь их отыскать. Всегда боялся оказаться в такой ситуации. Слишком унизительно. — Тебя не спросил, — продолжает бесноваться Сальчиков, а затем до ушей моих доносится хруст стекла. Эта тварь. Эта подзаборная сволота наступает на мои очки. Не вижу, но слышу, как крошатся дорогие линзы под толстой подошвой тяжелого берца. Первое желание, вспыхивающее у меня в голове, наброситься на гниду и врезать ему по ебалу с такой силой, чтобы последующую неделю он срал исключительно осколками своих зубов. Дыши-дыши-дыши. Через нос дыши. Репутация, рейтинг, личное дело. Все это важно. Не забывай. — Ты хоть представляешь, сколько они стоят? — рычу я, мысленно оплакивая очки. Не могу его избить, так хоть напугаю материальной ответственностью. — Читай по губам: мне похуй, — заявляет Сальчиков, после чего пятно, которое я вижу на его месте, удаляется от меня и, кажется, скрывается за дверью в аудиторию. Или же пропадает в стене. Или же это поворот. Ебать, засада. К такому я был не готов. — Не могу я читать по губам, которых, блять, не вижу, сука ты тупорылая, — шепчу я себе под нос, размышляя, что же мне делать дальше. Саня За что я люблю первую пару, так это за то, что спится в это время особенно классно. Вторая пара — идеальна для приятной поездки из дома в университет. А на третью, так и быть, можно прийти и поделать вид, что я примерный студент. Конечно, я проделываю такой финт не каждый день, а то ж Дитрих из-под земли меня достанет и житья не даст. Но по понедельникам я прогуливаю пары с завидным постоянством. И этот понедельник исключением не становится. До третьей пары остается десять минут, когда я вхожу в главный корпус университета, лихо поднимаюсь на третий этаж, попеременно здороваясь с кучей знакомых, и прохожу по коридору в самую глубь здания мимо десятков распахнутых дверей, из которых доносится студенческий гул. Я уже подхожу к нашей аудитории, когда чуть поодаль от двери замечаю Дитриха. Мне требуется пара секунд, чтобы узнать его, потому что без очков в черной оправе он выглядит совершенно иначе. Глаза куда выразительнее, и вид его уже не кажется таким строгим, как обычно. Если он приобрёл линзы и решил носить их всегда, это будет полной жопой. На его фоне любой другой парень покажется лохматой обезьяной. Я в их числе. Поднимаю руку в знак приветствия, ожидая, что Дитрих, как обычно, скуксит недовольную мину, заметив меня. Но что-то идет не так. Недовольной мины нет. Вместо нее до жути трогательная растерянность на лице Дитриха сразу скашивает ему пару годков. Если бы не его сто девяносто три, решил бы, что в универ забрела школота. Хотя погодите… В последних классах у него, скорее всего, уже был такой рост. Жуть какая. Взгляд Дитриха кажется расфокусированным. Я машу ему активнее, но староста, смотря в мою сторону, не видит меня в упор. Подхожу ближе и замечаю, что перед ним на полу лежат его очки. Точнее то, что от них осталось. Значит, линз нет? Значит, правда не видит? Дерьмово тебе, бро. — Эй, Саня! — окликаю я парня. — Александр! — привычно шипит он, отметая сомнения насчет того, он ли это на самом деле. Память у меня на лица не ахти, могу и спустя десять лет знакомства не узнать человека. — Окей-окей, — примирительно соглашаюсь я. — Пара скоро начнется, ты чего тут? — Тебе какое дело? — на цивилизованный разговор Дитрих, как обычно, не настроен. Ну да хер с ним, я не из ранимых. Батя характеризует меня не иначе как: «Нассышь в глаза, скажет — божья роса». И ведь скажу, не сомневайтесь. — Да никакого, — пожимаю я плечами. — Но выглядишь ты так, будто умоляешь о помощи, — замечаю я осторожно. Гордый до жопы староста из тех