***
Навалившаяся тяжесть ожидания будто опоясывает плечи, и понимание того, что это никак не связано с работой, неумолимо вторгается в голову. На часах начало четвертого, а выдохнуть никак не выходит, и Лука сдается окончательно. Подняться, подхватить испачканную футболку и в душ с искренним желанием смыть с себя все налипшее за последние сутки напряжение. Жаль только, что голову изнутри не отмыть. Мысли о том, куда уехал посреди ночи Арсений и, главное, с кем, кажется, вот-вот прогрызут черепную коробку насквозь. Выходит, он подготавливал себя. На душ пару минут уходит. Лука замечает за собой, что на самом деле спешит, когда бутылка от шампуня выскальзывает из рук и приземляется донышком точно на стопу: терпкая ноющая боль остается незамеченной. Натянув на мокрое тело чистые вещи, он уверенно шагает в комнату, берет телефон, и приходит в себя, лишь когда палец замирает над контактом «Художник». «Ты это серьезно? — задает себе наконец единственный твердый вопрос парень и, блокируя телефон, опускает руку, другой по лицу мажет. — Боже...» Ветер успокоился, и прохлада из приоткрытого окна приятно гладит по разгоряченным после душа щекам. Уткнувшись лбом в стекло, Лука задумчиво смотрит на место, где несколько часов назад стояла черная отполированная иномарка. Из-за отсутствия сна случившееся накануне недопонимание между ним и Арсением кажется далеким и нереальным воспоминанием, но именно оно приводит в чувство, делает мысли прозрачнее. Картинка освещенного желтым фонарем пустующего участка с полуразвалившейся клумбой у подъезда теряет четкость. Лука раздраженно стирает со стекла свое дыхание и уже тянется к ручке, но замирает невольно, замечая, как два ярких луча скользят вдоль двора. Интерес заставляет отступить к краю окна и затаиться в темноте комнаты. Уже знакомое авто мягко шуршит шинами под окнами, паркуясь на ранее облюбованном месте. Фары гаснут в момент, когда Арсений выскакивает из машины и дверью шарахает, явно не жалея чужую собственность. Он мрачный на вид, взъерошенный весь. Руки в карманах тонкой ветровки сжаты в кулаки. Лихо махнув головой и отбросив мешающую челку, не раздумывая самоуверенно шагает ко входу в дом. Лука жадно следит за ним, пока его внимание не привлекает водитель, который расслабленно выходит следом. Весь его вид говорит, что все это представление несерьезно, словно это уже не впервой. На нем белая рубашка с расстегнутым воротом, темные брюки и начищенные до блеска туфли под стать его автомобилю. И лицо таким знакомым кажется, что Луку ознобом прошибает. — Ничего не забыл? — низкий голос четко слышится сквозь приоткрытое окно. Арсений, замерший у дверей и нервно теребящий в руках связку ключей, зло оборачивается, когда мужчина подходит к нему. Открывает рот, но сказать ничего не успевает, только хмурится сильнее, завидев в руках пачку купюр. — Я не… — бубнит он, и Лука видит, как обреченно опадают его плечи. — За проделанную работу, — мягко говорит мужчина, но хватает ладонь Арсения грубо, слегка дернув на себя, заведомо пресекая попытки сопротивления, и настойчиво вкладывает банкноты. — Ты заслужил. Мужчина наклоняется, чтобы шепнуть ему что-то на ухо и после ласково похлопать по спине, но за упавшими на лицо темными волнистыми прядями совершенно не разглядеть эмоций. И пока Сеня, понуро опустив голову, смотрит на плату в своей раскрытой ладони, Луке кажется, что она вот-вот выпадет прямиком на раскрошенные от времени мокрые ступени. Звук каблуков эхом разносится по двору, звенит в голове, отсчитывая секунды, словно удары колокола. Лука, до боли вгрызаясь зубами в нижнюю губу, смотрит на Арсения сквозь стекло так пристально, что не замечает, как от напряжения вибрирует собственное тело. Сосед приходит в себя, как только машина выезжает из придомовой территории, спешно прячет деньги в карман куртки и скрывается за дверью подъезда. Лука отворачивается от окна и, ругаясь шепотом, медленно сползает по стенке, вытягивает дрожащие ноги, хаотично пытаясь понять, свидетелем чего сейчас оказался. Убеждая себя, убеждая, что… ...он не обознался.6
20 марта 2020 г. в 04:05
Примечания:
атмосфера: Poets of the Fall - Carnival of Rust
За окном снова зарядил ливень. Лупит, гонимый порывистым ветром, бросается на стекло и стекает быстрыми, живыми потоками, делает серость за окном не такой фундаментальной. Рот искривлен в ироничной улыбке, из груди вырывается тихий смешок. Сидя на полу кухни, привалившись к шкафчикам и вяло ковыряя пальцем осколок чашки в остывшей коричневой лужице так и не выпитого кофе, Лука следит за движением воды, не моргая ни разу, пока глаза не начинает жечь.
