Лучше, чем ничего

Александр Признаюсь, после вынужденного общения с Майским я беспокоился, не решит ли он возвести себя в статус моего близкого друга. На следующий день после кончины очков я шел в университет со страхом, что чудила, лишь завидев меня, присядет мне на уши или и того хуже: полезет обниматься. К счастью, мои опасения не оправдались. Впервые похуизм Майского сыграл мне на руку. Кроме обычного приветствия, которые он кидал мне и весь прошлый год, ничего больше чудила не выдал, так что я вздохнул с облегчением. Выслушав от отца длиннющую лекцию по поводу того, что я не ценю вещи, которые мне предоставляют щедрые родители, деньги на новые очки я все же получил и сразу же их заказал. Придется недельку походить в линзах, и все окончательно вернется на круги своя. Ну а пока я обречен «купаться» в повышенном внимании со стороны противоположного пола, заметившего, что без очков я само очарование. Поразительно, какую важную роль в оценке человека может играть его внешность. Я ведь далеко не подарок и сам прекрасно это понимаю. Заебов у меня больше, чем звезд на небе, а значит и отношения с моей персоной будут походить на экскурсию в Ад. Терпеть меня невозможно, ведь я невыносим даже для себя самого. Но дамам на это абсолютно плевать. Девушки из нашей группы и раньше частенько меня доставали, но в последние дни особенно. Чтоб их. — Ой, Саш, а не объяснишь мне, как это решается? — указывает одногруппница на пример из задачника. Объяснить-то я могу, вот только в данном случае это бестолково. Марина, ты и сама прекрасно знаешь, как решать этот пример. Ты, блин, одна из самых сильных студенток не только в нашей группе, но и на всем потоке. Так какого черта ты строишь из себя глупенькую девочку? Не знаю, кто придумал утверждение, будто женщина при мужчине должна держать интеллект при себе. Зато знаю, что этот человек однозначно идиот. — И мне объясни! — подлетает Валерия, наклоняясь ко мне и предоставляя невероятную возможность заглянуть в ее соблазнительно глубокое декольте. Возможность, о которой я не просил, если что. Непроизвольно тяну руку к переносице, чтобы поправить очки, и запоздало вспоминаю, что сейчас их на мне нет. Девушка мило улыбается, расценивая этот жест, как проявление смущения. На самом же деле я раздражен. Точнее, раздражен я всегда, но сейчас особенно. Но алгоритм решения все же объясняю. Следует сохранять хорошие отношения как минимум с половиной группы. Если все устроят мне бойкот, мы скатимся в конец университетского рейтинга недели за две. Сальчиков, виновник моих неудобств в последние три дня, искоса наблюдает за происходящим, а затем, поморщившись, что-то тихо шепчет Алексееву — своему соседу. Тот — третий проблемный парень, после Майского и Сальчикова — прыскает в кулак и выдает: — Смотри штаны не обкончай, Дитрих. С такими-то видами! Оба начинают ржать, а девушки хмурятся. Валерия открывает рот, собираясь что-то сказать в ответ, но не успевает. — А ты смотри не обкончай штаны, пялясь на Дитриха. Уже которую пару глаз с него не сводишь. Если влюбился, так и скажи! Мы тут все люди понимающие и толерантные! — весело выдает Майский с последней парты. — Обещаю, бро, мы поддержим тебя в любом случае! Могу постоять рядом, пока будешь признаваться родителям. — Чего ты сейчас сказал? — вспыхивает Алексеев, подскакивая со стула. Что касается оценок, он уверенный среднячок. Но вспыльчивый характер все портит. Как-то Алексеев даже устроил драку с парнем из другой группы, что пытался ухаживать за нашей однокурсницей. Оказалось, Алексеев тоже положил на нее глаз. Драчунов я тогда разнял, но не уверен, что это было в последний раз. — Блин, бро, ну ты чего такой напряжный? — протягивает Майский, ложась на парту. — Я ж со всей душой, а ты… — Заткнись в тряпочку и не высвечивай, — шипит Алексеев, возвращаясь на свое место. Конфликтовать с Майским бесполезно. Ори не ори, оскорбляй не оскорбляй, а он все равно выдаст что-нибудь миролюбиво убогое, после чего вроде и бить его неловко, а вроде и в тыкву дать кулаки все равно чешутся. — Не ревнуй, детка, Дитрих весь твой, — тем временем, осклабившись, выдает Сальчиков. — Надеюсь, свиданка