людей, которые не просто не умеют просить о помощи, но считают это почти преступлением. Мне же кажется, преступление – корчить из себя всемогущего. Все мы люди. — Майский, иди куда шел, — явно зверея от этого комментария, советует мне староста, но я не намерен отставать. Если без очков он толком ничего не видит, это же пизда! Надо помочь человеку, я же не бесчувственное говно. Подхожу совсем близко и присаживаюсь на корточки перед разбитыми очками. — Очечи уже не реанимировать, — сообщаю я старосте. — Единственное, что мы можем для них сделать, — это устроить достойные похороны. — Майский, тебе надо повторять дважды? Иди в аудиторию, я сказал! — О, эти властные нотки, которые Дитрих так любит практиковать. Будь он генеральным директором какой-нибудь большой компании, и это бы действовало на сотрудников безотказно. Но мы-то здесь не офисные планктоны. Только лишь на них учимся. Так что попридержи коней, братишка. Повыебываешься на меня в случае, если станешь моим работодателем. А пока мы в одинаковой «весовой категории», тебе бы лишний раз не кукарекать. — Если я уйду, как тогда быть с тобой? — спрашиваю я, выпрямляясь. Мой вопрос, кажется, на мгновение ввергает Дитриха в искреннее недоумение. — Сам разберусь, — фыркает он, вроде бы говоря со мной, а смотря чуть левее. То ли не видит, то ли не хочет смотреть. — Пойдем, хоть в аудиторию тебя отведу, — беру я его за руку, на что староста реагирует слишком резко. Выдергивает ладонь из моих цепких пальцев с таким видом, будто я не руку ему пожамкал, а задницу. Поц, какие у тебя проблемы? Нахера ты из любой ситуации разыгрываешь драму в три акта? Господи боже, что за упертый баран. — Чего ты ко мне прицепился? — хуже прежнего шипит Дитрих. — Мы что, внезапно стали друзьями? — А что, надо дружить с человеком, чтобы хотеть ему помочь? — недоумеваю я. Неужели на мои плечи возляжет нелегкая миссия разжевывать людям очевидные вещи? Не очень-то мне хочется напрягаться, если честно. Дитрих, ты же умный парень, ну так давай, умничай. — Я знаю, что ты меня на дух не переносишь, — неожиданно заявляет он, видимо, таким образом решивший шокировать меня своей прямолинейностью. Беру свои слова обратно, ни хера не умный. — Не-не-не, — поспешно мотаю я головой. — Ты, бро, что-то напутал. — Реально напутал, поц, что за домыслы? — Это ты меня на дух не переносишь. Забыл, что ли? А я к тебе отношусь хорошо, — отвечаю я честно. — Ты, конечно, не без говна. Но все мы не святые. Зато умный. Целеустремленный. Пытаешься всем помочь. Не всегда к месту, но… Лучше предлагать помощь всем, включая людей, которые в ней не нуждаются, чем не предлагать никому, включая тех, кому она действительно нужна. Верно же? — улыбаюсь я. — Так что не парься и не надумывай лишнего, — по-дружески хлопаю я Дитриха по плечу. — Будь проще. Как я, например, — советую я. — Нет уж, спасибо. Предпочту остаться сложным, — цедит Дитрих, но вид у него такой, будто бы я его смутил. Блин, и почему я не подумал об этом раньше? Отменная тактика! Он на меня орет что-нибудь вроде: «Майский, какого черта ты опять нихера не сделал!», а я ему в ответ: «Ты такой офигенный, я не могу! А можно автограф? Распишешься у меня на груди?!». Надо будет как-нибудь это провернуть. — Так что? Довести тебя до аудитории? — не отстаю я. — А смысл? — выдыхает Дитрих уже менее враждебно. — Ничего записать я все равно не смогу. Домой поеду. Если действительно хочешь мне помочь, принеси мои вещи и помоги вызвать такси. — Опа, снова властные нотки. Не просит, а приказывает, ей-богу. Ну да черт с тобой, ебанашка. — Без проблем, — пожимаю я плечами и направляюсь в