***
Им не пришлось разделяться. Не пришлось заново пробегать по городу, собирая команду — просто потому, что на это не оказалось времени. Сказать по-правде, времени не оказалось вообще ни на что. Акума, что перемещалась с безумной скоростью, встречалась им не впервые. И все-таки Звезда была особенной. Она была чистым светом. Слепящим, неуловимым и непобедимым. А еще она была опасна и страшно зла — и намеревалась освободить Марионеттку не иначе как в пику Ледибаг и Коту. Не то чтобы у нее не было для этого оснований — но Адриан до последнего надеялся, что у Хлои в сердце шевельнется… ну, хоть что-нибудь. Он же не просил от нее угрызений совести или банального альтруизма! — Бражник сегодня призвал на помощь всех своих питомцев? — пробормотал Кот себе под нос, неистово раскручивая шест, чтобы худо-бедно удержать Звезду на расстоянии. Получалось не слишком эффективно, но, по крайней мере, он сумел отвлечь ее внимание от Ледибаг, которая, как могла, удерживала Марионеттку. Того, что посреди этой вакханалии откроется Кроличья Нора Банникс-старшей, не ожидал никто. Но именно это и произошло. — Похоже, я вовремя, — улыбнулась она немного безумно (и совсем чуть-чуть хвастливо) и, ничего не объясняя, кинула Маринетт пузырек со светящейся сиреневой жидкостью. У нее в руках остался второй такой же, но передать его Нуару не представлялось возможным — тем более что первоначальный шок у всех действующих лиц пропал, стоило первому пузырьку оказаться в руках у Ледибаг. Она, конечно, узнала и пузырек, и его содержимое — это было зелье, усиливающее способности квами. Зеленое было связано с водой, голубое — со льдом, а сиреневое… Сиреневое зелье наделяло квами космической силой — какой бы она ни была. А ведь они с Адрианом уже давно говорили, что стоило бы проверить зелья, которыми они еще не пользовались, и пополнить запасы… Но об этом думать было поздно. Нужно было сбежать от Звезды, не упустить Марионеттку, заново собрать героев и дать квами их порции космического зелья. Впрочем, список дел у Ледибаг всегда был бесконечным и невозможным. — Банникс, ты должна привести остальных, — произнесла Ледибаг чуть срывающимся от напряжения голосом. — Эта крыша, пять… три минуты, — поправилась она, осознав, что силы их квами уже подходили к своему и без того увеличенному лимиту. — Держись, Мини-Баг, я мигом, — пообещала Банникс, воинственно взмахнув зонтиком. Звезда влетела в (не) предназначенную для нее Нору и вылетела из нее двумя метрами левее. Оттуда, не сбавляя скорости, она снова влетела в первую… Конечно, это купило им всего несколько лишних секунд, но их хватило, чтобы наконец-то вручить Коту порцию зелья. Банникс, наконец, отправилась в путь, и пространственно-временная петля, что удерживала Звезду, разорвалась со вспышкой холодного света, неприятно резанувшей глаза. Маринетт зажмурилась и машинально закрыла лицо рукой, ослабив натяжение лески йо-йо, которая удерживала сантимонстра. Всего миг — и Марионеттка полностью свободна, а предназначенная для Тикки порция бесценного зелья бледной сиреневой кляксой растекается по черепице. Ледибаг замирает от ужаса, и ей кажется, что с ней замер весь мир. Но мир не замер. Мир ускоряется, набирает ход. Усиливает напор со стороны Марионеттки, что в сопровождении с визгливым-самодовольным смехом Звезды оказывает неожиданно сильное влияние. Ледибаг спотыкается, путается в ногах. Отступает спиной вперед, надеясь, что все это — всего-навсего страшный сон, от которого она скоро проснется. Но, конечно, такой роскоши у нее нет. Зато у нее есть Адриан. Кот Нуар. И его порция зелья. И их обещание вдвоем выстоять против целого мира. — Как это мило, — раздается негромкий, нежный голос Маюры, приземлившейся на соседнюю крышу. Рядом с ней с тихим стуком приземляется Бражник и, ухмыльнувшись, взмахивает своей тростью. Звезда — слепящий белый силуэт, что толком даже не разглядеть из-за ее скорости, вдруг замирает и вытягивает руку по направлению к героям. — Ваша хваленая команда не успеет, — констатирует она, чувствуя странное удовольствие при виде неистово-мерцающего пятнышка на серьгах