Лучше, чем ничего

Саня Стоически игнорируя мои вопли и вялые трепыхания, Дитрих таки дотаскивает меня до своей комнаты и кидает на кровать. Даже подумать страшно, каких усилий ему это стоит. Семьдесят пять килограммов счастья в виде меня — та еще ноша. А староста даже бровью не ведет. Сейчас его, кажется, вообще ничего не волнует, кроме продолжения секс-банкета. Невольно отползаю от Дитриха к самому краю кровати, пытаясь второпях проанализировать, как лучше действовать дальше. Но, оглядевшись по сторонам, понимаю, что все уже продумали за меня. Теперь понятно, зачем он отлучался. Педантично готовился к предстоящему рандеву. Об этом мне красноречиво намекают лежащие на тумбочке смазка и пачка презервативов. Сомневаюсь, что староста заранее планировал пригласить меня к себе. Выходит, эти предметы у Дитриха уже были? И скольких мужиков ты приводил сюда до меня, а?! Злюсь, аж скулы сводит. А Дитриху хоть бы хны. Медленно стягивает с себя свитер и рубашку и с умным видом аккуратно складывает их на стул. Я тебе, чел, не мешаю? Охеренная выходит ситуация. Моя футболка, значит, валяется скомканная на кухне, а свой свитер ты будто готовишь к продаже. А где же порнушные приемы вроде разрывания на себе одежды, чтобы пуговицы летели во все стороны? Или страстное раскидывание шмота по комнате: свитер в один угол, рубашка — в другой, трусы на люстру?! Что-то мне подсказывает, что если на люстре и окажется чье-то нижнее белье, то только мое. Со мной-то мы не церемонимся, да, Дитрих? Я ж, блядь, не свитер. Не помнусь! Окей, я цепляюсь к мелочам. Дело не в одежде. И не в ее складывании. Дело в смазке и презиках. Мне бы радоваться, что в наличии есть и то и другое, но ебать, как же меня это бесит! Надо бы наслаждаться видом раздевающегося старосты, но я не могу оторвать взгляда от двух предметов, наличие которых доводит меня до белого каления. — Что-то не так? — староста, видимо, замечает, насколько злые взгляды я кидаю в сторону его тумбочки. — Ты ведь не думал, что мы ограничимся поцелуями? — интерпретирует он мое поведение иначе. А в голосе явно улавливается настойчивость. Захоти я уйти, он меня сейчас так просто не отпустит. — Не совсем же я дурак, — хмуро бросаю я, переводя взгляд на по пояс обнаженного Дитриха и чувствуя новый прилив адреналина в кровь. Кто бы мог подумать, что вид полуголого мужика может так возбуждать. Никогда раньше за собой такого не замечал, а тут прям… впечатлен. У старосты хорошая фигура. До качка, конечно, как пешком до Марса, но видно, что парнишка корпит не только над учебниками, а иногда выходит еще и свежим воздухом подышать. Тебе бы в модели, Дитрих, с твоими-то внешними данными, а не сидеть в Залупинске, штудируя конспекты. Хотя тогда бы мы никогда не заобщались… Так что сперва вручи мне кольцо, а потом можешь и о карьере модели подумать. Но я поеду с тобой. Стану твоим менеджером! И охраной. Чтобы никто в сторону твоей задницы даже не дышал. — Мне просто любопытно… Сколько у тебя было парней? — я всегда считал идиотизмом спрашивать у девушки, сколько партнеров у нее было до тебя. Я и сейчас считаю это идиотизмом. Плевать на прошлое. Оно не имеет значения. Вот только… я сам не знаю, почему меня это так волнует. Наверное, пытаюсь оценить, насколько херовым я окажусь в постели. Или скольких мне необходимо переплюнуть. Саня, это супер тупо. Мега тупо. Просто задай ему жару! — Меньше, чем тебе кажется, — неопределенно отвечает Дитрих, неумолимо надвигаясь на меня. — Насколько меньше? — чувствую себя конченым идиотом. — Ты что, ревнуешь? — неожиданно ухмыляется Дитрих, хватая меня за щиколотку и одним рывком притягивая ближе к себе. Хватка мертвая. Не удивлюсь, если завтра на месте касания расцветут синяки, оставленные его пальцами. — Да, ревную, — выпаливаю я, заметно нервничая. Конечно, блядь, ревную. Конечно, сука! Как тут не ревновать-то?! — Тогда прекращай, тебе это не идет, — заявляет староста, стягивая с меня носки и, задрав штанину, припадает губами к моей левой лодыжке. Ебанутый! — В нашей паре единственный, кому следует ревновать, это я, — слышится тихое. — Это почему же? — удивляюсь я, не видя, но чувствуя, как на ноге моей расцветают засос за засосом. Дитрих отвечать не намерен. Ему сейчас не до того. Стояк у старосты мировой. Видно даже сквозь толстую ткань джинсов. Представляю, как сложно формулировать мысли, когда вся кровь из мозга притекает к члену. Мне в этом плане проще. Я-то