Лучше, чем ничего

Саня Можете считать меня параноиком, но у меня впечатление, будто атмосфера на кухне резко меняется. Мой вопрос висит в воздухе, будто дамоклов меч, но Дитрих не спешит на него отвечать. Лишь испытующе смотрит на меня в упор, будто бы чего-то ожидая. Или на что-то решаясь. Все мы знаем, на что. И все-таки приехали мы сюда не ради пирога. Мысль, от которой по спине пробегает табун мурашек. Почему так тяжело? Поедь мы крышей из-за страсти, и все было бы проще. Собрали бы пыль с пола. Разбили бы пару ваз. И очнулись бы без штанов где-нибудь в центре зала. Но Дитрих сдержан, я нерешителен. И мы, увы, не в кино для взрослых. От меня всего-то и требуется, что подойти и хорошенько засосать Дитриха. Казалось бы, что может быть проще? Но тело не слушается. Мысли сумбурные. Мы наконец-то одни. Стоим по разные углы кухни. Мы можем делать друг с другом все, что бы ни захотели. Но не делаем ничего. Не выдержав взгляда Дитриха, резко утыкаюсь обратно в холодильник. Вот жопа. С каких пор я такой ссыкун? С тех самых, как без памяти влюбился в пацана, очевидно. — С чем хоть пирог? — спрашиваю я, стараясь скрыть нарастающее волнение. Выходит хреново. Голос дрожит. Саня, успокойся. Это всего лишь секс. Не веди себя, как махровый девственник. Держи, чтоб тебя, лицо! — А тебе не все равно? — голос старосты ниже обычного. В нем проявляется еле уловимая хрипотца. Не та, которой страдают заядлые курильщики. Другая. Которая выдает в человеке возбуждение или нетерпение. Интересно, сколько сил Дитрих тратит на то, чтобы выглядеть таким спокойным? Я трачу всю энергию без остатка, просто чтобы не начать вести себя придурковато. — Я, конечно, все сожру, — отвечаю я на автомате, хоть голова забита другим. — Но все же… — мне ничего не мешает протянуть руку, приподнять крышку и посмотреть. Но я не могу пошевелиться. Тело словно одеревенело. Глаза упорно смотрят перед собой. Будто содержимое холодильника — самое интересное, что я когда-либо видел в своей жизни. Только пальцы, что вцепились в ручку холодильника, сжимают ее с такой силой, что начинают неметь. И я не могу их разомкнуть. Замечаю боковым зрением, что Дитрих отлипает от косяка и двигает в мою сторону. Матерь божья! Спокойствие, только спокойствие. Вдыхай через нос. Выдыхай через рот. Староста подходит ко мне почти вплотную. Со спины. Ближе, чем подошел бы любой адекватный человек, уважающий чужое личное пространство. Чувствую шеей горячее дыхание. Слишком близко. Невыносимо. Просунув ладонь между моим боком и висящей плетью правой рукой, Дитрих дотягивается до крышки и приподнимает ее, позволяя мне разглядеть начинку, на которую мне наплевать. — О, вишня, — выдаю я, потому что мне хочется сказать хоть что-то. Кажется, что напряженное молчание выдаст мое состояние. Надо говорить. Любую чушь. Главное не затыкаться. Не оставаться наедине с Дитрихом в непроницаемой тишине. Иначе он расслышит, как стучит мое сердце. — Помню, ты такой любишь, — говорит староста тише, но я слышу каждое слово. Каждое слово и собственное сердцебиение, молотящее по ушам. Если бы сейчас померили мой пульс, решили бы, что я пробежал марафон. Но я стою на месте. Вцепился в ручку холодильника, как в спасательный круг. От чего он меня спасает, не ясно. Мой марафон не физический. Он эмоциональный. Вздрагиваю, ощущая легкий поцелуй на шее ниже затылка. И без того сильное сердцебиение возрастает. Надеюсь, меня не стукнет инфаркт здесь и сейчас, ведь, несмотря на сдающие нервы, очень уж хочется узнать, что будет дальше. — Люблю, — я продолжаю пытаться говорить ровным голосом с той же интонацией, что и раньше. Не выходит ни первое, ни второе. В горле пересыхает. Делаю вид, будто поцелуй не вызывает во мне волнения, будто внутри только что не взорвалась эмоциональная атомная бомба. — Значит, позже попробуешь, — выдыхает староста мне в затылок, нажимая на дверцу холодильника и захлопывая ее у меня перед носом. «Позже». Меня