***
Белые стены, аптечный запах со стерильностью, огромные толпы людей и сотрудников — тот набор, с которым обычно отправляются в церковь, чтобы помолиться и поставить свечку за какого-нибудь дорогого тебе человека. То, что обычно заставляет сжаться от переживания, утаившегося с потаенным страхом глубоко внутри — там, где легкие наполняются кислородом, а сердце отдает бешеный пульс, норму в два раза превышающий; там, где без слез не взглянешь на диагноз пациента в папке-планшете, уютно расположившейся рядом с дверью палаты того или иного невезунчика; там, где готов проводить практически все двадцать четыре часа, чтобы не беспокоиться о том, кто тебе дорог, и знать, когда нужно по-настоящему заплакать. Атмосфера обычно в таких помещения обстоит не лучше самого дождливого дня в осеннем Чикаго или чересчур заснеженной зимы, из-за которой на работу попадаешь с получасовым опозданием, кофе со сливками и парой свежеиспеченных булочек с корицей из пекарни на соседней улице для своего наставника-напарника предоставляя, который с трудом закрывает глаза и лишь тихо добавляет: «Это в последний раз, Гонтар», — с удовольствием забирая свой горячий напиток с всунутой насильно сдобой. Это сто седьмой раз, на самом-то деле. Хё Бин обычно смотрит с неприязнью, понимая, что доложить отцу не сможет: не поверит и отвлечется снова на какое-то важное совещание, вот-вот обещающее начаться с «у меня нет времени, милая, займись делом». Дарья улыбается как настоящая дьяволица, с большой радостью готовая искупаться в котле, который, как ей кажется, кореянка купила ещё со времен колледжа и отличием русской по правовой подготовке, которую Шин Хё Бин сдала на отметку четыре. Девушку тошнит от этой слащавой и такой стервозной улыбки, что она чуть ли не выливает на неё воду из крепко сжатого с золотым маникюром стакана, в итоге попадая на Маркуса Аллена, что с самым недовольным взглядом желает наорать на неё, но не может: двадцатидвухлетнее дитё с замашками долго выносящего план убийцы не стоит его терпения и сорванного голоса. Детектив почти прыскает со смеху, прижимая один кулак к своим губам, а второй рукой протягивая другу хлопчатобумажный платок, который никак эту ситуацию не исправит (хотя бы ради извинения). Обычно время показывает обеденный перерыв. Девушка отдала бы сейчас все, чтобы провести день таким образом, а не сломя голову быстрым шагом мчаться в палату с аккуратным номером «233». — Марк Аллен, — врывается она, встревоженным голосом заставляя его обратить внимание на неё, — что случилось? Где Люк? Он в порядке? Мужчина хрипло смеется, качая головой и с трудом приподнимаясь на больничной койке, к которой молодая детектив в мгновение ока подошла. «Ничто её не изменит», — думает брюнет, в который раз замечая это нескрываемое беспокойство за овчарку: собака действительно лучший друг человека. А Дарья, видимо, слишком любящая хозяйка. Это двадцать второй раз за два года. — Он в порядке, — кареглазый указывает ей взглядом на стул, чтобы она присела, но русая отказывается, — его увезли в отделение, как только началась стрельба. Аллен готов поклясться, что услышал на выдохе «спасибо, Господь» и легкий истерический смешок. Вероятно, не все знают, что даже детективы способны ломаться психически в какие-то моменты. — Мне так полегчало, честное слово, — она приподнимает уголки губ, смотря на мужчину, — потому что с этого чертового казино пришлось добираться до места стрельбы вашей, а потом узнавать, что тебя вообще скорая помощь забрала в центральную больницу. И про Люка не было ни одного слова. — Спасибо, что печешься о своем напарнике-наставнике, Мэд. Мне так приятно услышать, что ты рада увидеть меня живым, — саркастически тянет детектив, с легкой усмешкой замечая шуточное закатывание глаз от подруги, которая следом скрестила руки на груди. Они любят издеваться друг над другом, определенно, и эти два года доказывают в триста сорок четыре раза. — Я тебя умоляю, Марк, ничто не сможет убить такого человека, как ты. Кроме того, я бы не разговаривала с трупом, — фыркает забавно Гонтар и приподнимает брови, — не думай, я узнала о твоем состоянии ещё по пути сюда. Но все же, что случилось? — Вкратце? Бунт перерос в настоящее стрельбище, — жмурится мужчина, прикладывая свою руку к правому боку, где была буквально около часа назад пуля, — банда