разок «выдохнул». Хотя возбуждение не спадает и у меня. — А как давно у тебя был секс в последний раз? — еще один неуместный вопрос, который вырывается из меня непроизвольно. — Давно, — рычит Дитрих, цепляясь за мои колени, бессовестно их раздвигая и размещаясь между. — Насколько давно? — Очень давно, — цедит староста, буравя меня взглядом. Верю. Действительно давно. По глазам читаю, сейчас на мне оторвутся по полной программе. Может, мне следует быстренько накатать завещание? На всякий случай. — А может… — намерен я продолжить беседу. — Майский, — прерывает меня староста, вцепившись в расстегнутые еще на кухне штаны и одним рывком спуская их с меня вместе с трусами. — Может, ты заткнешься? — Я… я люблю поговорить во время секса. Обсудить сериальчики, поделиться мнением о новом музыкальном альбоме, — вру я, не желая признавать даже себе, что не могу замолчать, так как элементарно нервничаю. — Хреновый же у тебя был секс, если в процессе ты мог думать о чем-то помимо, — заявляет староста. Вот козлина! — А ты мне, значит, гарантируешь что-то получше? — провокационно уточняю я. — Кончит наш скромник Майский явно больше одного раза, — прилетает мне ответочка. — Иди ты в жопу, Дитрих, — бросаю я смущенно. — Не беспокойся, я доберусь и до нее, — обещает он, наклоняясь и беря мой член в рот. Я застигнут врасплох. Как-то не ожидал, что он вот так сразу… Да по самые яйца. Откидываюсь на постель, зажав рот дрожащими руками. Охуеть — ощущения. Мычу, пытаясь подавить рвущиеся из меня стоны. Выходит так себе. — П…погоди-ка, — выдыхаю я, пытаясь отвлечься от губ Дитриха на своем члене. Ох, блядь, почему так приятно? Вообще должно быть так приятно? По-моему это ненормально! Стопэ! Стопэ, собака, не напирай! Только не языком! Только не языком по серьге, сволочь! Притормози, животное! С твоей лёгкой руки я превращаюсь в скорострела! — А мы не обговорим… наши позиции… в данном процессе? — задаю я вопрос скорее для проформы. Все и так очевидно. Очевиднее некуда. Сегодня балом правлю не я. Дитрих, отвлекшись от члена, забирается на меня, придавив к постели всем весом. Дышит тяжело. Чувствую, с какой силой его сердце гоняет кровь по организму, будто готовит его к бою с целой армией противников. — Значит, не обговорим? — упорствую я. Ни ответа, ни привета, лишь взгляд чернеющих из-за расширенных зрачков глаз, устремленных прямо на меня. Ты хоть моргни, а то я решу, что в тебя что-то вселилось. Ни слова. Лишь вызывающая ухмылка на влажных губах. Дитрих проводит языком по нижней губе, слизывая оставшуюся на ней смазку с моего члена. Продолжая хранить молчание, наклоняется и припадает к моей выпирающей ключице, несильно прикусывает зубами торчащую косточку, а затем всасывает в себя кожу, явно намеренный на моем теле не оставить ни единого живого места. Запускаю пальцы в растрепанные светлые волосы, царапаю затылок парня, чувствуя, как староста начинает сползать ниже. А перед глазами все еще стоит облизывающийся Дитрих. Как же так выходит, что в девяноста девяти процентах случаев ты ведешь себя как древний раздражающий дед, который разве что детей клюкой не дубасит, но в один единственный процент внезапно превращаешься в человека, от каждого движения и действия которого сознание плавится от сбивающего с ног шквала сексуальности? Сука, быть таким дрочным – преступление! Вслух я этого, конечно, не скажу. Но в памяти образ такого Дитриха запечатлею на веки вечные. И буду надеяться, что вижу его таким не в последний раз. Шумно сглатываю, чувствуя, как губы Дитриха смыкаются на пирсинге левого соска. Когда до ушей моих доносится тихий стон, я не сразу соображаю, что принадлежит он не кому-нибудь, а мне самому. Мягким влажным языком староста проводит по сережке, избегая чувствительной кожи. Дразнит меня, сучара. Издевается. Но даже так движение штанги в проколе весьма ощутимо. Отрываю голову от кровати и приподнимаюсь на локтях, чтобы не только чувствовать, но и видеть, что делает Дитрих. Ловлю его ответный взгляд исподлобья. Старосту мое любопытство не смущает. Наоборот. Он ухмыляется, а затем вбирает в рот пирсу полностью и касается языком соска. Я вздрагиваю и бухаюсь обратно на кровать. Хочу большего. Предварительные ласки — это, конечно, круто, но и борщить с ними не стоит. Иначе они превращаются в ебучую пытку. Даже получив разрядку на кухне, я не ощущаю себя удовлетворенным. И мне хочется, чтобы Дитрих сполз еще ниже и продолжил то, что