накрывает легкое дежавю. Примерно в том же положении я оказался в тот вечер, когда спешил на встречу с Шуриком. Вроде бы и хочу повернуться к Дитриху, а вроде и ссыкотно. Я до всей этой свистопляски со старостой и не подозревал, сколько во мне внутренних страхов и комплексов. Никогда еще меня не накрывал такой ужас от мысли, что я могу все испортить. Хреново быть зависимым от чужого мнения. Даже если это мнение одного-единственного человека. Блядь, Саня, хорош. Заебал, честное слово. Рука Дитриха оказывается под моей футболкой. Она дрожит. Значит, и он нервничает. Выходит, парень тоже придает всему происходящему определенное значение, верно? Кончики пальцев едва проводят по пирсе на пупке. …Все, что делает Дитрих, мне исключительно приятно. Староста начинает целовать мою шею, и я инстинктивно наклоняю голову чуть вбок, чтобы ему было удобнее. …Так какого черта я стремаюсь и топчусь на месте? Рука поднимается выше, задирая футболку. Пальцы второй цепляются за пуговицу на моих джинсах. …Надо расслабиться и получать удовольствие. А работу над ошибками можно провести позже. Даже если бы Дитриха не выдавала хрипотца в голосе и его недвусмысленные действия в отношении меня, я бы все равно сообразил, к чему все движется, хотя бы по упирающемуся в район моей задницы стояку. Я не силен в намеках, но такого бы точно не упустил. Староста расстегивает мою ширинку и запускает руку в штаны. Блять. У меня тоже стоит. Пора прекращать строить из себя девственника-лиственника. Инициатива должна исходить от обоих, иначе Дитрих быстро заскучает. Ловлю парня за запястья, пытаясь вытянуть его граблю из своих штанов, иначе развернуться к нему лицом не получится, не сломав старосте руку. Дитрих этот порыв расценивает иначе и неожиданно вжимает меня в холодильник. Спасибо, что он в их семействе унылый, без магнитиков. Не хотелось бы, чтобы у меня на лбу отпечаталось «Анапа» или «Турция». — Погоди, — выдыхаю я, чувствуя, как холодные пальцы смыкаются на моем члене. — Да стой же… — большой палец поглаживает пирсу на головке. — Дитрих, блядь… — выдыхаю я с отчаяньем в голосе. Влажные губы на шее сменяют зубы. Укус не сильный, но ощутимый. Ага, словами мы общаться, значит, больше не намерены? Придурок, я же не против, но дай мне сделать хоть что-нибудь! Я тут только решимости набрался, между прочим! Ритмичные движения рукой вышибают воздух из легких и лишние мысли из головы. Упершись лбом в холодную дверь холодильника, дрожу от каждого касания, все еще держа старосту за запястья, но не мешая ему делать то, что он делает. Растворяюсь в ощущениях, начиная дышать тяжелее. Если так пойдет и дальше, позора не миновать. Но я не могу его остановить. Не хочу, чтобы это заканчивалось. Прикоснись ко мне еще. Александр …держи себя в руках, держи себя в руках, держи себя в… Прокручиваю у себя в голове, чтобы, не дай бог, не забыться, но чувствую, что сознание мое потихоньку плывет, контроль ослабевает, разгоряченное тело противится холодному разуму. Заключаю Майского в объятия со спины, и чувствую, как он едва заметно дрожит. Утыкаюсь носом ему в затылок и ощущаю еле уловимый запах шампуня. «Не торопись», — одергиваю я себя, но мои руки уже под его футболкой. Касаюсь пирсингованного пупка, поглаживаю холодные стальные шарики украшения. Знаю, что ему это нравится. И мне хочется немедленно проверить, на месте ли все серьги. Потому одной рукой добираюсь до левого соска, другую запускаю в его штаны. «Прислушивайся к нему», — но Майский шепчет «Дитрих, блядь!», явно желая, чтобы я притормозил. Но я не могу. Это выше моих сил. «Нежнее», — и я впиваюсь зубами в его шею. Не знаю, зачем. Неконтролируемый порыв. Собственническое желание оставить на его теле след в качестве доказательства его принадлежности моей персоне. Я плохо соображаю, что делаю. Единственный тихий стон срывается с губ Майского, и вместе с ним срываюсь я. Так хочу его, что если Саня в последний момент решит