аудиторию. Александр Час от часу не легче. Да, я действительно попал в ситуацию, в которой мне бы не помешала помощь. Но блять. Блять. БЛЯТЬ. Ну почему Майский? Почему именно он? На планете больше семи с половиной миллиардов людей, но ко мне подошел именно он. Именно, сука, он. Пиздец. Стою у окна, облокотившись на подоконник, и слышу, как из аудитории доносятся голоса одногруппников. — Эй, Саня, ты чего делаешь? Не трогай вещи Дитриха, он же взбесится, если заметит, что ручки лежат не на своих местах! — выкрикивает кто-то, после чего доносится общий гогот. Очень смешно, ублюдки. Если я, в отличие от вас, люблю порядок, умею правильно распределять время, пунктуален и усидчив, это не значит, что я фрик, над которым стоит потешаться. Это значит, что фрики все вы. — Он мне разрешил! — доносится веселый голос Майского. По-моему, он счастлив двадцать четыре часа в сутки. То ли под наркотой. То ли просто серьезно болен на голову. — Ага, конечно, — не верят его словам. — Да он, скорее, обольет свои вещи бензином, чем разрешит тебе их трогать. Справедливое замечание, но сегодня, так и быть, сделаю исключение из правил. Все-таки он меня поразил. Другого я был о нем мнения все это время. Полагал, что он абсолютный похуист во всем, что в учебе, что в жизни. Но вот незадача, он оказался единственным человеком, который заметил, что со мной что-то не так, и предложил помощь. А уж после его тирады про: «Ты меня терпеть не можешь, а я к тебе отношусь хорошо» вообще не знаю, что и думать. Невольно почувствовал себя свиньей в отношении парня. Но ненадолго. Ровно до следующего диалога, долетевшего до моих ушей. — И, тем не менее, разрешил, — вещает Майский. — С чего бы вдруг? Он что, уходит с пары? И ты? — налетают одногруппники с расспросами. — Только не говори, что вы, наконец, идете бить друг другу морды?! — Не, — лениво отзывается Майский. — Все проще, братаны. У нас свиданка! Меня спасает только то, что я опираюсь на подоконник. Иначе бы сполз на пол. Какого, сука, хуя?! Аудитория аж дрожит от хохота. Пятно, имя которому Майский, выплывает в коридор и приближается ко мне. Никогда еще желание убивать не было у меня настолько острым. — Ну, погнали! — протягивает он мне, видимо, мой рюкзак. — Что за чушь ты там порол?! — накидываюсь я на него. От появившейся было благодарности не остается и следа. — А что такого? — искренне удивляется Майский. — Мне почему-то кажется, что ты бы не обрадовался, скажи я им правду. Поразительная проницательность для парня, эмоциональный диапазон которого ниже, чем у кафеля под ногами, а интеллектуальный — как у кастрюли с пельменями. Не люблю чувствовать себя уязвимым. И не хочу, чтобы кто-то знал о моих слабостях. Но… — А отмазку попроще ты придумать не мог? Лучше бы подтвердил, что будет драка, — рычу я, и не думая успокаиваться. — Шутишь, что ли? Тогда бы полгруппы увязалось за нами, — продолжает парировать мои выпады Майский. — Чего ты так напрягаешься? ДЕЙСТВИТЕЛЬНО! А ХУЛИ ЭТО Я, СОБСТВЕННО, ТАК НАПРЯГАЮСЬ?! ВСЕГО ЛИШЬ ЛЮДИ, С КОТОРЫМИ Я УЧУСЬ, РЕШАТ, ЧТО Я ВОНЮЧИЙ ПЕДИК. — Да того, что они могут воспринять твои слова всерьез! Только слухов о том, что я нетрадиционной ориентации, мне и не хватало! — чуть менее эмоционально, чем это прозвучало у меня в голове, выговариваю я. — А что, кто-то действительно воспринимает мною сказанное всерьез? — смеется Майский. — Ты не заметил, как придумал шутку века! О, так он прекрасно понимает, как к нему относятся окружающие. Как к распиздяю, от которого нечего взять, кроме анализов, и тех, скорее всего, с глистами. Понимает, но ничего не делает для того, чтобы это изменить? В