у вас прошла на высшем уровне? — Ой, даже не сомневайся! — отмахивается Майский. — Свечи, аромалампы, вишневый пирог. Рекомендую, — протягивает он, зевая. Слышу упоминание пирога, и меня аж передергивает. Майский из того типа людей, которые своей смертью не умирают. Им это, судя по всему, не интересно. — Жопа-то не болит? — продолжает давиться ядом Антон. — Блин, бро, вроде не болит. А должна? Поделись опытом! Ты в этом, видать, лучше меня шаришь, — расслабленно заявляет Майский. Вся группа, кроме Алексеева, Сальчикова и меня, начинает давиться от смеха. Антон сквозь зубы шипит что-то нечленораздельно матное, но к перепалке интерес тут же теряет. Ругань с Майским равносильна спору со стеной. Ни один нормальный человек тратить на это время не захочет. Даже Сальчиков. Убогих не трогают, их игнорируют. Благо в аудиторию заходит преподаватель, а это означает автоматический перенос любого намечающегося скандала на следующий перерыв. К этому времени о споре уже тысячу раз забудут. Преподаватель начинает читать лекцию, мельтеша перед доской, а я украдкой кидаю взгляд на Майского. Сегодня без учебника. Построил качели из ластика и насмерть обгрызенного карандаша. Нарвал бумаги и теперь кладет клочки то на одну сторону карандаша, то на другую, пытаясь добиться равновесия. Ахуеть, ты занятой парень, конечно. Но погодите. Мне показалось, или он сейчас встрял в разговор, вроде как заступившись за меня? Обычно он любого рода срачи очень ловко избегает, предпочитая роль зрителя. А тут нате, пожалуйста. Долго и усиленно размышляю над этим. Снова смотрю на Майского. Он, будто почувствовав мой взгляд, поднимает глаза и подмигивает мне. Резко отворачиваюсь, ощущаю смесь бешенства и… смущения. Блядь, да что за дерьмо со мной происходит? И все-таки тупость заразна. Я инфицирован. Нужна вакцина в виде усиленного изучения нового материала. Старательно всматриваюсь в написанное на доске и сосредотачиваюсь на выведенных мелом формулах. Нахера он вообще полез в перепалку? Концентрируюсь на лекции. Вслушиваюсь в голос шепелявого преподавателя. И с какого хера он мне тут мигает, блять? Нервный тик? Или что это? Что он имеет в виду?! Записываю за лектором каждое слово на автомате, сам слишком много внимания уделяя идиоту, половину пар разукрашивающему квадратики в тетради. Я почти отчаиваюсь перестать думать о мотивах поведения Майского, когда экран телефона вспыхивает входящим сообщением от мамы. «Сегодня приезжает Сергей. Не задерживайся». Меня будто окатывают ледяной водой. Я не видел брата больше года и не стану врать, не видел бы еще столько же. Ужасен не столько факт его приезда, сколько то, что в связи с этим ждет меня. Сердце начинает набирать обороты. Дыхание учащается. Во рту пересыхает и меня прошибает холодный пот. Черт, накатывает. Давно такого не было и вот опять. Резко поднимаю руку и прошу у лектора разрешения выйти. Тот, хоть и является одним из самых вредных среди преподавательского состава, мне милостиво позволяет удалиться с пары. Неспешно прохожу к выходу, стараясь не выдавать своего состояния, и лишь выйдя из аудитории, со всех ног бегу в туалет, надеясь, что сейчас там никого нет. Иначе мне пиздец. Саня Сегодня такой замечательный день, что тратить его на учебу кажется мне тяжким преступлением. Предлагаю ввести закон, при котором в хорошую погоду людей в середине учебного или рабочего дня будут отпускать на часик на релаксирующую прогулку. И чтобы каждый человек сам заранее прописывал, какую погоду предпочитает. Я тогда выиграю вдвойне, для меня-то любая погода хорошая. Но сегодняшняя — особенно. Знаете такие дни, когда часть неба заволакивают черные тучи, но при этом светит слепящее солнце. Получается интересный контраст. Сразу вспоминается первый учебный день. Прошло больше года, а кажется, будто было только вчера. И Дитрих тогда казался обычным выпендрежником, а не горшочком с тараканами. Забавно, что мой ассоциативный ряд так быстро пришел к старосте. В последние дни, о чем бы я ни подумал, в результате вспоминаю про него. Диковато, но да хуй с ним! То и дело поглядываю в окно, любуясь неестественно яркими деревьями и домами