дать заднюю, у меня, наверное, поедет крыша. Он сжимает мое запястье, но больше не пытается меня остановить. И по тому, с какой силой его пальцы впиваются в мою руку, я легко определяю его состояние. Нажимаю на шарик серьги, выглядывающий из уретры, чтобы услышать второй стон. …Не здесь же. Второй рукой поглаживаю пирсу на левом соске Майского. Его реакция следует незамедлительно. Чувствительность Сани заводит. Хочется узнать, что еще вызывает в нем такую бурную реакцию. О каких эрогенных зонах я не знаю, но однозначно узнаю, пытливо исследовав его тело миллиметр за миллиметром. Парень с такой готовностью откликается на каждое мое действие, будто создан лично для меня и вобрал в себя все мои скрытые фетиши. …Хотя бы дойдите до постели. Оставив в покое сосок, опускаю руку вниз по позвоночнику и касаюсь обнажившейся из-за задранной футболки поясницы. Мягкая светлая кожа, по которой я бы с удовольствием размазал свою сперму. …Презервативы, смазка, растяжка. Не дури. Цепляюсь за пояс штанов и тяну их вниз. Как же я хочу в него войти. Здесь и сейчас. Прижимая к холодильнику. Чувствуя, как он, встав на носки, пытается выбрать оптимальное положение. Ловить его тихие стоны, медленно входя в него раз за разом, и игнорировать мольбы парня двигаться быстрее. — Дитрих, чтоб тебя! — возглас Майского выводит меня из бредового состояния. Я вздрагиваю и оставляю его штаны в покое, невольно поправляя очки, которых на мне сейчас нет. Дурацкая привычка. — Руку с моего члена убери, — шипит парень, теперь вцепившись в мое запястье обеими руками. — Зачем? Тебе неприятно? — спрашиваю это, невольно улыбаясь. Я знаю истинную причину его раздражения. Мне лестно. — Убери, или я кончу! — цедит Майский сквозь зубы. Даже не надейся. Я боялся, что у тебя не встанет. А вместо этого получил парня, который готов кончить спустя десять минут неумелой стимуляции. Ну уж нет. Я хочу довести тебя до оргазма. И желательно не один раз. — На это и расчёт, — ухмыляюсь я, сжимая его член сильнее и слыша тихий сдавленный скулеж. Сколько же ночей я грезил услышать это вживую. Сколько раз фантазировал, что вот так буду прижимать его к какой-нибудь плоской поверхности, мучая удовольствием. Реальность в тысячу раз лучше. То, что я сейчас ощущаю, невозможно представить. Только прочувствовать. — Ну не так же… быстро, — пыхтит Майский, и я только теперь замечаю, что уши его покраснели. Хочу увидеть выражение его лица, когда он кончает. Хочу, чтобы он умолял меня не останавливаться. Хочу, чтобы в порыве чувств он разодрал мне спину в кровь. Но это позже. — А ты что, можешь только раз? — невинно интересуюсь я, не лишая себя удовольствия помучить его еще немного. — Больше одного за раз я не пробовал, — смущенно бубнит Майский. — Ну вот и попробуешь, — шепчу ему на самое ухо, вновь начиная движение рукой. — Убери, — настаивает Саня сипло. Настаивает не слишком убедительно. По его тону может даже показаться, что просит он равно о противоположном. Не важно, что слетает с губ. Тело говорит о другом. И я намерен прислушиваться к нему. Оно врать не станет. Не останавливаюсь. Сжимаю пальцы сильнее. Увеличиваю темп, вжимаясь в Майского и проникаясь его ощущениями. Читая каждый его вздох, ловя каждую реакцию. Еще немного. Всего пара движений. Мне кажется, я сейчас сам кончу просто от осознания того, какое удовольствие ему доставляет моя рука. Интересно, на что, в таком случае, способен член? Саня резко откидывает голову назад, затылком упершись мне в плечо. С губ срывается протяжный стон. В последнюю секунду подставляю ладонь, и он кончает в нее. Жмурится и тяжело дышит, пытаясь прийти в себя. Не упускаю возможности подержать его, расслабленного и растрепанного, в своих объятьях еще самую малость, прежде чем вытягиваю руку из штанов парня и в легкой прострации смотрю на ладонь, испачканную спермой. — Ну и сука же ты, — выдает Майский зло, резко разворачиваясь ко мне. Щеки горят. В глазах шальной