его духе. — Давай лучше сперва телепортируем тебя домой, а потом можешь орать на меня хоть до второго пришествия, — миролюбиво предлагает он, явно вертя в руках телефон, различить который я, увы, не могу. — Говори адрес. Смирившись с неизбежным, диктую улицу и номер дома, и только затем до меня доходит сказанное Майским. — Стоп, в смысле «потом»? Ты что, собрался ехать со мной? — ужасаюсь я. — Естественно, — произносит Майский будничным тоном. — От такси до квартиры еще дойти надо. Вдруг ты навернешься с лестницы и сломаешь шею, а мне потом чувством вины мучиться до конца жизни! — Да ты же… — у меня не хватает воздуха от вновь накатывающей ярости. — Ты же просто хочешь свалить с пар! — Ну что ты в самом деле. Я ведь только приехал в универ. Я очень хочу получить порцию бесценных знаний. Нестерпимо. Но чего не сделаешь ради любимого старосты! — старательно заверяет он меня. — Я дойду сам, — цежу я сквозь зубы. Не позволю мою мимолетную слабость превращать в цирк. — Да хорош говном исходить. Я ж помочь тебе хочу, а не в сексуальное рабство затаскиваю, — отмахивается Майский, раздражая меня этим лишь больше. — О, машина подъехала. Погнали, — произносит он и неожиданно берет меня за руку. Снова. Думалка у парня атрофирована напрочь. — Сдурел?! — одергиваю я руку и машинально прячу за спину. Выгляжу, наверное, как круглый идиот. — Что не так на этот раз? — вздыхает Майский. — Ты собираешься провести меня через весь университет за ручку, как дитё малое? — Мне кажется, что причина моего негодования очевидна. — А что в этом такого? — Вот пень. — Это унизительно! И кроме того, по-гейски, — добавляю я тише. Смягчил, как мог. — Дитрих, ты что, гомофоб? — в голосе Майского читается удивление. Звучит так, будто он вот-вот скажет, что от меня такого не ожидал. — Нет, — отвечаю я честно. Правда, не гомофоб. Беда в другом. — Пока это не касается лично меня. — Слишком большое значение ты придаешь тому, что и кто о тебе подумает, — замечает Майский. — Ты удивишься, но планета крутится не вокруг тебя, и большинству людей глубоко насрать, что ты и кто ты. Инфа – сотка. Ну подумают, что гей. Да и хуй бы с ними, — с этими словами парень протягивает мне руку. — Либо за ручку, как дитё малое, либо придется тебя тащить на руках. Как молодого супруга. Что-то подсказывает, что второй вариант тебе понравится даже меньше, — усмехается он. Я ему сейчас въебу. Я ему сейчас точно въебу. От души душевно в душу и по харе с разворота ногой, сука ты драная. Бесишь меня, пиздец. — Не поднимешь, — не к месту выпаливаю я, не подумав о последствиях. — Звучит как вызов! — заявляет Майский, а после я ощущаю, как эта блядища, этот тупой сгусток идиотизма, эта страхуебина поднимает меня над полом. Меня от злости начинает колотить. — Отпусти меня, придурок! — шиплю я, начиная вырываться. — Отпусти, или тебе пиздец! Майский возвращает меня в вертикальное положение даже быстрее, чем я надеялся. — Мне показалось, или ты только что матюкнулся? — веселье его бесконечно. — Я-то думал, что употребление таких слов ниже твоего достоинства! — Да пошел ты. — Лучше вместе пошли, такси-то ждет. Майский все же смыкает пальцы на моем запястье и тащит за собой. Препираться у меня сил не остается, поэтому я плетусь за ним, стараясь не думать о том, как это выглядит со стороны. Не проходит и минуты, как нам в спину прилетает: — Номер себе снимите, голубки! — Дашь денег, обязательно снимем! — не остается в долгу Майский. Что-что, а когда необходимо достойно ответить на подкол, ориентируется он шустро. Чувствую, я еще пожалею о том, что принял его помощь. Аукнется мне все это, как пить дать.