делал до моего дурацкого вопроса с позициями в постели. Секс у меня в последний раз был, ой, как давно. Тело, смекнув, что нам светит праздник жизни, готово на все сто процентов. Так что, пацан, я расположен впитать в себя весь твой гейский опыт! Дерзай! Дитрих, словно прочитав мои мысли, действительно начинает спускаться. И этот спуск я минимум неделю буду лицезреть на себе по оставляемым старостой следам на моем бренном теле. Он будто расписывается: «Я здесь был. И здесь тоже. Посмотрите, я добрался даже сюда. Всё моё, руки прочь». Эмоции по этому поводу у меня неоднозначные. И тут мою больную головушку пронзает мысль. Вздрагиваю, резко сажусь на кровати и пялюсь в сторону двери. Жду. Дитрих, волей-неволей уткнувшийся мне в пах при моем резком подъёме, устремляет на меня вопросительный взгляд. — Ты сдурел? — спрашивает он, опешив. — Точно никто не придет в самый ответственный момент? — спрашиваю я с легким беспокойством. Дитрих кивает. — Никакой тети Глаши, решившей вечерком заглянуть к племяннику? Или друга отца, забывшего что-то, когда был в гостях? Экстрасенса, безуспешно пытавшегося изгнать нечисть из родаков? — первые три раза продемонстрировали неприятную тенденцию, так что я сейчас ничему не удивлюсь. Дитрих толкает меня обратно на кровать, заставляя вернуться в горизонтальное положение. — Никто не придет, — успокаивает меня староста. Окей, если он уверен, что все будет в порядке, мне тем более нет смысла напрягаться. В конце концов, из нас двоих сильнее рискует именно он. Холодные пальцы касаются твердого ствола. Большим пальцем Дитрих нажимает на уздечку, подушечкой указательного водит по шарику пирсы, выглядывающему из уретры. Ужасающая пытка в моем теперешнем положении. Как если бы в печь с закрытой трубой забрасывали все новые дрова, но не давали выхода дыму, отчего он накапливался бы внутри. Не знаю, точное ли сравнение, но сейчас я ощущаю себя примерно так. Каждое касание, каждое гребаное действие Дитриха направлено на то, чтобы завести меня еще сильнее, и у меня от этого уже начинает ехать крыша. Если я кончу от одних только предварительных ласк, это будет уже второй провал века за последние полчаса. К таким достижениям я еще не готов. — Смерти моей хочешь? — выдавливаю я из себя, невольно закрывая глаза правой рукой, а левой уже некоторое время комкая одеяло. Слишком непривычно бездействовать. Но знаю, рыпнусь к Дитриху, распалю его сильнее прежнего. А он и так не выглядит сейчас особенно сдержанным парнем. Его плотина терпения дала течь, но все еще шатко-валко стоит на месте. Спровоцирую — она рухнет. И жопе моей не поздоровится. — Говорят, оргазм — это маленькая смерть, — прилетает ответ. А я-то думал, что Дитрих будет играть в молчанку до победного. — Если это так, то в некотором роде Да, хочу, — шепчет он, едва касаясь губами головки моего члена и вместе с тем начиная невыносимо медленно надрачивать мне. Пальцы сильные, движения выверенные. Медленные, но доводящие до исступления. Дитрих точно знает, что мне нужно. И когда он успел так хорошо меня изучить? Не сбиваясь с ритма, староста проводит языком от паха до пупка. Играется с горизонтальным пирсингом. Я шиплю сквозь стиснутые зубы. Вот же садюга. Если я попаду в дурку, вы знаете, кто тому виной. Александр Я, конечно, хотел хорошенько разогреть Майского, но не предполагал, что это выйдет так легко и настолько быстро. Саня оказался прост не только по жизни, но и в постели. Я грешным делом беспокоился, что он будет вести себя зажато и скованно. Особенно после его агрессивных взглядов в сторону смазки и презервативов. Думал, придется попотеть, чтобы его расслабить. К счастью, он из того типа людей, которые не стесняются показать, что им нравится. Потому, опираясь на его реакцию, легко просчитать все его «слабые» стороны и воспользоваться ими по полной программе. А если учесть, что Майский — одна сплошная «слабость»… Моя слабость. Он отзывается на каждый мой поцелуй, на каждое едва заметное касание и всем своим видом демонстрирует жуткое нетерпение. Я и сам на грани, но осознанно тяну резину до последнего. Знаю, как только войду в него, возбужденное состояние парня может частично схлынуть. Частично или полностью. Так что следует сперва пробудить все его эрогенные зоны, включая те, о которых он даже не подозревает. Отвлекаюсь от его пупка и тянусь к тумбочке, на которой смазка и презервативы. Саня будто в полуобморочном состоянии. Наблюдает за