на фоне серых небес. Такие четкие и в то же время нереальные. Будто я попал в совершенно другой, отличный от моего мир. Странное чувство, которое нравится мне до чертиков. Преподаватель бубнит скучную лекцию, половину слов не выговаривая даже на треть. Но Дитриха это не смущает. Строчит, как печатная машинка, не забывая попеременно что-то выделять черной или красной ручкой. Такое впечатление, что ничего в этом мире его не беспокоит кроме учебы. Парень будто реально не понимает своего счастья. На перерыве перед ним вьются сразу две красотки нашей группы, разве что с плакатами не сообщая, чего они на самом деле от него хотят. А ему хоть бы хны. Сидит и с серьезными щами втирает им про матан. Братиш, они хотят другого. Ох, мне бы твои внешние данные. Каких бы дел я наворотил! Хотя какие бы дела я наворотил, боже? Девушку бы себе нашел. Я человек не жадный и не нуждаюсь в гареме. Мне бы одну миленькую девушку. Необязательно стройную. Необязательно сильно красивую. Необязательно супер умную, я и сам не гений. Обычную приятную девушку, которая видела бы во мне не только друга или и того хуже — брата. С которой можно было бы обниматься. Ну и не только обниматься, чего греха таить. Только Хуй мне, а не девушка. Птицы обломинго давно свили гнездо у меня на голове, чтобы наверняка. Да-да, я тот самый чувак, который во френдзоне, в конце концов, возьмет ипотеку. Естественно, я не единственный, кто втихую завидует популярности старосты. Алексеев кидает скользкую шуточку. Сальчиков счастливо поддерживает. А Дитрих выглядит то ли раздраженным, то ли растерянным. Я-то знаю, конфликтовать он не любит, пока дело не касается рейтингов. За отметки порвет на германский флаг, а за себя — и пальцем не пошевелит. А я от ситуации чувствую легкую досаду. Да, Дитрих не сахар в чае, но блин, он же так старается. А теперь, когда я знаю причины ебатории в его голове, становится обидно вдвойне. Я сам не любитель скандалов, но сейчас без раздумий вступаю в легкую перепалку. С присущими мне шуточками, естественно. Грызться всерьез у меня намеренья нет. Конфликт исчерпан еще до начала. Преподаватель дает нам это понять, когда вплывает в аудиторию. И вот я уже сорок минут сижу и залипаю на вид из окна, периодически отвлекаясь то на собственноручно возведенную конструкцию из карандаша и стерки, то на Дитриха. Мне не дает покоя мысль о том, каким бы он был, не прессуй его так родаки. И какие бы таланты в нем открылись, не трать он все свое время на учебу. Может, он бы круто играл на гитаре. Или хорошо рисовал. А может, у него открылся бы талант в фотографии. Представляю Дитриха где-нибудь на берегу моря с профессиональным фотоаппаратом в руках. Ветер обдувает светлые чуть отросшие волосы. Взгляд устремлен на заходящее солнце. Он подносит фотоаппарат к лицу и делает кадр. Красиво. Такой момент можно было бы запечатлеть не только на пленку, но еще в своих воспоминаниях. И почему я об этом думаю? Произвожу новую попытку найти два клочка бумаги одинакового веса. Не выходит, и я невольно вновь кидаю взгляд на Дитриха, рассчитывая встретиться с его затылком. А встречаюсь со взглядом. Староста смотрит на меня с подозрением, будто знает о том, что я разглядываю его спину в течение всей пары. А может и о том, каким я его представляю без груза навязанной родителями ответственности. Короче поц, как обычно, создает проблему из ничего. Дружески подмигиваю ему, отправляя мысленный посыл расслабиться и не париться по мелочам. Он в ответ резко отворачивается к доске. Обиделся, что ли? Замечаю, что его уши слегка покраснели. Не обиделся. Хуже. Бесится. Небось мысленно истерит, уязвленный тем, что я могу посчитать нас друзьями. Расслабься, братиш, дружбой здесь и не пахнет. Просто человек я отзывчивый. Слыхал о таких? Хотя меня все и каждый клеймят похуистом, я себя таковым не считаю. Например, если заболеет батя, мне похуй не будет. Если дворовая собака вылезет на дорогу, рискуя быть сбитой, мне тоже будет далеко не все равно. Я не похуист, просто умею правильно расставлять жизненные приоритеты. Да, во главе списка не учеба, не карьера и не деньги, а всего лишь не особо популярная