мистера Винтерхальтера дожидалась нас даже вопреки нашим скрытым подходам. Как видишь, мне пришлось очень несладко. — Мне кажется, это только цветочки. — Серо-зеленоглазая старается всеми силами подавить улыбку, когда слышит яростный стук каблуков в холле, стремительно приближающийся сюда. Только бы идиот не понял, что это настоящая смерть Аллена идет прямо к нему, правда, без косы и не в черной мантии. — Маркус Коннор Аллен, я просила тебя быть осторожным! — врывается рыжеволосая женщина, направляясь стремительно к нему, из-за чего мужчину даже передернуло на какой-то миг. Только Хлоя Аллен, многоуважаемая банкир и самая невероятная жена Маркуса Аллена, может произносить его имя полностью, имея под этим значением самые устрашаемые последствия, которые только могут прийти в голову такой нежной и хрупкой девушке на внешний вид. Дарья знает её чуть больше полутора года, но уже прекрасно имеет полное представление о такой сильной, прекрасной и до настоящей комы дикой — собственного опыта не было, но ей хватало лишь увидеть эту даму просто рассерженной. Гонтар сбивается со счета, когда начинается тихо хихикать, подсознательно фиксируя у себя в голове цифру «двести двадцать шесть» или, проще говоря — столько раз, сколько она была недовольна, мягко говоря, рядом со своим мужем. И даже несмотря на все эти мелочи, детектив с легкостью могла заявить, что это самая искренняя и настоящая любовь, которой можно только завидовать белой завистью и желать подобного. Дарью обычно касается улыбка на лице, когда она смотрит на их сверкающие обручальные кольца, от которых так и исходит тепло, за которым скрывается тьма нежных чувств и обещаний о светлом будущем — то, чего достигают немногие из-за жизненных трудностей или мразей в виде бывших партнеров. Дарья без сомнений утверждает, что их будущее — самое светлое будущее, которое только возможно в этой жизни. Дарья с толикой тени грустит, осознавая — понимая, что её будущему вряд ли настолько ярко светит солнце, чаще утопая за грозовыми облаками с проливными дождям и температурой в минус четыре градуса по фаренгейту; с большими свитерами ручной вязки, горячим чаем с апельсином и бергамотом (и каплей ликера), тьмой папок с уликами и отчетами и вечно мешающими под ногами Рэй и Люк. Звучит как серая осень, которую она ненавидит большую часть времени. — Любимая, — улыбается ей Марк искренне, из-за чего получает смачный подзатыльник с невероятным (черт его разберешь, в каком смысле) взглядом, — за что ты так? — За то, что с волнениями заставил меня срывать важные переговоры с крупной компанией и мчаться в больницу! — на повышенных тонах чуть ли не кричит миссис Аллен на него, пока Гонтар тихо стоит с другой стороны койки и пытается не засмеяться с этой семейной сцены. — Ты хоть знал, что у меня в голове произошло! Сколько вариантов я перебрала! И ненаписанное завещание на нашу малышку Саммер! — Ты меня уже настолько сильно похоронила? — удивленно вставил свои пять центов между монологом жены мистер Аллен, пока Хлоя лишь рассерженно взглянула на него, ударив по плечу, за которое он следом схватился. — Знаешь, Мэд, ты права: я, скорее, умру от рук своей жены, чем от какой-нибудь пули даже в грудь. — А? О Боже, Мэделин, я тебя не заметила, — напряженно выдыхает голубоглазая, мягко улыбаясь Дарье, которая в ответ ей кивает и все же прыскает со смеху, — а вы, мистер Аллен, никогда не смейте меня перебивать! Чем ты только думал, когда шел туда без пуленепробиваемого жилета?! Ты подумал, что Саммер ещё слишком маленькая, чтобы остаться без отца?! — В каком это смысле ты употребляешь «ещё», Хлоя?! — возмутительно он перебивает ее, пока Гонтар тихо направляется к выходу, стараясь сдерживать смех. Дарья уверена на все сто процентов, что их семья — самая лучшая и крепкая семья на свете. — Мэд, на твоем столе будет вся нужная информация, — вставляет Марк, замечая, как девушка уже хватается за ручку, вновь перебивая разгоряченные слова своей жены о его небрежности и тому, как он отвратительно подает пример для той же Мэделин, как молодому детективу, и своей годовалой дочери, которая уже ни раз в руках держала разного рода принадлежности её папы (конечно, не специально). Гонтар кивает и выходит, закрывая за собой дверь и продолжая смеяться с облегчением. Ей не нужно много идей и мыслей, чтобы понять, чем