Ледибаг. Той, что забрала у нее камень Пчелы, теперь совсем недолго быть героиней — причем во всех смыслах. — Сдавайтесь, — просто говорит Бражник, и у Адриана внутри что-то обрывается. Потому что за серебристой маской, за фиолетовым плащом, с тростью в руках — это не незнакомец. Не случайный преступник. Это его отец. Эти три слова накрывают Адриана отчаянием, и если бы рядом не стояла Маринетт — он наверняка в ту же секунду сдался. Или поддался акуме. Вместо этого он, ни на что толком не надеясь, призывает Катаклизм — и почти неверяще смотрит на черные пузырьки, что окутывают его ладонь. Он заносит руку над серьгой Ледибаг, молясь, чтобы она поняла его. И она понимает. — Отзовите их, — коротко произносит Леди. — Сейчас же, иначе… — она стоит с Котом лицом к лицу, так, чтобы при малейшем движении их противников он уничтожил ее сережку. Маринетт кладет одну свою руку поверх его, чуть ниже запястья — там, где ее руке не угрожает Катаклизм. Пальцами другой почти невесомо касается кулака Адриана, в котором зажат пузырек зелья. — Хорошо, — произнес Бражник неожиданно спокойно, почти равнодушно. Короткий взмах тростью — и на месте ожившей искры стоит немного растерянная Хлоя, а над ее головой порхает акума. Но прежде чем Ледибаг и Кот Нуар успевают это осознать, бабочка срывается с места — и летит прямо к ним, к их сомкнутым рукам. Прозрачный пузырек со светло-сиреневой жидкостью превращается в угольно-черный. Сознание Маринетт подергивается мглой.***
Это похоже на полет. Сотня касаний разом, некоторые — нежные, почти невесомые, как дыхание, как губы, замершие в миллиметрах над оголенной кожей. Некоторые касания — и не касания вовсе. Они прошивают ее сотней раскаленных шипов, но она не чувствует боли. Потому что не существует больше никакая «она». Не существует «он». Есть только они — всесильные, соединившие в себе созидание и разрушение, воплотившие в себе всю суть и величие Вселенной. Ставшие Вселенной. Слившиеся в единое целое не только акумой, не только телами, но и душами. Эта близость гораздо интимнее, чем любая физическая. Даже если нет шелковых простыней и кружащих голову поцелуев — есть мгновения, растянутые в вечность. Есть бесконечная сила, есть возможность загадать желание и необходимость заплатить за это цену. Есть надежда, что они не забудут эти долгие мгновения. Есть надежда, что когда они перестанут быть Вселенной, вселенная над ними сжалится. Не попросит счет, который они не смогут оплатить. Вселенная может забрать воспоминания. Может повернуть время вспять. Может приглушить чувства. Но даже Вселенная не настолько всесильна, чтобы навсегда уничтожить чувства — даже если эти чувства в очередной раз стали платой за спасение мира. Когда их единое сознание начинает разделяться, последняя отчетливая мысль Адриана — неистовая мольба, чтобы этот раз был последним. Особенным. Минус первым. Чтобы больше они друг друга не потеряли.***
В четверг она стала Хранительницей Камней Чудес, в пятницу посадила Мастера Фу на поезд, что увез его из страны, и вроде как начала встречаться с Лукой — а субботу и воскресенье провела в своей комнате, заливаясь слезами и поливая ими Тикки.
Сегодня был понедельник, она опять опоздала в школу — обещала же себе измениться! — и влетела в класс уже после переклички. Для разнообразия использовав достаточно честное оправдание — ей всю ночь снились странные кошмары про героев, космос и акум, — Маринетт поспешно проскользнула на свое место. Стоило мадам Бюстье начать урок, как Адриан развернулся к Маринетт и произнес, чуть нахмурившись: — Не одной тебе снились кошмары про Вселенную. Маринетт удивленно моргнула. Она не говорила «Вселенная». Но… это может быть совпадением, верно? Просто ей не стоило столько плакать. Не стоило есть столько мороженого с голубикой и ежевикой в надежде распробовать и полюбить. Мороженое со вкусом ежевики и голубики все-таки немного не для нее. Впрочем… в мире очень много сочетаний вкусов. И если ежевика и голубика — это точно ноль и точно не для нее, то ежевика и мята — минус единица. Раз так… пора открывать счет. Счет до минус одного.