человечность. Но каждому свое, так сказать. Если я вижу, что могу помочь человеку, я помогу, независимо от того, в каких мы с ним отношениях и знакомы ли вообще. Так что расслабь булки, Дитрих. В уста с тобой целоваться не будем, можешь выдохнуть. Только я выдаю мысленную шуточку про уста, как староста вскакивает со своего места. Матерь божья, неужели экстрасенс? Отпросившись у преподавателя, он проходит к выходу, и я замечаю, насколько бледным он выглядит. Что-то с ним не так. И я даже, кажется, знаю что. Так уж вышло, уродился я созданием любопытным. И естественно, придя от Дитриха домой, первым делом я пошел гуглить, что ж это за лекарства он хлебает. Может, аллергик? Или гастритник? А вдруг что посерьезнее? Вдруг у поца гонорея, а мы всей группой ни сном ни духом. Короче, следовало проверить, не помирает ли наш дорогой староста. Оказалось, что жив и почти здоров. А весь перечень лекарств, которые я легко запомнил, так как зрительная память работает на пять с плюсом, оказался сплошь успокоительными средствами. Все до одного. Меня это весьма удивило, так как Дитрих редко проявлял такие уж яркие эмоции. Да, может пошипеть из-за трояка по теории вероятности, но на этом все и заканчивается. Он не бьется в истериках, не срывается на кого попало, не лезет в драку и не рыдает посреди пары. Возможно, мои представления о людях, нуждающихся в подобных медикаментах, очень узколобы. Не спорю. Потому и полез в дебри интернета, пытаясь разгадать эту страшную тайну. Никогда раньше подобным не интересовался хотя бы потому, что у меня самого психика стабильная. А порой, пока на своей шкуре что-то не прочувствуешь, и не поймешь, в чем сыр-бор. В общем… Начитался я о психических заболеваниях по самые яйца. Наставил Дитриху миллион диагнозов. Потом додумался посмотреть, когда применяются конкретные лекарства, найденные у старосты, и список заболеваний поубавился. Но все равно остался для меня слишком длинным. В тот вечер я закрывал ноутбук, думая о том, что заебы Дитриха — не мое собачье дело. Но прямо сейчас я почему-то решаю, что это далеко не так. Нет, вы вообще его видели? Лицо бледное, как полотно. А вдруг он что-нибудь с собой сделает? Я же не знаю, в какую сторону кренится его дырявая крыша! Беспокоюсь, как за себя! Поспешно тяну руку, привлекая внимание преподавателя. Он втыкает в доску, потому не замечает меня. Тогда я подаю голос: — Альберт Александрович, а можно выйти? — это один из самых вредных преподов, работающих с нашим потоком. Большинство еще на первой паре предупреждают, что мы можем выходить, когда угодно, только тихо, чтобы не отвлекать однокурсников от изучения материала. Но Альберт Александрович старой закалки. У него надо отпрашиваться даже просто поссать. Как в школе. — Дитрих вернется и выйдете, — кидает преподаватель. — Но мне надо выйти прямо сейчас, — настаиваю я. — Что, скажите на милость, за срочность? — хмурится Альберт Александрович. — Видать, хочет подтереть задницу своему мужику, — кидает Сальчиков. — Ой, вот только не надо завидовать, — не смущаюсь я. — А выйти мне надо, потому что… Не хотел распространяться, но я чем-то вчера траванулся и сегодня все утро дристал дальше, чем видел. Думал отпустило, но вот… Накатывает! Боюсь, не дотерплю, — выдаю я на одном дыхании. Что естественно, то не безобразно, так сказать. Преподаватель давится воздухом. Аудитория наполняется смешками и перешёптываниями. — О господи! — восклицаю я, хватаясь за живот. — Альберт Александрович, смилуйтесь! Преподаватель лишь отмахивается от меня с видом: «Черт с тобой, иди уже, куда хочешь». Хватаю рюкзак и бегу к выходу. В спину прилетает: — Майский! А вещи вы с собой зачем забираете?! — Я не забираю, — не теряюсь я, — просто у меня там толчевка. На всякий случай. Вы видели туалеты в наших университетах? Туалетная бумага в них занесена в красную книгу, потому что отыскать ее почти невозможно! — выпалив это, я выскальзываю из аудитории и выдыхаю. Осталось понять, куда Дитрих в своем состоянии направил бы свои стопы. Собственно, кроме туалета, больше подходящих мест и нет. Так что Альберту Александровичу я даже почти не соврал. Надеюсь, я успею.