Лучше, чем ничего

Слэш
NC-17
Завершён
17159
автор
Пэйринг и персонажи:
Размер:
741 страница, 59 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Разрешено только в виде ссылки
Награды от читателей:
17159 Нравится 6505 Отзывы 6125 В сборник Скачать

Глава 8. Первый снег

Настройки текста
Саня Выходим из подъезда навстречу холодному ветру. Темнеет сейчас рано, так что на улице уже царствуют сумерки. Мне кажется, в этом времени суток таится особое очарование. Многие восхваляют ночь, и я к ней, не буду врать, тоже неравнодушен. Но сумерки круче. Небо фантастическое! Рваные грязно-оранжевые облака неспешно плывут по темно-синему небосводу, скрывая за собой звезды и поднимающийся месяц. И кажется, что на все вокруг наложили синий фильтр. И на гаражи, и на дома, и на деревья. Даже на грязь, от легкого мороза застывшую в причудливых формах и сохранившую в себе отпечатки следов вляпавшихся в нее людей. На фоне такого неба электрический свет недавно проснувшихся фонарей невообразимо яркий, но еще не режет глаза и не разграничивает участки города на освещенные и утопающие в темноте. А на западе у самого горизонта еще тлеют угли зашедшего Солнца. Оранжево-бордовые всполохи, знаменующие окончание дня. Не понимаю, как люди выходят на улицу и не видят всего этого, уткнувшись в экраны телефонов или потопив себя в тревожных мыслях. Мир вокруг ахуительный, а им хоть бы хны. Дитрих, один из тех, кто не ведает окружающего волшебства, походит на колобка. Закутался в толстую темно-серую куртку, вокруг шеи намотав черный шарф и нахлобучив на голову теплую черную кепку. И все равно выглядит замерзающим. Я же в желтой куртке нараспашку чувствую себя вполне комфортно. Шапку я ношу только в суровый мороз, равно как и шарф. Все остальное время предпочитаю передвигаться налегке. Батя меня еще со школьных времен постоянно отчитывает за это, грозя воспалением легких, гриппом и менингитом. Но я домой предпочитаю приносить ветрянку, острое отравление или переломы. — Идти далеко? — мы только вышли, а староста уже ворчит хуже старого деда. Кажется, он все еще злится на меня за нападение с гигиенической помадой. Я всего-то и хотел, чтобы парень на мгновение расслабился. Возможно, метод я выбрал не самый эффективный, но, по-моему, будь у Дитриха хоть немного чувства юмора, шутка бы удалась. И все равно ощущаю себя виноватым. А я таких эмоций не люблю. Так что надо скорее заглаживать вину, пока староста не вписал меня в свой черный список, который у него наверняка имеется и даже не один. Вообще я не против побывать в чьем-то списке, но зачем занимать лишнюю строку? У Дитриха и без меня полно раздражителей. — Недалеко, — отвечаю я, улыбаясь. — Десять минут и мы на месте! — Десять? — Дитрих говорит спокойно, но в его голосе я улавливаю нотки ужаса. — А поближе ничего нет? — Что, старость не радость? — смеюсь я, бодро шагая навстречу своей цели. — Давай, девятнадцатилетний пенсионер, шевели булками! Дитрих без энтузиазма плетется следом. Сильно восторженным не выглядит, но я это исправлю. Готовь рыло, чувак, сейчас оно начнет трескаться от восторга! Проходим пару кварталов и останавливаемся у перехода. На светофоре красный, но дорога пуста. Делаю шаг, намеренный продолжить путь, и чувствую резкое натяжение куртки. Дитрих, вцепившись в мой капюшон, одним рывком возвращает меня за бордюр. — Ты чего? — удивляюсь я. — Красный свет, — морщится староста. Капюшон не отпускает. Чует, что получив свободу, я предприму вторую попытку жестоко нарушить дорожное правило. — Да похуй, — отмахиваюсь я. — Машины далеко. — Красный, блядь, свет. Ты