блеск. Парень в бешенстве. Но меня это почему-то не пугает. Следует стушеваться. Испугаться. Извиниться, чтобы, не дай бог, Майский не убежал от меня, обескураженный моими действиями. Я должен повести себя так. Так я веду себя обычно. Но я продолжаю смотреть на сперму на ладони. Он кончил. Реально кончил из-за меня. Уму непостижимо. — Я же просил остановиться! — продолжает рычать Саня. Я не боюсь, что он уйдет. Не уйдет. Что бы я сейчас ни сделал, не уйдет. Потому что ему Понравилось. — У тебя что, проблемы со слухом?! — как же Майскому идет смущение. Распаленным я желаю его еще сильнее. Но прежде… Почему бы не смутить его окончательно? Молча подвожу испачканную ладонь к губам и провожу по ней языком, испытующе смотря на Майского. С удовольствием наблюдаю, как его глаза становятся шире. — Ты ебнулся? — выдыхает он, нервно сглатывая. — Хотя, погоди, это не вопрос. Ты ебнулся, — добавляет он. Я его не слышу. Единственное, что меня на данный момент интересует, следует ли Майскому дать время отдышаться и немного остыть или сразу тащить в постель? Варианта, при котором что-то будет делать Саня, я почему-то даже не рассматриваю. И зря. Саня Говорил же, что Дитрих перетянет на себя все одеяло. Так, собственно, и выходит. Довел меня до состояния нестояния (на ногах, а не ниже пояса) за пару минут, опытная собака. Будто совершенно точно знал, как мне понравится, с какой скоростью и с каким нажимом. Это при том, что даже я сам не всегда справляюсь с этой задачей. Мне бы радоваться, но я жутко злюсь. На себя, в первую очередь. На Дитриха — во вторую! Просил же. Ну, просил же, блин! Какого хера?! Я тоже хочу принимать активное участие, между прочим. Не надо меня недооценивать! Ебать в одностороннем порядке — тем более! Разворачиваюсь, чтобы высказать в наглую рожу старосты все, что думаю о его поведении. Но впечатление, будто он не слышит ни единого слова. Лишь пялится на свою ладонь с моей спермой так завороженно, будто кончаю я золотом. Только хочу упомянуть об этом, когда Дитрих внезапно поднимает ладонь к лицу и начинает слизывать с пальцев прозрачно-белую жидкость, при этом смотря на меня, как маньяк на жертву. Давлюсь воздухом, наблюдая эту картину. Вы когда-нибудь задумывались о том, насколько подобный процесс может со стороны выглядеть… сексуально? Я точно не задумывался. Но… Я ведь только что кончил, так почему опять?.. Говорю Дитриху, что он ебнулся. Но ебнулся тут по ходу только я, потому что хочу его поцеловать. Прямо сейчас. Хватаю парня за шею, притягиваю к себе и провожу языком по влажным губам. Блин, горько. И попахивает извратом. Слизывать свою сперму с чужих губ — кто бы мог подумать, что я способен на такое? Но мне почему-то кажется, что сейчас я решусь на что угодно. И ничем меня уже не смутить. Дитрих, кажется, теряется. Стоит как истукан, не откликаясь на мой поцелуй. Впечатление, будто бы ответная реакция со стороны партнера для него в новинку. Очень на это рассчитываю. Надо же как-то выделяться на фоне возможного гарема из красивых опытных пацанов! Хотя я не уверен, что на планете найдется второй такой дебил, который влюбится в Дитриха со всем его километровым багажом заебов. Касаюсь языком неплотно сомкнутых зубов старосты, беспрепятственно проникаю глубже, ощущая легкое ответное касание с его стороны. А затем оцепенение Дитриха проходит, и я снова не у руля. Если пару минут назад я протирал холодильник лицом, теперь пришло время моей спины. Дитрих придавливает меня к нему, слегка не рассчитав силы. Мычу, треснувшись затылком о холодную дверь, но возмутиться не выходит. Во-первых, потому что поцелуй парень не разрывает. Во-вторых, из-за влажной руки, которая вновь лезет ко мне в штаны. Да будь ты неладен, Дитрих! Как пить дать, эта сучара будет сверху. Ловлю дрожащей рукой старосту за запястье, пытаюсь ограничить его движения, но мысли — сплошная каша. Сконцентрироваться на чем-то большем, чем его губы, получается все