мной с легкой отстраненностью во взгляде. Не напрягается, когда щелкает колпачок на тюбике. Не выходит из возбужденного дурмана, когда я окончательно избавляю его от одежды. Не издает ни звука, когда рву упаковку презерватива. — Музычки бы, — единственное, что он выдает едва слышно. Язык у него заплетается, будто у пьяного. — Так включи, — киваю я на свой телефон, что лежит на краю кровати экраном вниз. Майский с усилием добирается до телефона, пока я аккуратно натягиваю презерватив на палец. Осталась у меня крупица разума, напоминающая об элементарных правилах гигиены. Не хочу, чтобы незначительные моменты подпортили Майскому впечатление. — Тебе тут мамка звонила. Всего пару минут назад, — доносится глухое, но мой мозг предпочитает фильтровать информацию, которая мне не нужна. Слышу, но не слушаю. Наверное, она звонила в тот самый момент, когда Майский уставился на дверь, ожидая, что нам кто-нибудь помешает. Нет уж, вселенная, сегодня мы играем по моим и только моим правилам. — Насрать, — кидаю тихо, размазывая смазку по презервативу. Я никому не позволю нас прервать. Майский пожимает плечами и снова утыкается в мой телефон. Роется в контакте в поиске нужного трека. Полностью обнаженный. Покрытый следами рвущейся из меня страсти. Но я все еще стараюсь держать себя в руках. Даже в теперешнем положении. Осталось потерпеть еще самую малость. — Слушаешь Nine Inch Nails? — слишком много вопросов, Майский. Ты хоть понимаешь, как мне сейчас сложно вести с тобой разговор. Осознаешь хотя бы одной извилиной, насколько я тебя хочу? Настолько, что крыша кренится. — Нет. — Ничего, если я поставлю одну их песню на репит? — вопросы-вопросы-вопросы, Майский, ты надо мной издеваешься? — Делай, что хочешь, — бросаю я, сосредоточенный совсем не на этом. Я не музыкальный эстет, мне абсолютно плевать. — Главное, не включай слишком громко, — поспешно добавляю я. Мне побоку музыка, но если она будет мешать мне слышать твои стоны, я разобью телефон о стену. Майский кивает, и через мгновение по комнате раздаются барабаны, имитирующие сердцебиение. И одновременно с этим я запускаю одну руку Сане под поясницу, приподнимаю его таз, наклоняюсь и беру у парня в рот. Парень от неожиданности вздрагивает и роняет телефон себе на лицо. Слышится недовольный скулеж, но я не намерен останавливаться. Текст песни, заполняющей комнату, начинает бить по ушам. Майский точно знал, что выбрать. …You let me violate you. …Ты позволяешь мне изнасиловать тебя. Я беру глубоко, а затем провожу языком по всей длине члена, присасываясь к чувствительной пирсингованной головке. В ответ слышу тихий, но звонкий отголосок со стороны парня. Хорошо, когда партнер доверяется тебе. Дает возможность сориентироваться и подстроиться под его личные предпочтения. Хотя, как я уже говорил, судя по реакции Сани, что бы я с ним ни делал, ему понравится абсолютно все. Покладистый мальчик. Хорошо, что первым об этой его черте узнал именно я, иначе конкуренция оказалась бы слишком высокой. …You let me desecrate you. …Ты позволяешь мне опозорить тебя. Не выпуская член изо рта, приставляю палец в презервативе к заднему проходу Майского, но не тороплюсь вводить его, а лишь смазываю края отверстия. Саня, приподнявшись на локтях, убирает челку, упавшую мне на глаза. Ему нравится наблюдать за тем, как я делаю ему минет. А мне нравится, когда он смотрит. Два гребаных извращенца. …You let me penetrate you. …Ты позволяешь мне проникнуть в тебя. Осторожно ввожу в Майского палец, чувствуя давление стенок. Саня убирает руку и откидывается обратно на постель. Правильное решение. Я бы посоветовал ему расслабиться, но мой рот занят. Да и слова не столь красноречивы, как глубокий, медленный, выматывающий отсос. Я сделаю все, чтобы эта ночь оказалась лучшей в твоей жизни. Саня Ощущения смешанные, состояние путанное, мысли невнятные. Жмурюсь, не понимая, как интерпретировать то, что происходит ниже пояса. Мне однозначно хорошо, но палец в заднице придает ситуации пикантный характер. Настроя он не портит, но вызывает легкое недоумение. От такой стимуляции действительно можно получить удовольствие? Сложно понять. А вот от губ и языка Дитриха еще как можно. Вставляй в меня что угодно, главное не останавливайся. И именно в этот момент староста, как назло, отвлекается от моего члена и проводит языком по впадине между пахом и бедром. Теперь проникновение пальца в мое бренное тело куда ощутимее. Нет сильного