слепой? — бесится Дитрих. Вступить бы с ним в дебаты по этому поводу, но очень уж хорошая погода, да и напрягаться лень. Так что как последние лохи стоим полминуты перед пустым переходом. Дитрих держит меня за капюшон, как маленького. В детстве мы так с батей гуляли. А теперь, выходит, со старостой? Меня от этой аналогии начинает пробивать на смех, но Дитрих мое хорошее настроение разделять не собирается. И не устал ты, бро, от вечного недовольного амплуа? Меня бы это заебало часа через три. Как же у тебя получается злиться абсолютно из-за любой хуйни? Однозначно, талант! Такое не проссышь. Наконец, зеленый. Переходим дорогу, пересекаем улицу и мы на месте! — Да ты шутишь, — выдыхает Дитрих, даже не стараясь скрыть разочарования. — А что такого? — удивляюсь я. Ты на что рассчитывал, поц? Что я поведу тебя в пятизвездочный ресторан? Алё, парниша, ты же в курсе, что не моя девчонка! Хотя… Если бы ты был моей девчонкой, я бы все равно привел тебя именно сюда, потому что главное не обложка, а содержимое! — Я не ем уличную еду, — заявляет староста. — Ты хоть представляешь, какая антисанитария царит в таких вот забегаловках? — возмущается он. Я же смотрю на яркую вывеску с надписью «Шаурма» и чувствую себя счастливым ребенком. Обожаю уличную еду. Эти вот маленькие будочки с кофе, бутербродами, шаурмой, выпечкой и тому подобным. Мне кажется, что в них присутствует свое неповторимое очарование. И даже гундеж Дитриха меня в этом не переубедит. Пока староста продолжает очередную нудную лекцию, на этот раз посвященную здоровому питанию и глистам, я начинаю рыться в кошельке в поисках денег. И сталкиваюсь с небольшой проблемой. Карту забыл дома. Оплата с телефона у меня не настроена. А с наличкой напряг. — Слышь? — окликаю я Дитриха. — Три рубля есть? — Нет, я не взял с собой денег, — отвечает староста. — Как можно предлагать человеку угостить его, при этом не зная, по карману ли тебе это?! — Да просто забыл карту дома, — пожимаю я плечами. — С кем не бывает? — Со мной! — рычит Мистер Идеальный. — Если нет денег, я домой, — староста явно вздыхает с облегчением. Ну уж нет, парень. Ты так просто не отделаешься. Я сказал, что угощу. И я угощу. — Стапэ, красавчик, — не даю я Дитриху развернуться в сторону дома. — Сейчас все будет, не ссы, — заверяю я его, оглядываясь по сторонам. — У кого бы попросить, — бормочу я, рассматривая прохожих. — Чего сделать? — у Дитриха такое лицо, будто я вслух планирую чье-то убийство. — Чего-чего… По-про-сить, — произношу я по слогам. — А что? — Погоди, — Дитрих бледнеет. — Ты хочешь подойти к незнакомому человеку и попросить у него три рубля на шаурму?! — Ну да. — Ты ебнулся? — Да что в этом такого? Ну не хватает мне три рубля, что ж мне теперь, обосраться? Мир не без добрых людей, знаешь ли! — Это унизительно! — Вот нихера. Я же вежливо попрошу, а не на коленях буду ползать. — Позорище, — продолжает злиться Дитрих. — Окей, — вздыхаю я, поняв, что староста любит усложнять жизнь не только себе, но и окружающим. — Не хочешь, чтоб я клянчил деньги? Значит, поможешь заработать, — лыблюсь я, срывая с его головы кепку. — Какого хуя?! — Потом поорешь, — отмахиваюсь я от парня. — Лучше скажи, свистеть умеешь? — Умею, — выплевывает староста, прожигая меня взглядом. — Ну-ка повтори? — я насвистываю несложную мелодию. Дитрих лупит на меня глаза с минуту, я луплю глаза на него. Староста явно внутри себя борется с кучей противоречивых мыслей. Но мелодию все же насвистывает. — Отлично, — киваю я. — Давай так. Когда я поднимаю палец вверх, насвистывай. Палец вниз — прекращай. Все