Шумный город в эту пору года кажется особенно жестоким. Бесконечный суетливый поток из людей и машин кричит во всю глотку прямо над ухом, стоит только снять наушники. В этом мире создать иллюзию защищенности, раствориться в толпе под коконом из любимой музыки — нетрудно. Сумасшедший неконтролируемый озноб распространяется по телу, и понять, является ли это последствием трех стаканчиков кофе из автомата на голодный желудок, или же здесь, в центральной части города, температура ощутимо ниже — невозможно.
Осень.
Это первая осень в одиночестве за долгие пять лет. Сейчас некое подобие неизвестности, отдаленное послевкусие взволнованности пробирается вместе с сырым холодом под одежду. А эта утепленная мехом джинсовая куртка, тонкая зеленая шапка и перчатки без пальцев — все, что должно хоть как-то греть в этом чертовом приморском климате.
Пять лет совместной жизни потрачено на то, чтобы в конечном счете прийти к общему «думаю, нам лучше разъехаться». Нет, все было чудесно! Все так же чудесно прошло все свои стадии: от безумной любви с неконтролируемой страстью постепенно и неторопливо к привычке делать многие вещи автоматически, без эмоций; к рутине, проявившей, словно пленку, крепкие, доверительные… дружеские отношения.
Алиса так и сказала: «Дружище».
Ну, и на том спасибо. Жалеть точно не о чем, хоть Лука и признается себе, что основательно отвык от статуса холостяка. Заполучить комнату по вполне доступной цене оказалось на удивление просто. Наличие большого количества друзей и знакомых иногда делает невероятные вещи в самых трудных ситуациях.
Защищаясь от гуляющего по двору ледяного ветра, Лука плотнее сжимает воротник на шее, смотрит на экран телефона, сверяясь по карте с местоположением. Старинное здание в три этажа, с кое-где осыпавшейся лепниной и аварийными балюстрадными балконами, выкрашенное когда-то в оливковый цвет, кажется совершенно безнадежным. Надо же, жилое. И судя по карте — нужное. Подхватив большую сумку и водрузив ее себе на плечо, парень неохотно тянет на себя огромную деревянную дверь подъезда с облупившейся коричневой краской и ныряет внутрь.
Неспешно поднявшись на третий этаж по широкой мраморной лестнице, уродливо измазанной по обеим сторонам зеленой краской, Лука вынуждено снимает наушники, стягивает шапку и оглядывается в поисках нужной двери. Во всей этой зависшей в потоке времени разрухе заурядная новая дверь кажется чем-то инородным. И звонка нет.
По привычке взъерошив примятую шапкой темную челку, Лука делает долгий выдох. Именно сейчас непринятие новой обстановки застает врасплох, предательски лезет под кожу. Списав все на тот же злосчастный кофе, отсутствие полноценного сна из-за навалившейся в последние дни работы и натянув на лицо самую дружелюбную мину, Лука все же заносит кулак и громко барабанит в дверь. Наверняка произведет не лучшее впечатление, но в таких домах квартиры большие, и есть вероятность, что его вовсе не услышат.
Так оно и происходит.
Десять минут ожидания, безрезультатных попыток дозвониться на мобильный хозяина, и все, что остается, это разочарованно опуститься на корточки возле двери. Предательское урчание голодного желудка эхом разносится по площадке. Что ж, если его нет дома, можно пока перекантоваться где-нибудь в городе, заодно перекусить и выпить чего-нибудь горяченького.
Идея кажется отличной, во рту оскомой разливается предвкушение, но щелчок замка над головой и тихий скрип двери заставляют Луку резко вскочить.
— Прости, я заснул, — низкий, хрипловатый со сна голос заставляет волосы на затылке пошевелиться, окатывает новой волной озноба по всему телу. — Погода сегодня не очень, да?
Они сказали, он местная звездочка. Сказали, рисует красиво. Не проблемный в целом, но своенравный.
— Арсений, — говорит он и уверенно протягивает руку с тонкими длинными пальцами.
— Лука.
У него ладони словно лед. Тяжелый взгляд серых глаз наполовину скрыт длинной вьющейся челкой. Взгляд утомленного, болезненного человека, которому давно уже плевать на целый, мать его, мир. Взлохмаченные после сна темные густые волосы присобраны в низкий неприметный хвост. Черты лица мягкие, полные выразительные губы — экземпляры подобной породы не рождаются в заурядных семьях.