отвлекающего фактора в виде шершавых губ на члене. Окей-окей-окей, это даже хорошо. Надо привыкнуть. Прочувствовать. И понять, как от этого получают удовольствие. Я же не бревенчатое изделие, чтобы лежать и терпеть ради партнера. Я тоже хочу охуенных ощущений. И я их получу. Слышь, задница, я, блять, на тебя рассчитываю! Дитрих вводит палец на всю длину и медленно вытягивает его обратно, параллельно с этим оставляя у меня на паху засос за засосом. Парень, да у тебя фетиш, не иначе. Жмурюсь, когда проникающие ощущения начинают становиться резче и быстрее. Но ловлю себя на мысли, что готовился к худшему. А мне по идее, даже не больно. Пока. Только я успеваю привыкнуть к легким толчкам, как Дитрих прибавляет второй палец, и все по новой. Очень любезно с его стороны быть таким аккуратным, но мой член требует внимания, а все это длится невыносимо долго. И мне кажется, я сейчас ебнусь от невозможности кончить. — Да забей и просто вставь, — вырывается из меня неожиданное. — Серьезно, ну не сдохну же я, — а потом охуенно мне вздрочни, и я буду более чем доволен! Болевой порог у меня высокий, так что член в заднице не сильно меня отвлечет. Наверное. — Погоди, — настаивает староста. — Мне надо проверить… — он выпрямляется, аккуратно добавляет третий палец и после пары невыносимо медленных толчков, с жуткой сосредоточенностью на лице начинает прощупывать меня изнутри, меняет угол проникновения. Меня всего на мгновение торкает от пиздец нового ощущения, доставленного касанием пальцев. Аж в пот бросает. — Нихуя себе, — выдыхаю я удивленно. Такой херни я от своего тела не ожидал. Чего еще я о тебе не знаю?! — Ага, значит, и это место у тебя весьма чувствительное, — выдает Дитрих с нехорошей улыбкой. — Ты мне так пальцы сжал, будто намерен их переломать. И после этого ты еще сомневаешься в своей позиции в постели? Да ты же идеальный пасс, — выдает он. — Хуяс, — рычу я, тем не менее желая, чтобы Дитрих повторил этот финт. Не заставляй меня ждать! — Я постоянно снизу быть не намерен, если что. Так что готовься расчехлять свой тугой зад, — предупреждаю я на полном серьезе. — Да-да, — бросает Дитрих, явно то ли не услышав, то ли не придав значения моим словам. Очень зря, бро. Вряд ли ты в курсе, но я в своих фантазиях имел тебя до звона в ушах и пустыни в яйцах. Я тебя, а не наоборот. Так что ты так просто от меня не отвяжешься. Смазки староста не жалеет, так что даже будь я здорово напряжён, его действия не принесли бы мне сильного дискомфорта. Вот только в этой же смазке у меня уже все бедра. И покрывало подо мной. Что уж говорить о заднице… Даже странно, что нашего мистера перфекциониста это сейчас не смущает. Чует моя жопа, в этом омуте водятся такие черти, от знакомства с которыми мне не поздоровится. Один из моих любимых треков тем временем завершается и начинает играть заново. Давно мечтал заняться под него сексом. Правда, никогда не предполагал, что при этом буду с парнем. Поворотный поворот, не правда ли? Мне вообще всегда казались странными подборки музыки под постельные приключения, в которые входили треки в исключительно медленном ритме. По мне, так для такого процесса лучше ставить что-нибудь… побыстрее. Но эта песня — приятное исключение из правил. Она создает ту самую атмосферу дикого секса, когда ты слетаешь с катушек и не соображаешь, что творишь. Дитрих вытягивает из меня пальцы, выбрасывает нанизанный на них презик в ведро у кровати и тянется ко второй упаковке. Как завороженный наблюдаю за тем, как на этот раз он надевает презерватив на член. Достаточно ловко. Видно, что ему это не в новинку. Вопрос о возможном гареме пацанов остается открытым. Расправившись с презиком, староста внезапно наваливается на меня сверху и смотрит прямо в глаза. — Если я начну, то уже не остановлюсь, — говорит он тихо. Взгляд мутный. Расфокусированный. — Очень на это рассчитываю, — усмехаюсь я, стараясь не терять лица. Вообще-то мне сложно представить, что сейчас произойдет. — Я серьезно, — смешно хмурится староста. Говоришь, что если начнешь, остановиться не выйдет, вот только… Ты начал еще на кухне. Ты Уже не можешь остановиться. — Я тоже, — киваю я, теперь без улыбки. Ему, видимо, кажется, что я не воспринимаю происходящее всерьез, но это не так. Дитрих в ответ дарит мне мучительно долгий поцелуй, а затем садится на колени и, вцепившись в мои щиколотки, притягивает меня почти вплотную к себе. Александр Проникаю в парня медленно, не