понял? — Не буду, — до Дитриха начинает доходить, что я планирую сделать, и он не в восторге от моей идеи. — Окей, тогда я сейчас на всю улицу заору, что готов раздеться догола за три рубля! — конечно, такое я делать не собираюсь, но Дитриха сама возможность подобного мгновенно доводит до трясучки. — Не посмеешь, — цедит он. — О, на слабо меня берешь? Это ты зря! — смеюсь я, задирая футболку и оголяя пупок с пирсингом. Дитрих резко отворачивается и с тихим «Ненавижу тебя» начинает насвистывать мелодию. Вот и умница! — Ooh, crazy's what they think about me (Ох, безумие то, что обо мне думают), — запеваю я, стоя посреди улицы. Дитрих, которому я указал пока прекратить свист, явно хочет провалиться сквозь землю. Или умереть. Или провалиться сквозь землю и умереть. Учись, парень, относиться к жизни проще! — Ain't gonna stop cause they tell me so (И я не собираюсь останавливаться, потому что мне так сказали)! — продолжаю я надрываться, привлекая к себе и Дитриху внимание. Напротив нас останавливается пара человек, и я бессовестно размахиваю кепкой, намекая на то, что шоу не бесплатное. Хотя на деньги становится наплевать. Пою одну из тех песен, которые не смогут надоесть и через сто лет. И она так красиво накладывается на оранжевые облака, на синее небо, на свет фонарей, покрывающих золотым налетом сухие, потерявшие листья ветки деревьев. — Oh, here we go feel it in my soul (О, ну, давай, почувствуй это в моей душе)! Зевак становится больше. Кто-то даже вытаскивает телефон и снимает видео. Я не произвожу фурора, но несколько прохожих в эту минуту отвлекается от тягостей бытия. А не это ли главное? Они слушают меня. Возможно, начинают ощущать себя персонажами кино или окунаются в ностальгию. Я вижу это в их глазах. В расслабленных плечах, с которых ненадолго скинули тяжелый груз. — They say I'm a walking dreamer, baby (Говорят, что я ходячий мечтатель, детка)! — на слове «baby» подмигиваю Дитриху, за что он награждает меня крайне недовольным лицом. Не забываю периодически сигнализировать старосте, чтобы он начинал или заканчивал свистеть. Вообще я не рассчитывал, что он станет мне помогать. Но, как ни удивительно, выполняет он свою часть работы на пять с плюсом. Как обычно. В момент, когда я заканчиваю петь, у меня в кепке даже больше денег, чем я рассчитывал. — Вау! Ты только глянь! — верчу я добычей перед носом Дитриха. — Мне тут еще и на проезд хватит! Не придется пиздохать от тебя пешком! — хотя я не прочь прогуляться. — Пиздец нахуй, — бормочет Дитрих, закрывая глаза. — Могу я теперь просто пойти домой? — Сперва попируем! — отдаю деньги улыбчивому продавцу и заказываю две шаурмы в сырном лаваше. — Ты оглох? Я это есть не буду! — упорствует староста. — Ну не съешь ты, съем я, — расслабленно пожимаю я плечами. Тоже мне проблема. Непонятно только, нахера столько выкобениваться, если тебе ничего не надо. Послал меня нахуй и ушел в закат. Все ж просто. Но ты же не послал. В закат не ушел. И свистел как миленький, хоть и считал наш спектакль падением на дно. Выходит, говоришь ты то, что должен, а делаешь то, что хочешь? Ну и геморройный же ты парень. Пока повар творит чудеса уличной кулинарии, я вдыхаю холодный воздух полной грудью и неожиданно ощущаю холод кончиком носа. Невольно смотрю на небо и вижу, как на землю начинают сыпать маленькие белые снежинки. — Снег! — восклицаю я, подставляя ладони. — Дитрих, только глянь! — Я что, снега никогда, по-твоему, не видел, — бубнит девятнадцатилетний дедуля. — Может, и видел. Но в этом году это первый снег! — продолжаю я делиться восторгами. — Не