«Изысканный», — первое что приходит в голову Луке, и он удивляется собственным мыслям, потому что так, вероятнее всего, сказала бы Алиса, но не он сам.
После крепкого рукопожатия Арсений натягивает рукава свитера до самых кончиков пальцев. Прижимает одну руку к груди, ежась от холода, другой придерживает дверь и кивает коротко, мол, заходи быстрее.
Он художник.
Лука, переступая порог его квартиры, сразу кладет сумку на пол, но кеды стягивать не спешит. Огромное пространство захватывает его внимание, заставляя восторженно приоткрыть рот.
Дверь закрывается с тихим «клац». Арсений, ссутулив спину и скрестив руки на груди, переминается рядом с ноги на ногу: терпеливое ожидание дается ему с трудом, словно он не спал, а занимался чем-то очень важным, и Лука своим появлением отвлек его.
«Кто в здравом уме и на заре неумолимо приближающейся тридцатки скажет, что сон — занятие не из важных?» — думает с досадой Лука.
При одном лишь взгляде на этого дитя искусства можно сказать, что он далеко не экстраверт.
— Раздевайся и проходи, я тебе все покажу, — говорит, а Лука, наступая носками на пятки конверсов, бросает короткий взгляд на его босые ступни, выглядывающие из-под черных пижамных штанов.
Высокие потолки, широкий коридор, две большие комнаты-залы справа, которые сложно обогреть в холодный период, огромная кухня и ванная по левую сторону… Обычно в подобных квартирах повсюду видавший виды исцарапанный паркет и этот знакомый, бьющий в нос, запах хлорки, плесени и сырости старых обоев. Лука бывал в подобных местах. Такие хоромы старого города чаще всего затоплены синеватым полумраком из-за недостатка освещения извне, несмотря на большие окна. Возможно, виной всему расположение здания, или то, что там, где довелось побывать Луке, окна были заклеены старыми газетами.
Здесь все по-другому.
Здесь практически голая, необжитая еще квартира с запахом свежего ремонта. Белые стены приятно контрастируют с темным оттенком выполированного до блеска паркета, и при взгляде на все это хочется вдохнуть полной грудью. Потому что свет, проникающий сквозь окна, не встречает на своем пути никаких преград и равномерно струится, заполняет собой все вокруг. Чистый, белый. Делает на первый взгляд совершенно безжизненное помещение живым.
На пути сюда Лука был уверен, что ему придется уживаться рядом с кучей подрамников, ютиться со старыми мольбертами и задыхаться в пыли забытых холстов. Был готов за завтраком случайно выпить кружку разбавленной в воде краски, вместо кофе или чая. Представлял, что эта квартира окажется одной из тех, что он видел раньше — с плесенью, с запахом старой пыли, с газетами на окнах.
— Ты будешь жить здесь, — говорит Арсений и толкает белые двойные двери почти в конце коридора, открывая обзор на просторную комнату с двумя высокими окнами. — Ну, если тебе подойдет.
Кроме нового матраса, торшера на длинной ножке рядом и небольшой стойки для одежды в углу, в комнате больше ничего нет.
Всю свою жизнь, сколько Лука помнит себя, он жил в обыкновенных хрущевках. Будучи подростком, часто переезжал с родителями с места на место, но всегда видел сплошное нагромождение мебели. Бесполезные серванты, старые шкафы и громоздкие комоды стесняли любой комфорт, если не сказать хуже: уничтожали его в корне. Их семья никогда не отличалась достатком, но и бедность не была знакома. Все нажитое нужно было где-то хранить, распихивать по всем возможным ячейкам, даже если оно уже давно потеряло свою ценность. У Луки вещей никогда не было много, все самое необходимое с легкостью умещалось в одну большую спортивную сумку. Поэтому то, что он видит сейчас...
— Мне нравится, — получается спешно, но искренне и с улыбкой.
В ответ лишь сдержанный кивок.