сводя взгляда с его раскрасневшегося лица. Я не позволю себе допустить ошибку. Все это кажется мне невозможным. То, чего я так желал, о чем грезил, о чем запрещал себе мечтать, воплощается в реальность прямо сейчас. В эту самую секунду. Мы еще толком не начали, а я уже не хочу, чтобы это заканчивалось. Касаюсь пальцами его ребер, опускаюсь ниже, сжимаю его бока и тяну на себя, аккуратно насаживая на член. Майский выдает тихое «Уф-ф-ф…». Ощущаю его напряжение. Парень сжимает меня, будто тиски, а я ведь не зашел даже наполовину. Хочется сорваться. Одним резким толчком войти по самые яйца и вбиваться в тугое тело до изнеможения, слыша его тихие всхлипы и чувствуя, как от каждого толчка он содрогается. Но я не хочу причинять ему боль. Не торопись. Дай ему привыкнуть. Ожидание невыносимо. Я и так терплю слишком долго. …I want to fuck you like an animal. …Я хочу трахнуть тебя, как животное. Первый плавный толчок. Саня шумно сглатывает, но не пытается меня остановить. …I want to feel you from the inside. …Я хочу чувствовать тебя изнутри. Второй. Парень явно пытается расслабиться, но у него не получается. Невольно царапает мой живот, видимо, даже не осознавая своих действий. Не останавливает, не отталкивает, но будто просит притормозить. Третий. Майский закрывает рукой глаза, тяжело сопя. — Эй, — зову я его тихо, — убери руку. — Не хочу, — слышится капризное. Это что-то новенькое. — Убери, говорю. — Говорю, не уберу. Вот поганец. Не вынуждай меня… — Я хочу видеть твое лицо. — Хоти дальше! Четвертый. Завершающий. Теперь пусть привыкает, пока я не решу одну незначительную, но раздражающую меня проблему. Хватаю Майского за запястье и фиксирую руку, которой он закрывал глаза, у него над головой. Второй рукой он пытается освободиться, и тогда я зажимаю и ее в том же положении, что и первую. Взгляд Майского мутный. Грудь вздымается от тяжелого дыхания. Он сейчас выглядит таким беспомощным… Полностью в моей власти. — Руки отпусти, — шепчет он. И это самый сексуальный шепот, который я когда-либо слышал. — Тогда ты опять закроешь ими лицо, — выдыхаю я, ловя его нижнюю губу и слегка прикусывая. — Не отпустишь, не сможешь двигаться, — замечает он, судорожно сглатывая. Действительно, будет неудобно. Но я к этой ситуации подготовился. Продолжая сжимать запястья Майского одной рукой, другой шарю под подушкой и почти сразу ощущаю холод металла. Игрушка, из-за которой в детстве я решил, что мой отец тайный полицейский. Истинное ее предназначение дошло до меня много позже. …Help me …Помоги мне! …It's your sex I can smell …Я чувствую запах твоей плоти. И этот запах сводит меня с ума. Майский слишком сосредоточен на ощущениях ниже пояса, потому не замечает моих манипуляций сверху. Лишь когда до ушей его доносится металлическое лязганье, он задирает голову, чтобы посмотреть на свои руки, и глаза его округляются. — С катушек съехал? — в сердцах восклицает он. Я лишь убираю руки с теперь уже зафиксированных у него над головой запястий, на которых блестят браслеты наручников. Приковать партнера к кровати — одна из фантазий, казавшихся мне нереализуемыми. — Да ладно тебе, будет весело, — обещаю я, покрывая его скулы легкими поцелуями. — И как прикажешь мне что-то делать в таком положении?! — не унимается парень. — А по-моему, тебе открыт целый спектр действий, — улыбаюсь я, кусая кожу на его груди. Не могу остановиться. Не могу прекратить целовать его. Майский — чертов наркотик, от которого невозможно оторваться и хочется еще и еще. — Это, мать твою, каких же? — меня забавляет его стремление активно участвовать в процессе. Будто бы он что-то пытается мне доказать. Еще не понял, что сегодняшняя ночь для тебя? — Ну-у-у… — протягиваю я, вновь садясь на кровати. Думаю, я уже достаточно подождал. — Например, ты можешь кончать, — с этими словами я толкаюсь в парня. Не сильно, но Майский едва заметно морщится, отводя глаза. Приподнимаю его бедра, чтобы попасть в место, что до этого нащупал пальцами. — Ох, блять, — вырывается из Майского, а я чувствую, что мои внутренние ограничители начинают сыпаться один за другим. Они и так держались последние полчаса на честном слове. Набираю ритм слишком быстро, но, как и предупреждал Майского, остановиться уже не могу. Стараюсь сохранять плавность движений, но то и дело забываюсь. Он такой тугой внутри, а ощущения настолько фантастические, что… Секс переоценен — всегда так считал, приравнивая данный процесс