первый, — мгновенно парирует староста, — январь, февраль и почти весь март с метелями никто не отменял. Ну что за человек? Радоваться мелочам он абсолютно не умеет! Не умеет ловить моменты. Разве можно так жить? Разве это вообще жизнь, если за день ты не поймал момент хотя бы раз. На пару минут. Пока едешь в автобусе, слушая любимую песню. Пока выдыхаешь пар, стоя на остановке. Пока пьешь обжигающий кофе, смотря на снег за окном. Неужели так сложно взять и просто проникнуться мгновением. Позволить себе отдохнуть от лишних мыслей? Люди слишком привыкли находиться в напряжении двадцать четыре часа в сутки. А меж тем кредо «зачем напрягаться, когда можно не напрягаться» остается моим беспроигрышным путем к счастью. Спорить со старостой бесполезно, так что я просто наслаждаюсь видом, попеременно морщась от новых снежинок, попадающих мне на лицо. Вскоре меня окликает повар и вручает две шаурмы в целлофановых пакетиках. Одну я протягиваю недовольному Дитриху. Несмотря на отвращение на лице, угощение из моих рук он забирает. Понятия не имею, о чем он в этот момент думает, но пялится на шаурму с жуткой сосредоточенностью. Видать ждет, пока из нее выпрыгнет таракан. Или поражен тем, как вкусно она пахнет. И насколько горячая. Пальцы обжигает даже сквозь пакет и салфетки. Знаете это неповторимое ощущение, когда руки окоченели от холода, и ты при этом касаешься чего-то горячего. Пальцы странно покалывает. Запястье все еще мерзнет, а ладонь уже горит. И это… ахуенно. Я делаю первый укус и ощущаю истинное гастрономическое блаженство, вместе с тем понимая, насколько я голоден. Дитрих какое-то время стойко наблюдает за моим чавканьем, прежде чем, наконец, решается попробовать. Александр Ебануться ложки гнутся. Нет слов, одни эмоции. В таком цирке я участвую впервые и не уверен, что захочу повторять. Нахера я вообще согласился? Такое впечатление, что у Майского какая-то суперсила, позволяющая ему вить из меня веревки. Исхожу говном, а все равно делаю так, как того хочет он. Ну не блядство ли? И что, сука, за дебильные восторги без причины? В очередной раз убеждаюсь, что Майский с головой не дружит. Притащил меня к какой-то обрыгаловке, понадрывался на всю улицу ради трех рублей и счастлив до жопы. Мало ж тебе для радости надо, парень. А уж когда снег пошел… Все, чудилу переклинило окончательно. А хули радоваться, когда на улице адовый дубарь. Сегодня же вытащу зимнюю куртку. Ветер пиздец. Не спасает ни шарф, ни кепка. А дебил стоит в куртке нараспашку и будто не знает самого понятия «холодно». Все ему, козлине, нипочем. Я же завтра наверняка опять проснусь с больным горлом, соплями и уничтоженным самолюбием после импровизированного выступления, и еще неделю буду ходить хередать. И все почему? Потому что Майскому приспичило пожрать дешевой несъедобной еды. Вокруг грязища, народ ходит исключительно недовольный и заебанный жизнью. Один лишь Майский как таз начищенный расплескивает вокруг себя нездоровый позитив. Аж тошно. Первый снег, видите ли. Давно не первый и далеко не последний. К тому же мерзкий и мокрый. А этот придурок еще и рожу под него подставляет. Вот и где мозги у человека, спрашивается? В шаурме, врученной мне почти насильно, находится целый один плюс. Она горячая. Так что грею о нее руки, надеясь не провонять дешманским общепитом. Майский стоит рядом и чавкает, как последняя свинья. Но чавкает аппетитно. А я с самого утра ничего не ел. Смотрю на шаурму, пытаясь разглядеть что-нибудь подозрительное. Но такая еда обычно таит в себе секреты, которые так сразу не раскрыть. Узнаешь ты их