закончится вся эта разборка. А Маркус Аллен определенно завалит её письменной и самой скучной работой, как только узнает, что именно она сообщила Хлое Аллен о внезапном больничном её мужа. Пожалуй, это будет стоить того. На выходе из больницы она вдыхает полными легкими воздух, наполненный выхлопными газами, осенней свежестью и приятным запахом горячих блюд из углового кафе — живот предательски урчит, напоминая, что она за целый день съела лишь салат с пончиками и несколькими чашками зеленого чая, — и вновь убеждается, что это намного лучше, чем больница с её до ужаса химическими ароматами. (Дарья не знает ни одного человека, который бы оценил такой запах. И, вероятно, это к счастью.) Словить такси ей мешает неожиданный отклик, доносящийся у отдаленной стены — там, где обычно отсиживаются людьми с неутешительной судьбой, выкуривая пачку за пачку и думая закинуться. (Обычно она обходит такие места стороной, не желая трогать людей, которые выбирают легкие пути, не думая даже насладиться чем-то последним и столь приятным, чем выкуривание никотина.) — Так это та самая детектив, у которой больше двадцати раскрытых дел за два года? И которая так горячо вовлеклась в расследования мафии? — серьезный, с небольшой хрипотцой доносится голос до её ушей, что опознать с первого раза невозможно — не слышала и не узнает его. Интуиция подсказывает, что это явно не к уходящему постепенно за горизонт солнцу, которое скрыто за облаками почти целый день. — А вы?... Девушка не спеша направляется к той стене, где ни единой души не заметишь так просто: плохая освещаемость и падающая тень под определенным углом в определенное время суток. Психологически, как заверено, детективы должны быть сильны, не давая слабину даже в самые жуткие ситуации, показывая себя максимально смелыми и готовыми к любым трудностям. Дарья вырабатывает у себя привычку закусывать губу — из-за чего чаще заметны маленькие ранки, поверх покрытые помадой пыльно-розового тона, — когда дело касается чего-то неизведанного, столь опасного по множественным факторам и неуверенного. А ещё её рука незаметно и стремительно располагается на рукоятке пистолета, который покоится в кобуре, прикрепленной на тактический ремень хрупкой талии. — О, уверен, что ты слышала о нас, — девушка ещё больше напрягается, пока в её поле видимости не попадают двое мужчин, хорошо известных своими не столь отличными заслугами за «закулисье» больших деяний в относительно положительную сторону. — Егор Блэйд, — кивает на себя рослый мужчина с примечательными серо-голубыми глазами и следом указывает рукой на рослого напарника рядом, что подпер плечом кирпичную стену, — Герман Винтерхальтер, за которым ты, Дарья Гонтар, ведешь расследование чуть больше года, параллельно занимаясь другими делами. Девушка без замедлений вытягивает пистолет, снимая его с предохранителя и направляя на них с самым ледяным взглядом, который только был возможен за последнее время. — Ну-ну, зачем же так, — Блэйд убирает руки в задние карманы брюк, насмехательски смотря на эти предсказуемые действия детектива (уж слишком она очевидна в реакции). — Мы же не встречаем тебя с оружием — наоборот, вполне себе доброжелательное приветствие такого столь одаренного детектива, правда, к сожалению, в таком убогом месте, — Блэйд хмурится, бегло осматривая обстановку, из которой каждому хотелось бы убраться. — Какого нахрен вам нужно? Что происходит? Отвечайте, иначе каждому достанется по пуле меж глаз, — четко-хладнокровно-жестоко процеживает она сквозь зубы, крепче сжимая пистолет, дуло которого разделяло от головы обоих примерно в три-четыре шага. — Радушие из тебя так и хлещет, — тихо вставляет свои пять центов Винтерхальтер, с ядовитой усмешкой наблюдая, как огнестрельное оружие перемещается на него, а взгляд обладательницы этой вещи направлен на русского. — Обходясь без светских разговоров и его придуманных шуточек по пути сюда, — мужчина кидает мимолетный взгляд на немца, который лишь расползается в самодовольной улыбке и пожимает плечами, — мы здесь, чтобы предложить тебе одно совместное дело. — Ха, вероятно, это самая наихуевейшая шутка, которую я могла услышать от мафии, — серо-зеленоглазая саркастически смеется, не отводя взгляда от них. — С чего вы вдруг вздумали, что я решусь на такую авантюру и променяю свое честное имя ради выгоды вашего дела? — Все же информация, которую ты поведал мне о ней, вполне себе достоверна, — поддает смешок Егор, получая утвердительный кивок от Винтерхальтера — такой самодовольный, слишком уверенный и предупреждающий в одном слове. — Кроме того, ты сказал, что она может помочь. — Я сказал, что она может помочь, но не сказал, что она согласится помочь, — подправляет язвительно Герман, продолжая крутить в руке ручную зажигалку — привычка; у каждого свои замашки. — Черт с тобой, — мужчина вновь возвращает к детективу свое внимание, прекращая любезничать и переходя на максимально твердый тон, ведь люди ценят дело, а не вшивые и лживые слова. — Как ты должна была слышать из новостей, даже от своих коллег, то коррупция в мире занимает слишком влиятельное место. — Какое нахер мне отношение до этого? Мужчина приподнимает уголок губ и слегка склоняется к ней, плюя на то, что её пистолет идеально может расположиться прямо в его лоб: «С того, что это касается не только мафий, но и твоего идеального и любимого закона, за которым появляются дохуя предательских мразей с успешными позициями и тонной дерьма, которое легко залить в уши всех людей. Дарья, ты слишком умная, чтобы поддаться такому давлению и неправильно понять суть моих слов, поэтому и не пытайся даже включить из себя дурочку-детектива — мне плевать хотелось, честное слово, насколько это возможно». Русоволосая хмыкает и прищуривает взгляд, облизывая пересохшие губы, чтобы следом сорвать с кончика языка ядовитость, сдерживаемую до определенных моментов (пока не дойдет до точки невозврата): — Даже если это и так, почему вы думаете, что я буду участвовать в ваших планах? На кой черт я буду верить вашим словам? — Гонтар слегка скалится, слыша раздражающий звук зажигания зажигалки, который разносится как свинец — настолько тяжко и трудно, без ощущения свободы и со слабым теплом. — Потому, что у тебя выбора нет другого, Дарья, — уверенно отвечает Герман, устало потирая глаза рукой, сжимающей одновременно зажигалку, — твое решение — верить или нет, и поверь, мне было бы так похуй, не будь это дело настолько серьезным. — Знаешь, что, Винтерхальтер, прежде чем говорить о серьезности дела, надо отзывать общинный бунт, — едко выплевывает она эти слова и переводит оледеневшую пару глаз на его самодовольную физиономию с наигранным удивлением. — Правда? Они все же смогли это устроить? Пиздец, жалко, меня там не было, — иронично хмыкает молодой человек, слегка выпрямляясь, — но все же живы и здоровы, поэтому я не вижу проблем в твоих словах. — Мой напарник, благодаря твоим ручным щенкам, находится теперь на больничной койке! — Да, мне тоже жаль, что он занял твое место, ведь сюрприз предназначался тебе, моя детектив, — и немец растягивает губы в саркастичной улыбке от чуть ли не метающего в него ножи взгляда. Это второй момент, который определенно сделал его остаток дня. — Блять, заткнись, Герман, — рычит на него жестоко Егор, возвращая внимание девушки к себе, — если ты откажешься сейчас из-за этого придурка, то крупно пожалеешь. Не угроза, мисс Гонтар, лишь предупреждение. — Как же ты меня оскорбил, — с наигранным драматизмом отозвался Винтерхальтер, хохоча со всем тем ядом, что только успел скопиться за время ожидания выхода детектива из больницы и пути к этому самому зданию «благих надежд, чертов и ангелов в белых халатах и горького привкуса смерти с билетом либо в Рай, либо в ебучий Ад». — Я, по крайней мере, не требую от тебя ответа сейчас, — плюет Блэйд на шуточки младшего, серьезно смотря на неё, — но если ты все же решишься исправить возможную судьбу в благую сторону, то тогда сообщи об этом как можно скорее, — он всучивает ей в карман кожанки небольшую карточку с номером телефона и отходит назад. Девушка в последний раз смотрит на них, с трудом опуская пистолет, ставя его на предохранитель и убирая в кобуру, чтобы мигом без слов развернуться и умчаться в сторону дороги, где такси следом забрало её. — Она согласится, даю гарантию, — резко хладнокровным тоном заявляет немец, наблюдая за исчезающим между другими машинами такси. Дарья остаток пути гадает, почему не арестовала их, когда был шанс, выбирая самые наиболее оправдывающие варианты — она не адвокат, чтобы доказывать свою безвыходность.***