к обычной физической потребности подобно приему пищи или походу в туалет. Не заслуживал он, чтобы с ним носились, как с писаной торбой, был уверен я. Сейчас готов забрать все свои слова обратно. Секс с человеком, который до одури тебе нравится — это совсем другое. Прислушиваюсь к каждому вдоху Майского, к каждому сдавленному стону, ни на секунду не отводя от него взгляда. Чувствую, когда он испытывает именно то, чего я хочу. Такой разгоряченный и абсолютно беззащитный благодаря наручникам. Такой возбуждающий и желанный. Мой. …You are the reason …Ты причина …I stay alive. …По которой я живу. Напрочь теряю ощущение времени. То ли проходит пара минут, то ли пара часов. Это не важно. Я держу бешеный ритм, чувствуя, как капельки пота, собирающиеся на кончике моего носа, падают на грудь Майского, как ноги начинают неметь от усталости, а плечи сводит. Не могу удовлетвориться… Не могу насытиться им, припадая и припадая губами к светлой коже, облизывая ее, целуя, кусая. Цепочка наручников звякает в такт моим движениям. Я хотел быть сдержан. Я планировал выполнять каждое его желание. Я был уверен, что сделаю все, чего бы он ни попросил. Но… Контроль потерян. Саня Анал-карнавал заказывали? Вот он. Туточки. Во всей своей блядской красе. Я человек широких взглядов и не против разнообразных примочек в постели, пусть никогда их и не использовал. Но мне всегда казалось, что подобные вещи в сексе у пары появляются постепенно. Типа первые три месяца они друг к другу присматриваются и уже затем делятся своими фетишами. Потому я знатно охуеваю, когда Дитрих застегивает у меня на запястьях браслеты, тем самым приковывая к кровати. То есть мы еще не начали, а ты уже решил рассказать мне о себе кое-что новое? Я знал, что в омуте черти не безобидны, но не думал, что настолько. Следующее затем родео даже комментировать не хочу. Нечего мне сказать, кроме того, что… Ого, оказывается, это действительно приятно. Не без периодических резких болевых всполохов где не надо, но не критично. Вот только взгляд Дитриха немного пугает. В какой-то момент мне кажется, что он слетает с катушек окончательно. Его пальцы впиваются в мои бедра с такой силой, что синяки в местах их касания еще долго будут мне напоминать о пережитом. Вместе с шеей, обмусоленной вдоль и поперек. И с опухшими сосками. И, блядь, конечно, с задницей, которую нихера не жалеют. Дыхание Дитриха становится тяжелым. Лоб покрывается испариной. Пресс напряжен. Наблюдаю, как перекатываются мышцы рук, когда он слегка меняет положение. Чувствую капли пота, падающие мне на грудь. И пиздец как зол из-за того, что сам я сделать ничего не могу. Сжимаю наручники сильнее, надеясь, что цепь не выдержит напора, но нихера подобного. Лишь запястья раздираю. Но остаюсь все так же уложенным на лопатки. Я бы, может, придумал что поумнее или поднабрался сил, но нахожусь в слегка невменяемом состоянии. Не могу ни на чем сосредоточиться, кроме новых ощущений, от которых знатно штормит. — Д… — пытаюсь я выговорить фамилию старосты. Насчет разговоров во время секса он был прав. Тут не то что разговаривать, одно-единственное слово произнести — целое достижение. — Дит… — толчок, и небо в фейерверках. Саня, сосредоточься. — Дитр… — еще толчок. Да чтоб тебя, придурок! — Дитрих! — выпаливаю я, пытаясь привлечь к себе внимание, а точнее вывести старосту из некоего дурмана. Я и сам знатно дурею от происходящего. — М? — слышится тихое мычание. Я даже удивлен, что он реагирует сразу. — Наручники с мен… — толчок. Ёб вашу Машу, Дитрих, заканчивай! — С меня сними! — требую я дрожащим голосом. — Зачем? — на моем плече расцветает очередной засос. — Сними! — Не хочу, — шепчет он и проводит языком по моим губам. — Они мешают! — Мне — нет, — парирует староста, утыкаясь носом в мое солнечное сплетение и смотря на меня исподлобья. Есть в этом взгляде что-то звериное. Видели, как расширяются зрачки у котов, готовых наброситься на цель? Вот сейчас Дитрих напоминает кота. Огромного, тяжелого и дико взвинченного. А цель — я. — А мне — да… — выдыхаю я, невольно выгибаясь от очередного толчка, ощутимого настолько, что он пронзает все тело. — Сними, идиотина, — требую я несвойственным мне высоким голосом. — Не могу… — выдыхает староста, кажется, лишь увеличивая темп. Такое вообще возможно? Мы что, блин, в походе, где тебе дали задание развести костер с помощью одной палки? Той самой, что между ног? — Еще как… м-х-х… можешь! — выпаливаю