позже, уже сидя на унитазе. Майский справляется с причиной будущего гастрита наполовину, когда я решаюсь сделать первый укус. Хм… Неплохо. Сделав еще пару проб, соглашаюсь, что эта дрянь действительно вкусная. Так и быть, раз в год могу себе позволить употребить нечто подобное. Но не чаще. На проезжей части собирается небольшая пробка. Городской гул начинают разрывать клаксоны самых нетерпеливых водителей. Прохожие снуют туда-сюда, абсолютно не замечая ни меня, ни Майского. Свет светофора, фар, фонарей становится резче с наступлением темного времени суток. Я забываю о холоде, который мучил меня последние полчаса. В голове ненароком прокручиваю песню, исполненную Майским какие-то десять минут назад. Жую горячую еду, которую предпочитаю не есть, стою посреди улицы, по которой предпочитаю не ходить, в компании парня, с которым предпочитаю не общаться. Казалось бы, иду наперекор своим желаниям. Тогда почему я чувствую себя так легко и спокойно в этот момент? У Майского что, какая-то необъяснимая способность превращать обыденность в нечто неповторимое, а любую глупость в естественное течение жизни? Отрываюсь от поглощения шаурмы, поворачиваюсь к убогому и давлюсь недожеванным куском. Майский сам создает атмосферу и сам же ее к чертям убивает. Уничтожив свою порцию вредной пищи, он стоит весь уделанный майонезом и кетчупом. Нос, рот, руки. Даже, сука, футболка. Это, блять, какой же надо быть свиньей, чтобы так жрать?! — Эй, — окликаю я его. — Ты рот-то вытереть не хочешь? Майский вздрагивает, будто бы я отвлек его от каких-то только ему ведомых фантазий. Смотрит на меня очень долго, словно пытается понять смысл брошенных мною слов. А затем… — Ну не рукавом же, идиот! — шиплю я, от злости отправляю остатки шаурмы в мусорку, а сам начинаю рыться по карманам. Где-то у меня был платок. Майский смиренно ждет. Рук больше не поднимает, видимо, поняв, что может меня подобной манипуляцией и до истерики довести. Платок найден. Протягиваю его убогому, но тут же отдергиваю обратно к себе. Нет, в эти руки я ничего не дам, это же пиздец какой-то. — Тебе что, мать твою, шесть лет? — рычу я, начиная сам вытирать рожу Майского. — Ну, па-а-ап, — протягивает он шутливо, не сопротивляясь. — Педики, — прилетает злое откуда-то сбоку. Щуплый парень быдловатой наружности быстро удаляется от нас, то и дело зло озираясь. И я только сейчас понимаю, как мы с Майским выглядим со стороны. Психую, впихиваю платок в грязные руки чудилы и отхожу от него подальше. — Чего это ты? — удивляется он, используя платок по назначению. — А ты не слышал? — хмурюсь я. — Нас только что педиками обозвали. — Ну, обозвали и обозвали, тоже мне оскорбление, — пожимает Майский плечами, пытаясь оттереть пятно от футболки. На улице минус, а он в футболке и расстегнутой куртке. И нихера не мерзнет. Да как у него это, блять, получается?! — Оскорбление и есть, — хмурюсь я. — По-моему куда оскорбительнее, если тебя назовут, например, тупым. Потому что обвинение в интеллектуальной несостоятельности — это действительно обидно. А если тебе орут, что ты трахаешься с мужиками… Ну трахаешься и трахаешься, ну и что? — А ты трахаешься, что ли? — неожиданно для себя напрягаюсь я. — Неа. Но мог бы! — выдает дебилушка с умным видом. — Кто мне запретит? — Ориентация? — предлагаю я вариант. — Ну, только если она, — беспечно пожимает Майский плечами. Я же… Почему-то ощущаю легкое разочарование. Что ж… Мечтать не вредно.
Примечания:
По желанию автора, комментировать могут только зарегистрированные пользователи.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.