Арсений со своим несколько высокомерным взглядом во всю эту вылизанную обстановку вписывается весьма удачно. Но жесты и мимика против воли сдают его с поличным: нижнюю губу нет-нет, и закусит, катышки со своего теплого свитера ощипывает, неосознанно бросая их прямо на пол. Лука на свои носки уже добрый десяток насобирал, пока несколько метров до комнаты шел.
— Отлично, — говорит, подавляя зевок, и жестом указывает на дверь напротив. — Там санузел, слева кухня. Разберешься, я думаю.
В глаза не смотрит, постоянно трет уставшие веки и явно хочет побыстрее скрыться от любопытного и открытого взгляда нового соседа. Лука вздыхает и выдает первое, что в голову приходит:
— Ты пиццу любишь?
***
Пицца — это и правда лучшее изобретение человечества. Любого сорта. И особенно на голодный желудок. Лука жадно доедает вот уже третий кусок, сидя в местной пиццерии недалеко от его нового места жительства. За окнами стемнело быстро, и в заведении под вечер пятницы стало довольно оживленно. Но здесь, за дальним столиком в углу, можно спокойно посидеть и переварить не только вкусную еду, но и свои впечатления.
Арсений, вероятнее всего, не от мира сего. Потому что его «нет» совершенно не вяжется с этим ароматным, горячим, растягивающимся в тонкие ниточки сыром. Чушь какая! Кто в здравом уме не любит пиццу, в конце концов?
Любопытный он парень: скрылся в своей комнате сразу после того, как своим ответом вогнал Луку в искренний ступор, повторно высунувшись лишь для того, чтобы сообщить, что запасные ключи висят в прихожей на крючке. А Лука так и стоял в коридоре какое-то время с кривой полузавядшей улыбкой, но урчащий желудок напомнил о себе, и действовать пришлось незамедлительно.
Попытка познакомиться с новым соседом поближе потерпела фиаско, не оставив ни единого шанса.
«По крайней мере на этот вечер», — усмехается себе Лука и, сжав пополам мягкий коржик, довольно отправляет его в рот.
Друзья отлично знают, что удачно завести новые знакомства, установить контакт с незнакомыми людьми Луке всегда дается с легкостью. Жесты, широкая улыбка при необходимости и блеск в глазах, возможно, являются выработанными навыками ввиду многочисленных профессий в прошлом, но срабатывают моментально. Харизма.
О себе Лука и правда мог бы сказать, что он компанейский, но сейчас хочется быть искренним с собой и принять тот факт, что парень он на самом деле простой, сам далеко не экстраверт. От шумных компаний вот уже пару лет как устает, и улыбку натягивать на лицо хочется все меньше и меньше. В двадцать восемь полных лет он признает, что усталость и апатия стали приходить в гости чаще, чем случалось до этого.
Сноровку, наверное, совсем растерял, вот и не проканало нормальное знакомство. Был голоден, замерз, зона комфорта дала неслабую трещину — оправданий, на самом деле, предостаточно.
Но что-то при взгляде на этого парня цепляет. Что-то вызывает желание пробить скорлупу, пальцами осторожно снять кусочки и посмотреть, кто же там на самом деле внутри. Странное желание неожиданно вызывает волну мурашек от затылка до середины лопаток, и Лука, смущаясь своих же мыслей, ерошит и так торчащие во все стороны волосы на затылке. Конечно, таких как Арсений он встречал за свою жизнь, и немало, но они проплывали мимо, вежливо улыбались и растворялись, никогда больше не возникая на пути. А теперь вот, надо же, интересно, каково это — жить с таким человеком под одной крышей…
— Ин-те-рес-но, — тихонько говорит себе под нос Лука и смотрит в окно, задумчиво пожевывая зубочистку.
Миленькая официантка возникает рядом словно из неоткуда. Тихонько кашляет, привлекая внимание, приветливо улыбается и смущенно мнет в руках потрепанный блокнот, но, опомнившись, прячет его в карман и забирает со стола деревянную доску с пустым стаканом из-под пива.
— Надеюсь, вам понравилось, — тараторит. — Что-нибудь еще желаете?
Лука переводит на нее взгляд и с обворожительной улыбкой говорит:
— Две кальцоне с телятиной с собой, пожалуйста. И счет.