тяжелее. Мне кажется, если я на мгновение дам слабину, то растворюсь в ощущениях и не уверен, что затем смогу собраться обратно хотя бы в подобие человека. Дитрих будто чувствует, что я начинаю размякать в его руках подобно маслу, что границы дозволенного ширятся, грозя и вовсе рухнуть под его напором. Но вместо того, чтобы продолжать переть напролом, староста притормаживает. Действия его становятся мягче. Медленней. Словно он меня дразнит. Долгий поцелуй наконец-то разрывается, но лишь для того, чтобы староста стянул с меня футболку. Я не против. Мне жарко. Хочу, чтобы разделся и он. Чтобы касаться его обнаженной кожи, впитывая ее прохладу. Тянусь к ширинке Дитриха, но не успеваю ее расстегнуть. Староста, избавившись от моей футболки, набрасывается на меня с новой силой, пытаясь удовлетворить свою потребность в человеческом тепле. Что-то мне подсказывает, что Дитрих из тех людей, которым всегда этого будет мало. Насыщение не настанет никогда. Я честно пытаюсь что-нибудь сделать в ответ. Дать в ответ. Но Дитрих слишком сконцентрирован на мне и делает все, чтобы и я сам невольно топился в собственных ощущениях. Я не могу больше ему противостоять. Голова кружится. Колени дрожат. Староста кусает мои губы с таким остервенением, словно боится, что я передумаю. Не передумаю. Расслабься уже, бро. Александр Последние толики разума утекают, будто песок сквозь пальцы. Чем больше я получаю, тем большего хочу. Меня возбуждает его запах. Его голос. Его тело. Его податливость, перемежающаяся с бунтарством. Его полный желания взгляд, направленный на меня. Такого я еще никогда не испытывал. Я хочу сделать его своим. Не на одну ночь. На целую вечность. И, кажется, наступи сейчас конец света и выживи только мы вдвоем, я бы ничуть не расстроился. Только я и Майский, и пусть мир катится ко всем чертям. Парень слегка уклоняется от моей очередной попытки поцеловать его. Губы припухли и блестят. Он пытается восстановить сбившееся дыхание. Мне тоже не хватает кислорода, но я не могу остановиться. Не могу-не могу-не могу-не хочу-не могу. Припадаю к его шее, которая и без того уже приобрела нездоровый бордовый оттенок. Но я хочу оставить на ней еще несколько своих отпечатков, чтобы все знали, что он занят. Вылизываю следы, которые оставили мои зубы. Слегка прикусываю кожу в местах, где она явно избежала моего внимания. Саня все это время предпринимает попытки расстегнуть мою ширинку. Но у него не выходит. Он то и дело отвлекается на мои действия. А дрожащие пальцы ни в какую не могут зацепиться за собачку замка. Его потуги меня забавляют, но хотелось бы уже какого-то результата, так как тереться стояком о плотную джинсу даже сквозь нижнее белье — то еще удовольствие. Пора менять место дислокации. Кухня — не лучший вариант. С неохотой отхожу от Майского на шаг, чтобы предложить ему заглянуть ко мне в комнату, но застываю, поперхнувшись словами. Обнаженный по пояс, с расстегнутой ширинкой, разгоряченный до максимума, он тяжело дышит, не отрывая от меня взгляда из-под взъерошенной челки. А я не могу оторвать взгляда от него. Он правда мой? Мне до сих пор не верится. — Пойдем, — протягиваю я руку Майскому, ощущая, как меня колотит. Внутренний шторм пробивается сквозь деланое спокойствие. Саня переводит мутный взгляд с моего лица на руку. Тормозит. Или сомневается? — Ок, — кивает он лаконично, кладя свою ладонь в мою и делая неуклюжий шаг ко мне. Неуклюжий, потому что ноги его, кажется, подкашиваются. Очередная дурная мысль, и наверняка на сегодня не последняя, посещает мой перевозбужденный мозг. Одним рывком притягиваю парня к себе, а затем неожиданно для него беру Майского на руки. — Какого хуя! — раздается оторопелый возглас. — Отпусти меня! Я сам дойду! Да-да-да, сам, но медленно. Слишком медленно. Нестерпимо медленно! — Дитрих, ты поехавший?! И кто в этом виноват, спрашивается? — Спину сорвешь! Я нихера не принцесса! Ох, Майский, ты лучше любой принцессы.