«К черту все!» — эта мысль посещает голову все чаще и чаще в последнее время.
Сейчас она настолько живая, ворочается в голове назойливым червячком: оставить все и свалить отсюда подальше. Ему так хочется, чтобы унялось предательское сердцебиение, такое сильное, что уши закладывает. Хочется успокоиться и ощутить то блаженное чувство, которое обычно приходит на смену отступающей боли.
Лука прикрывает глаза и откидывает голову, упираясь в прохладную поверхность ящиков, позволяя фурнитуре больно впиться в затылок. И прикладывается им раз, второй, а после — глубокий вдох, медленный выдох через нос. Отлично, это почти удается контролировать, возбуждение понемногу затихает, как и глухие толчки в грудной клетке. Вечность проходит в полнейшей тишине. На деле — несколько долгих минут.
Под веками лицо с острыми скулами, эти холодные глаза, широко смотрящие от нежного прикосновения, от неожиданной вольности, огромные, чистые глаза. Это не просто удивление. Лука готов поклясться, что это был самый настоящий ужас. Ему казалось, что время остановилось в тот момент. Но оно превратилось в пыль, как только в голове Арсения щелкнуло осознание.
Лука полез без разрешения, перегнул палку, поверил в свои собственные фантазии, дал волю желаниям — столько веских аргументов, чтобы все объяснить. Но что-то мешает принять всю эту ситуацию, понять, почему, ведь в ванной у Арсения был совершенно другой, пьяный взгляд, когда он…
...с силой сжал его запястья.
И глаза резко распахиваются. Лука весь подбирается, садится прямо, подтягивая под себя одну ногу и смотрит на белые осколки на полу. Мозг тут же подкидывает картинки, как вещдоки: синяки на руках и бедрах, их контакт в клубе, когда он, вцепившись, буквально волок Сеню к выходу, дергая, виляя в толпе, и тот поддавался без лишних слов, послушно позволял вести себя.
Это твой секрет?
Лука вздыхает и поднимается, оглядываясь по сторонам, и неспешно собирает оставшиеся осколки, выуживает последние частицы из-под стола. Глядя на ладонь, полную керамического крошева, едва подавляет желание сжать ее покрепче.
Все-таки не зря говорят, что работа помогает отвлечься. В наушниках неизменно рок, как лекарство для души, и плавные линии тянутся за пером, превращаясь в образы так стремительно, так уверенно. Каждый раз полное погружение, почти что слияние с процессом, а сейчас продуктивности столько, сколько не было за все время.
Лука, закусив губу, покачивает головой в такт музыке. То ерошит беспорядочный хаос на голове, то плавно запускает пальцы в жесткие волосы и чувствует, как веки постепенно тяжелеют от усталости. Когда заканчивается плейлист, он лениво стягивает с головы наушники и с хрустом потягивается, сцепив руки в замок. Господи, он выжат как лимон, он буквально чувствует это каждой клеточкой своего тела. Но вдруг каменеет, невидяще уставившись в эскиз. Резко поднимает голову к окну, вглядываясь в темноту наступившей ночи, отрешенно следя за редкими, стекающими по стеклу каплями — дождь давно прекратился. Ни единого звука. Внутри что-то сжимается, протестуя. Напряжение сковывает, и Лука совершенно не хочет верить в то, что ему просто показалось.
— Пожалуйста, еще раз, — шепчет он себе.
К тишине привыкать совсем не хочется. Хочется слышать возню за стенкой, шорохи и легкие шаги, передвижения мольберта, звук затачиваемого карандаша. Знакомый голос.
Лука опускает лицо в свои горячие ладони, пальцами легонько давит на глаза, вызывая цветные круги под веками, и его губы медленно растягиваются в улыбке — едва уловимый, глухой звук повторяется. Сердце незамедлительно срывается в желудок. Его грохот кажется Луке таким оглушающим, что он испуганно хватается за грудь, пропуская воздух в легкие осторожными маленькими порциями.
Стон почти что неразличим, но точно не показалось.
Выключив свет и перебравшись на постель поверх одеяла, он замирает неподвижно, вслушиваясь так старательно, что, кажется, весь обращается в слух. Шум крови в ушах и гул собственного сердца мешает насытиться глухим, хриплым голосом, который теперь звучит отчетливее, и вздохи за тонкой стенкой повторяются снова и снова.
