У меня в голове рой мыслей... Говорю о любви, но не в состоянии даже прочесть знаки, Я бы продал душу за то, чтобы провести с тобой чуть больше времени. Ты оставляешь след на моём теле, словно красное вино, Ты чёртова кислота в моём щелочном растворе, Ты водишь своим средним пальцем вверх-вниз по моей спине, Прости, что некому было извиниться. Чёрт возьми, мне так жаль, мне так чертовски жаль.
И да, я вижу тебя в своём сердце каждый день, с тех пор, как я ушёл.
Ты лежишь на полу, обхватив голову руками, А я подавлен и расстроен. Всё, чего я хочу, чтобы ты лежал на моей груди, А наши ноги соприкасались.
~ HALSEY & YUNGBLUD
К тому времени, как они покинули крышу, угасающий дневной закат исчез, а призрачный бледный свет луны отбрасывал странные тени на пол. Эрик чувствовал себя слабым, почти пьяным. Жар и сила, прижимающегося к нему, тела Адама одурманивали. Но его поцелуи... Адам уже целовал его однажды, но то было ничто по сравнению с этим. Адам казался слишком предприимчивым, слишком неотёсанным, чтобы тратить время на поцелуи. Но именно это они и делали. Целовались до тех пор, пока их подбородки не оцарапала щетина друг друга (правда, щетина Эрика была едва ли виновата). В конце концов, просто тепла и сладости поцелуя было достаточно, чтобы опрокинуть Эрика за край. Желание и возбуждение были настолько сильными, что он не мог сдержать дрожащее освобождение. Эрик смутился всего на пару секунд, пока не понял, что Адам тоже был подавлен. Когда они вернулись через окно в хорошо освещенную комнату, Эрика сильно поразила волна застенчивой робости. Он рефлекторно схватил свой телефон, как будто процесс проверки мог заставить его выглядеть более небрежно, чем он себя чувствовал, затем, заметив время, всё притворство отпало. – Чёрт, чёрт, чёрт! Последний автобус отходит через две минуты! Схватив свой музыкальный чемодан и бросившись к лестнице, Эрик остановился на звук ленивого голоса Адама. – Ты же знаешь, что уже не успеешь. – И что мне теперь делать? Я должен попытаться! – возразил Эрик, уже спустившийся на две ступеньки вниз по спиралевидной лестнице. Адам бесстрастно посмотрел на Эрика из-под тяжёлых век и пожал плечами. – Ты можешь остаться здесь. Просто скажи своей маме, что ты у сексопатолога. С этими словами он повернулся и начал рыться в холодильнике одной рукой, в то время как другая возилась с телефоном. Громкая музыка заиграла из динамиков, установленных где-то в комнате. Эрик застыл на верхней ступеньке лестницы. Воспоминание о пропущенном автобусе пронеслось в голове, наряду с осознанием полного отсутствия беспокойства, или даже участия, на лице Адама Гроффа, который спокойно шёл, выплёскивая какой-то приготовленный соус для пасты в миску. – А ты уверен, что это будет нормально? Я имею в виду, ты не против? Если я останусь? Несмотря на то, что Адам был так невыразителен, он, с карими спокойными и скучающими глазами, казалось, заполнил всю комнату, когда вежливо оглядел Эрика. – Меня это не беспокоит, – он достал из ящика стола вторую миску, – Пасту? – О... Да, спасибо, я действительно умираю с голоду, – Эрик сделал два шага назад и поставил футляр от валторны на пол. Притворившись небрежно уверенным в себе человеком, которым он вовсе себя не чувствовал, Эрик позвонил матери и коротко и безыскусно объяснил, почему решил провести ночь у Отиса. – Да, мам, я знаю, что завтра мне в школу. Да... Со мной всё будет хорошо. Тогда увидимся, – он повесил трубку с лёгким чувством вины и поднял взгляд на Адама. Адам понимающе шевельнул бровью. – Ты не очень хороший лжец, Тру, – сказал он, – Интересно, как это ты два месяца притворялся моим парнем? Эрик почувствовал, как его охватывает тот самый внезапный всплеск тревоги и гнева, который всегда вызывал в нём Адам. Он открыл было рот, чтобы заговорить, но потом, прищурившись, ещё внимательнее вгляделся в эту суровую челюсть. Свирепость была ему знакома, но лёгкое весёлое смягчение вокруг губ – нет. Оборвав свой первоначальный ответ, Эрик спросил вместо этого: – Зачем ты это делаешь? – Делаю что? – невинно спросил Адам. – Ты знаешь что, – едко сказал Эрик, – Ты меня дразнишь! Ты же знаешь, что это меня разозлит! Теперь на плите стояла кастрюля, и вода в ней слегка пузырилась. – Ну, – спокойно ответил Адам, – Ты такой милый, когда нервничаешь, злой или испуганный. Я никогда не могу устоять. Услышав это поразительное заявление, Адам отвернулся, чтобы открыть ещё один шкаф и взять пакет с макаронами. Эрик уставился на него с открытым ртом. – Да что с тобой такое? Ты издевался надо мной годами, потому что я милый? Адам бросил на него непроницаемый взгляд. – А как ещё я мог бы разговаривать с тобой каждый день? Этот невозмутимый голос был невыносим больше всего на свете! Последовала небольшая пауза, пока Эрик боролся с этим. – А ты не мог просто проявить дружелюбие? Серьёзно, Адам, ты чертовски напортачил! – Да, – Адам пожал плечами, его голос был таким же невозмутимым, как и всегда. Он вытряхнул макароны в кипящую воду и поставил миску с соусом в микроволновку. Озадаченный, на грани срыва, но переполненный любопытством, Эрик осторожно приблизился к нему. – Адам. Давай серьёзно. Как давно я тебе нравлюсь? Адам быстро сдвинул брови, но его лицо разгладилось прежде, чем он встретился взглядом с Эриком. – Есть вопрос и получше. Почему ты так отчаянно нуждаешься в сексе, что хочешь сделать это с тем, кого ненавидишь? – ДА ПОШЁЛ ТЫ! Я не в отчаянии, – сказал Адам, чувствуя, как в горле у него учащённо бьётся пульс, – И... Я... Я не ненавижу тебя. А следовало бы, – резко сказал Адам. На этом, похоже, разговор и закончился. Молчание растянулось между ними, нарушаемое только позвякиванием вилок в мисках, когда они ели. Эрик подошёл к Адаму, чтобы помочь прибраться на кухне. Близость делала с ним странные вещи. Это было похоже на туго натянутую полосу статического электричества между ними, поднимающую волосы на руках и посылая каждый нерв в гиперпространство. Музыка с ровным ритмом продолжала наполнять воздух вокруг них. Когда они закончили мыть посуду, слова, кружащиеся в воздухе, казалось, приобрели ещё большее значение. ♫ Говорю о любви, но не в состоянии даже прочесть знаки. ♫ Адам стоял, прислонившись широкими плечами к кухонному шкафу, и его длинный палец играл с крышкой зажигалки. Когда песня продолжилась, он поднял глаза, и их взгляды встретились. Эрик не мог оторвать от него глаз. ♫ Прости, что некому было извиниться. Чёрт возьми, мне так жаль, мне так чертовски жаль. ♫ – Ты должен ненавидеть меня, Эрик, – тихо сказал Адам. Использование его имени было каким-то нежным и умоляющим. Понимание приходило медленно. В конце концов, это был Адам Грофф. Извинения от него звучали бы не так, как от большинства людей. Выдержав пристальный взгляд, Эрик осторожно сказал: – Я действительно раньше ненавидел тебя. Ты совершенно прав. Но теперь уже нет... На самом деле... Ну, вроде... Чувствую что-то противоположное. С уверенностью, о которой он и сам не подозревал, Эрик подошёл к Адаму и взялся за лямки его комбинезона. Смотреть ему в глаза было всё равно, что погружаться в глубокий прохладный бассейн на тускло освещённое каменное дно. – Я никогда не испытывал к тебе ненависти, – Адам говорил так тихо, что Эрику пришлось приблизить своё лицо, чтобы расслышать его, – В основном, я просто всегда ненавидел себя. Вздох, сопровождавший это заявление, коснулся губ Эрика. Вдыхая этот сладкий воздух, отдающий табаком и орегано, Эрик обнаружил, что его лицо медленно расплывается в улыбке. – Тогда пора остановиться. Перестань обращаться со мной плохо, а с собой ещё хуже. Их губы встретились, мягкие и податливые. Их тела слились воедино. Желание и принятие. Эрик на мгновение задумался, когда же он по-настоящему влюбился в этого сложного, приводящего в бешенство, опьяняющего Адама Гроффа. Но опять же, ответ был ясен... Это произошло, когда Адам был без сознания.