Обычно, вечер — один из самых шумных времени суток, ведь в полицейском департаменте именно в такие часы начинается настоящий кипиш с тьмой преступлений, заявлений о пропаже или похищении и загородных поездок с патрулированием. Обычно, Дарья любит проводить свои вечера в департаменте, выходя из своего отделения и направляясь к друзьям, что заседают в своем отдельно выделенном просторном кабинете — спецотряды, занимающиеся работой намного серьезней. Они с удовольствием запихивают девушку в свою мужскую компанию лишь с парой женщин в отряде, весело шутя, поедая разного рода дрянь, играя в дартс и гольф (пустые стаканчики, смятые в несколько слоев бумаги А4 и какие-то указки отлично служат для этого) и обсуждая произошедшее за последние дни. Обычно, Дарья откладывает всю работу на попозже, обещая к ней вернуться через полчаса, как придет от друзей; возвращается она через два с половиной часа, с расслабленной головой погружаясь в кучу отчетов с уликами под тихое сопенье Люка на лежанке и очередное ругательство Марка, что она просидит до позднего часа, если будет так часто ходить (чаще он ругается из-за того, что забронированный столик в дорогом ресторане в паре кварталов отменяется по каким-то внезапным причинам; очередное недовольство Хлои Аллен, которая так мечтает сходить куда-то с мужем, оставив их годовалую дочь на бабушку с дедушкой). Девушка не каждый день настолько задерживается от завершения своих рабочих часов, но порой, не имея желания возвращаться в квартиру, где её ждет заспанная белокурая Рэй, она разгребает настоящую свалку из ненужных и нужных доказательств с фактами. Обычно, это ей нравится, но не сейчас, когда Маркус Аллен попал в больницу, а от самых известных на слух и на дело мафий приходит предложение о совместном деле. Который час детектив сидит за своим компьютером, вчитываясь в информацию о коррупционной власти, что действительно начала занимать вершины практически во всех возможных сферах. Без удивлений, когда она выходит из кабинета, чтобы купить себе что-то из автомата на перекус, то слышит разговор о предложении чиновников заведующему департамента — отцу Шин Хё Бин — заключения какого-то договора или контракта. Гонтар судорожно выдыхает, возвращаясь обратно без какого-либо батончика. Она ходит взад-вперед, незаметно для себя нарезая пятнадцатый круг и осматривая тусклые стены в бежевых тонах с редкими картинами, дипломами и грамотами, что украшали эти пустые бетонные стороны; часы назойливо издавали тиканье над дверью, оповещая о том, что за окном был уже девятый час. Люки с необычайным интересом наблюдал за хозяйкой, время от времени зевая и умывая свою морду лапой, будто настоящий человек, пытающийся не уснуть за важным делом — быть в нужное время тогда, когда Дарья действительно нуждалась в этом. «Слишком много всего за целый день», — без всякого отчета произносится у нее в голове, а взамен русская выдыхает устало и валится на свое кресло, прижимая одну руку ко лбу: ей кажется, что вот-вот и девушку прошибет лихорадка. Люк, как самый верный друг, поднимается со своего места, до безумия довольный размять конечности и выполнить свой долг — подбодрить её. Дарья взглядом улыбается ему, начиная второй рукой трепать за ушами и поглаживать, на мгновение забывая обо всех обязанностях: — Дружок, напомни мне, чтобы я тебя искупала, как вернемся домой, — шепчет она ему и оставляет легкий поцелуй в мокрый нос, который следом овчарка облизывает с довольным лаем. Она переводит взгляд на карточку с номером, кусая губу — от неуверенности — и беря её в другую руку, продолжая гладить свою собаку. Обычно, Дарья совещается с Марком, если не уверена во всех своих действиях, но в таких ситуациях она может лишь положиться на свою интуицию, которая подвергает на самое безрассудное, опасное и столь удачно сочетающееся. Порой ей просто не хватает советов. — Думаешь, стоит попробовать? — девушка переводит взгляд на Люка, склонившего голову набок, якобы говорящего, что она явно ничего не потеряет, даже если обсудит полностью все сложившееся дело и попробует договориться на условия. Как-никак, она нужна им. — Попытка не пытка, правда же? Дарья неуверенно берет свой телефон, набирая идеально выведенный номер на относительной визитке. Говорят, любое решение требует своей платы, расценивая то, что являлось мелочью, смогло стать настоящим сокровищем. Говорят, любое действие — плата за решения.