Лука зажмуривается крепко и уже в который раз матерится про себя, потому что темнота под закрытыми веками сначала густеет, а затем плавно расступается, пропуская образ, который с таким звуковым сопровождением становится почти что осязаемым. И слегка вспотевшая рука с тяжело вздымающейся груди так правильно перемещается ниже, на живот, а затем неуверенно ложится на полностью твердый член под тонкой тканью пижамных штанов.
«Нет, ты не будешь этого делать», — говорит себе Лука и тут же с нажимом ведет всей ладонью по паху снизу вверх, закусывая губу до боли и вжимаясь затылком в подушку.
Он так близко, что Лука уже явственно слышит его сбивчивое дыхание, слышит, как он ускоряется, наверняка так же сжимает губы, пытаясь подавить рвущиеся стоны, отчего они превращаются в тихое мычание. И не выдерживает: садится, привалившись спиной к стене, поворачивая голову вбок, чтобы лучше слышать, чтобы ничего не упустить. Рывком оттягивает свободную резинку штанов, хватаясь ладонью за болезненно пульсирующий член, и сразу задает предполагаемый темп, стараясь успеть, подстроиться. Сгребает край футболки в один кулак, а в другой надрывно вколачивается, двигая и рукой, и бедрами, представляя, как спина Арсения прогибается, мокрая от пота, когда он просовывает в себя пальцы.
И хочется, чтобы эта вдруг ненавистная стена исчезла. Чтобы не мешала слышать, видеть, как он, упираясь коленями в постель, трется щекой о подушку, закусывает ее кончик от удовольствия, растрепанный и раскрасневшийся, как тогда, после горячей ванны, с упавшей на лицо прядью вьющихся темных волос. Как смотрит пронзительно из-под своих тяжелых век, пушистых ресниц. Смотрит неотрывно и неторопливо скользит блестящими от смазки пальцами внутрь, вынимает их намеренно медленно, сильнее прогибаясь в пояснице и широко открывая рот.
Стон за стенкой озвучивает представленный образ так вовремя. Лука от этого широко распахивает глаза, словно ощутив разряд тока, и заваливается набок, позволяя уставшей руке отдохнуть, но продолжая ритмично двигать бедрами, старательно сдерживая собственные звуки. Его горячее дыхание, вырывающееся из открытого рта, нагревает подушку, и он смещается лицом к этому теплому влажному пятнышку, прихватывая зубами хлопковую ткань и непроизвольно скалясь в преддверии упоительной разрядки.
Когда за стеной слышится приглушенный протяжный стон и загнанное хриплое дыхание, Лука кончает так оглушительно, так ярко, утопая лицом в мягкой подушке, выхватывая из сознания последние картинки желанного тела, слегка покрасневшие губы, шепчущие: «свяжи меня». И двадцать пятым кадром мелькают запястья, болезненно перетянутые за спиной веревкой, влажная бледная кожа, спутанные волосы. Лука сползает ниже, обессиленно переворачиваясь на спину, укладывает перепачканную в сперме руку рядом ладонью вверх и чувствует, как тишина вокруг снова сгущается. Он продолжает вслушиваться. И надо бы встать, сходить в душ, привести в порядок постель, но сил хватает лишь на то, чтобы снять футболку и вытереть руку.
Стук двери ванной заставляет Луку открыть глаза и понять, что он неконтролируемо уснул, просто взял и выключился. Несколько часов за работой и ошеломительный оргазм выжали последние капли его энергии. Проснувшись так внезапно, он чувствует себя довольно бодрым, и тянется к будильнику: на электронном табло время ярким красным оповещает, что сейчас четверть первого ночи. Значит, поспать удалось от силы минут пятнадцать.
Лука сминает подушку в объятиях и вздыхает, повернув голову, следит за прямоугольным пятном на потолке. Медленно скользящий луч света от фар подъехавшей к дому машины лениво перемещается на стену и исчезает. В тот же момент в коридоре отчетливо слышен шорох одежды и звон ключей. Глухой щелчок входной двери становится катализатором. Откинув одеяло, Лука в пару шагов преодолевает расстояние до окна и жадно вглядывается.
Неужели он?...
Крупные лужи во дворе отражают свет фонарей, и на гладкой зеркальной поверхности время от времени пробегает рябь от ветра, разбегаются круги от сорвавшихся с веток капель. Возле подъезда припаркован черный автомобиль, и Лука задерживает дыхание, наблюдая, как выбежавший из дома Арсений в тонкой куртке исчезает в его салоне.