***
Ледяной ветер выбивает из головы все мысли и остатки слегка ударившего в голову пива. Желание побыстрее добраться домой — единственное, что остается гореть внутри теплым огоньком, и Лука спешно натягивает на голову капюшон. Три квартала преодолевает чуть ли не бегом.
В прихожей гостеприимно горит приглушенный свет, тишину нарушает лишь отдаленный звук работающего в кухне холодильника и легкое клацанье часов. Лука сбрасывает кеды и бесшумно подкрадывается к дверям комнаты Арсения — ни звука. Да и со двора было видно, что свет в его комнате не горит. Снова спит, что ли? В любом случае, сегодня нарушать его покой Лука не станет, поэтому он так же тихо удаляется на кухню.
Почти в два раза больше предоставленной комнаты, она пахнет свежестью и чистым полом. Вокруг металл в тандеме с темным мрамором, посредине рабочая зона, все необходимые бытовые приборы — у дальней стены, с выделяющимся из общей картины большим двойным холодильником. И уютный стол у окна. Все кажется каким-то нереально чистым, совершенно нетронутым, словно этой кухней еще не успели воспользоваться после ремонта. Назойливое сравнение с кухней в предыдущей квартире, которую они с Алисой снимали, снова лезет в голову. Всегда прокуренная и крошечная настолько, что приходилось вставать из-за стола, чтобы можно было открыть холодильник. С облупившейся старой плитой, скрипящими шкафчиками, держащимися на честном слове, и угловой мойкой с гудящим краном. Выдраивали они ее тогда несколько дней, чтобы хоть немного привести в порядок.
В шкафчиках все же обнаруживаются три белые чашки и несколько цветастых тарелок. Еще несколько на сушилке вместе со столовыми приборами.
«Значит, что-то он все-таки ест», — усмехаясь, отмечает про себя Лука.
Но холодильник спустя мгновение говорит ему обратное: пара баночек пепси и подвявший виноград в пиале, который всем своим видом намекает, что лежит он тут давно. Лука удивленно пялится на эту картину, поочередно открывает то одну, то другую створку — больше ничего. И, обрадовавшись, что додумался прихватить с собой пиццу, водружает одну с надписью «надеюсь, ты ешь мясное» (выпросил маркер у официантки в последний момент) под полку с виноградом. Другую — на совершенно пустую сторону холодильника. Утром спросит, где можно разместиться, и обязательно прикупит продуктов. А еще очень хочется поинтересоваться, чем вообще питается этот экземпляр.
Смежный санузел, к счастью, оказывается не таких королевских размеров. Уютный, но с невыносимо розовыми стенами. Складывается впечатление, что квартира ранее принадлежала совершенно другому человеку. И, скорее всего, женщине. Ну, или же у Арсения свои особенные предпочтения. По-быстрому приняв душ, Лука задумчиво чистит зубы и глядит на свое уставшее, но разморенное горячей водой отражение в широком зеркале, периодически бросая взгляд на стоящую посредине овальную ванну. Да за пользование подобными условиями нужно брать неслабую сумму! Вот только Арсения, кажется, это совершенно не волнует.
Торшер застилает комнату приятным теплым светом, как-то по-особенному мягко формирует тени по углам. Из окна виден ночной внутренний двор с опустевшими лавочками и усеянными осенней листвой аккуратными клумбами. Несколько автомобилей местных жильцов мигают яркими огоньками сигнализации. Едва заметно вибрирует свет в старинном уличном фонаре прямо напротив окна.
Подушку, одеяло и чистый набор постельного белья Арсений принес сюда заранее и оставил аккуратной стопкой на матрасе, и Лука, наконец управившись с пододеяльником, гасит свет и пялится в высокий потолок. Засыпать в незнакомом месте всегда трудно, но сейчас даже в этой голой комнате уютнее, чем где-либо. И почему-то спокойно — то, что творилось днем, наконец улеглось, словно громадный теплый кот, пригрелось на душе. После вкусной еды, горячего душа и принятия обстановки, холод совершенно неощутим. Одеяло приятно шуршит, постепенно убаюкивая, и думать ни о чем не хочется.
Завтра.
Завтра он точно познакомится с ним получше. И, если во всем этом нет никакого подвоха, то ему и правда чертовски повезло.
