Song of Innocence

Вергилий слаб. И речь не только о физическом состоянии — он был в скверном состоянии еще до попытки разделить себя с помощью Ямато. Скверна, подарок Мундуса, делала свое темное дело на протяжении многих лет — и процесс только ускорился, когда Вергилий поднялся в мир людей. Настолько, что последние силы иссякли меньше чем за сутки с момента выхода из разрыва на юге города, в котором ярким маяком сияла, призывая своего хозяина, Ямато. И теперь, после того, как скверна была отделена почти с хирургической точностью — Ямато никогда не подвела сына Спарды, возвращения которого ждала долгие годы — все, что оставалось от демонической силы медленно и упорно работало над восстановлением тела. Вергилий ощущал себя пустой оболочкой, изъеденной термитами, начисто вымытой дождями и иссушенной ветрами. Но это был не конец, от которого он бежал с того самого момента, как Мундус пал и морок, наведенный им, исчез. Возможно, просто отстрочил неизбежное. Сколько может вынести один смертный полудемон лишений, боли и пыток, пока не окажется на самой грани своих сил и выдержки? Слишком много. Больше, чем кто-либо заслуживает. — Ты идиот. Есть ли смысл отрицать очевидное? — Ты всегда умело оперировал очевидными фактами, Данте. Братья молчат, апатично глядя в окно, за которым солнечные лучи вяло карабкаются по крышам домов, прокладывая дорожки света в утреннем сумраке. Когда в последний раз они вот так просто были рядом? Просто физически присутствуя в одном пространстве, дыша одним воздухом, незримо соединяя одну демоническую сущность, по прихоти природы попавшую в две оболочки. Когда Данте не чувствовал себя опустошенным и источенным одиночеством? Очень-очень давно. А сейчас время словно пошло своим чередом, воздух обрел способность насыщать кислородом, словно последние двадцать лет свалились с плеч. — Я… я просто… — Красноречив, как и всегда, Данте, — Вергилий язвит, но это скорее дань привычке, чем попытка задеть. Данте лежит так смирно, как никогда не мог прежде — словно боится, что одно неверное движение разгонит иллюзию. Им не нужны слова — Вергилию достаточно коснуться кончиками пальцев ладони брата, и словно цепь замкнулась, сжигая все недостаточно прочное. Упреки? Обиды? Ревность? Злость? Будто никогда и не было. В сплетенных пальцах перекликается пульс — сначала вразнобой, но постепенно замедляется и синхронизируется. Вергилий слаб — сколько лет он отказывал себе в возможности чувствовать и если бы Данте не был рядом сейчас, если бы в своей типичной манере установил между ними стены из претензий и неудобных вопросов, то что ждало бы их в итоге? Точно не это — хрупкий баланс привязанности и заботы, за который цепляются оба. Молча, благоговейно, страшась склонить чашу весов куда-либо. Данте словно пытается прирасти сквозь одежду, одеяло и кожу — проникнуть сквозь поры и заполнить собой полости, оставленные скверной. — Не… надо, Данте. Вес собственного тела тает — Вергилий словно парит над собственным телом, единственная точка притяжения там, где их пальцы крепко переплетены. Данте стискивает объятия, будто это как-то может помочь — будто его демоническая сила способна снова разделиться на двоих и компенсировать все разрушения, оставленные скверной.

***

Неро не знает чего ожидать, заходя в больницу — его собственная рана еще слишком свежа, чтобы не испытывать фантомные боли в отсутствующей кисти. Но чем ближе он к палате, тем навязчивее ощущение. Как будто по коже от кончиков пальцев к забинтованному предплечью проскакивают разряды. На долю секунды желание развернуться и сбежать оказывается сильнее, вынуждая остановиться посреди коридора. Возня и мельтешение больничного персонала и пациентов сливаются в единое безликое марево. Что-то в палате притягивает, дергает за невидимый крюк, глубоко застрявший в груди. За дверью тишина нарушена лишь шелестом ткани и тяжелыми шагами. — Данте? Ты в порядке? Леди… Ямато слабо мерцает в утренних лучах, в унисон с ней переливается вакидзаси, лежащий на пустой больничной койке.