я, шумно сглатывая. Ну все, я сейчас окончательно потеряю человеческий облик. У меня помутнение рассудка, вызывайте санитаров. — Не могу… остановиться, — наклонившись, шепчет он мне на ухо. — Боже, как же ты хорош, — судорожно выдыхает он. В смысле? Я же нихера не делаю. И это финиш, господа. Мало того, что меня… кхм… долбят, при этом умело надрачивая, так еще и вещи такие шепчут на самое ушко. И как после такого не кончить? Да никак. Уши закладывает. Вспышка эйфории пропитывает все тело и бьет по вискам, вызывая неожиданный приступ мигрени. Но мне так охуенно, что я не обращаю на все это внимания. Не сразу соображаю, что вцепился в гребаные наручники с такой силой, что пережал нахер все вены. Все мое тело на пару секунд напрягается настолько, что Дитрих просто не может этого не заметить. — Блядь, — слышу шипение со стороны старосты. — Слишком узко… — выдыхает он, а затем с его губ срывается плохо подавляемый стон. Он вздрагивает и затем буквально валится на меня. Какое-то время мы просто лежим, пытаясь перевести дыхание. Мне это дается с трудом — староста слишком тяжелый. — Теперь снимешь наручники? — тихо спрашиваю я, отойдя от первого впечатления. — Сниму, — кивает Дитрих, медленно поднимаясь с меня и садясь на колени. Выходить из меня он не торопится, хотя я чувствую, что его возбуждение схлынывает. — Но сперва… Сперва? Один из любимейших треков продолжает играть на повторе. Не знаю, сколько раз мы его уже прослушали. Раз двадцать минимум. Единственное, что я знаю точно, эту песню я слушать со спокойной душой больше не смогу. Не смогу, как пить дать. Она для меня теперь будет похлеще порнухи. Запечатлена намертво. Не будет забыта никогда. Выключи ее сейчас, и она все равно непроизвольно будет вертеться у меня в голове до самого утра. Дитрих тянет руку к телефону, водит пальцем по экрану. Музыка продолжает играть, значит, дело не в аудиозаписи. Щелк. Так. Что это сейчас было? — Эй? — хмурюсь я. — Ты меня сфоткал? Дитрих вместо ответа расплывается в довольной улыбке, продолжая пялиться на экран. И я… впервые вижу, чтобы он так искренне улыбался чему-то. Но… — Алё, козлина, я тебя спрашиваю! — рычу я, пытаясь лягнуть Дитриха ногой, но тело меня не слушается. Я слишком расслаблен, и каждое мое движение отдается в моей же, блин, заднице, которая не торопится мне говорить спасибо за экспериментальный секс с парнем, у которого не все в порядке с головой. — Не беспокойся, я сфоткал только по пояс, — кидает староста с мечтательной лыбой на роже. Слышь, чудила! Ты конечно сейчас офигеть красавчик, но это тебя не спасет! — Нафига?! — Для себя. Закину ее на облако. А с телефона удалю. Никто никогда ее не увидит. Кроме меня, — говорит он, наконец выходя из меня. Выбросив второй презик в ведро, он распластывается на кровати, положив голову мне на грудь. Ничего, что там моя сперма? Хотя… Дитриху явно похуй. — Ты ничего не забыл? — хмурюсь я, хотя очень сложно напускать строгий вид с настолько расслабленным и счастливым Дитрихом под боком. Будто совершенно другой человек. — Да, прости! — подрывается он, и через полминуты я, наконец-то, опускаю затекшие руки. — Ну ты и ебанутый, — выдыхаю я, потирая припухшие запястья. — Да, прости, — покорно соглашается он, снова положив голову мне на грудь и теперь смотря на меня в упор. — Слушай… — бормочу я, почему-то смущаясь этого взгляда. — М? — Жрать что-то захотелось. Может, пирога? — предлагаю я. …И Дитриха начинает раздирать дикий смех. — Удивительно, — восклицает он, поднимаясь с кровати и застегивая штаны, которые так на нем все это время и были, — как вообще такое невероятное создание оказалось в моей постели, — прыскает он в кулак. — В бубен захотелось? — лениво интересуюсь я, шаря взглядом по комнате в поисках одежды. — Не одевайся, — кидает староста. — Сперва в душ, а потом уже пирог, — говорит он, протягивая мне руку. — За ручку меня доведешь? — смеюсь было я, но пытаюсь подняться на ноги и понимаю, что не так-то это и просто. — И доведу, — Дитрих берет меня за запястье и заставляет подняться. — И помогу. — А можно без помощи? Я мальчик взрослый. — Не можно, — усмехается староста и тащит меня за собой в сторону ванной. Запоздало замечаю, как он прячет в карман еще пару упаковок презервативов. Что-то мне подсказывает, что такой душ я еще ни разу не принимал. Ладно, Саня, бодрячком. Сейчас перед тобой стоит только одна задача: выжить. Самое приятное выживание на свете.