О недопониманиях и братских узах

— Я не буду выбирать. — Ваня старается говорить уверенно и твердо, но выходит у него не очень. Он складывает руки на груди, чтобы добавить веса своим словам. — Не могу. И не хочу.       Охра кидает на Фаллена короткий взгляд, потом смотрит на брата и тут же утыкается в телефон. Типа все, нет меня, разбирайтесь сами, мне похуй. Ваня бы поверил, если бы не знал, какие гигантские тараканы живут у Охры в башке, как во многом он не уверен и как не любит принимать любые решения. Это сейчас он делает вид, что все в норме, а потом пойдет кому-нибудь башку открутит в сердцах, или тачку свою расквасит, или еще что-то такое же ебанутое сделает. Почему-то мысли эти не пугают Фаллена, а наоборот, будоражат. Отдаются теплом внизу живота. Ну охуеть.       В отличие от своего близнеца, Рудбой проблемы не то чтобы любит. Он их мастерски создает, разруливает, а потом переплавляет в очередной крутой проект. И отмалчиваться он, конечно же, не станет. — В смысле, блядь, не будешь?       Ваня тяжело вздыхает, но глаз не прячет. Пытается смотреть прямо и открыто, хотя самое большое желание сейчас — заныкаться куда-нибудь подальше, где нет всяких разборок, любовных треугольников и ебанутых братцев. — А вот так. Не буду. Вы не догоняете, что ли? Я еще три дня назад считал, что с одним человеком общаюсь! — Все спокойствие с Фаллена слетает за секунды. Он вспыхивает от обиды, злости, стыда. От разочарования — больше всего. — И человек этот мне нравился. Нравится. Не ты и ты, а вы оба.       Звучит — пиздец. Ваня сам это понимает. Он уже не первый день живет в этой всратой комедии положений, которая все никак не закончится. Видал он подобные второсортные киношки, где все вокруг все знают и только главный герой тупит и не может сложить два и два.       Это сейчас Фаллену очевидно, как Рудбой и Охра не похожи, хоть и лицо у них одно на двоих. Мимика, жесты, характеры — ничего общего. Ваня-то просто думал, что у Рудбоя крыша чуток подтекает, потому и ведет себя странно. На стримах и за пивком у него упоротые шуточки, релакс и куча идей, которые генерируются в бешеных количествах. На выступлениях же — комок нервов, агрессия, чертовщина какая-то, энергия, буквально сшибающая с ног. С Охрой Ваня первым тогда и трахнулся — за кулисами, сразу после концерта, не раздеваясь и даже не разговаривая. Его просто смело эмоциями и похотью, так охуенно было, что Фаллен на ногах потом еле стоял, сбежал на такси домой сразу, чтобы никому на глаза в таком разъебанном виде не показываться. Когда после, через пару недель, они с Рудбоем забухали и оно как-то само собой до койки дошло, Ваня удивился где-то в глубине души, насколько вышло все иначе, но списал на другую атмосферу. И секс снова был охуенный. Совершенно не похожий на первый раз, выматывающий и медленный, но такой, что до сих пор от одних воспоминаний кроет.       Блядь. Как же это все тупо. Достаточно же было одного правильного вопроса, чтобы Фаллен насторожился. Но нет же, ни единого сомнения не возникло. Не хочет Рудбой про рэпчик трындеть и ржет на вопрос «ну когда альбом?», а потом сам в телеге шлет простыни текста, которые так и не станут никогда песнями? Ну ок. Охра предупреждает, что уезжает на пару недель из города, а в тот же вечер в дискорд прилетает инфа о новом стриме и короткое «заглянешь»? Ладно, мало ли планы поменялись. Сука, какой же Ваня дебил, а.       Он знает, почему не разрешил себе сомневаться. Почему поверил, что существует человек, который вот так ему подходит. Противоречивый, сложный, ебанутый еще сильнее, чем он сам. Идеальный просто. Ваня знает. Но боится даже думать об этом. — И что ты предлагаешь? — Рудбой подбирается весь, словно готовится кинуться в драку. Хотя Фаллен сейчас уже понимает, что если кто из этих двоих и будет кулаками махать, то Охра. Да и то явно не в сторону Вани. — Ничего я не предлагаю. Я не знаю, что делать. Ясно? — Значит, подумай еще. — Ой, иди-ка ты нахуй! И ты тоже. —  Фаллен тычет факом сначала в Рудбоя, потом в Охру. — Это не моя вина, что вы, придурки, устроили весь этот фарс с масками, тайнами и раздвоением личности. Хоть один из вас, блядь, намекнул мне на правду? Проходки на концерты давали, а что вас, пидорасов, двое не додумались предупредить?       Рудбой на секунду выглядит виноватым, но он не умеет признавать свои косяки. Так что сразу переходит в атаку. Он приближается почти вплотную, и Ваня моментально теряет способность нормально соображать. Красивый, сука. В очках своих новых, со стрижечкой свеженькой. — Ванечка. Котик.– Рудбой говорит спокойно, вкрадчиво так. У Фаллена мурашки от его голоса от загривка до копчика пробегают. — Вот скажи мне. Как можно не понять, что трахаешься с разными людьми? — А как можно не знать, что твой близнец трахается с тем же человеком, что и ты? А? — Ваня не собирается сдаваться и признавать поражение. Он тут вообще-то жертва, а не эти двое, алло. — Котик.       Можно было, конечно, объяснить нормально. Что и с Охрой, и с Рудбоем было-то всего по разу, да и в обстоятельствах, которые сравнивать глупо. Но Фаллен не собирается оправдываться. — Думаешь, мы друг другу о каждом своем перепихе сообщаем?       Ваню буквально подбрасывает от этого пренебрежительного «перепиха». Он уже почти открывает рот, чтобы рассказать Рудбою, куда тот может катиться и с кем он может перепихиваться в следующий раз, но вдруг рядом оказывается Охра. — Ну-ка пойдем перекурим. — Он легонько тянет Рудбоя за рукав. И на Фаллена совсем-совсем не смотрит. Это неприятно царапает и задевает.       Охра не курить предлагает, нет. Сам он почти не смолит, так, балуется. Дыхалку бережет и голос, это Ваня и по перепискам знал, и по концертам. А Рудбой дымит, не переставая, пепельница ходячая. Но этот перерыв сейчас всем нужен. Чтобы не наговорить друг другу слов, о которых потом придется жалеть.       Рудбой стряхивает с себя руку брата, зло выдыхает. И тут же сдувается, как воздушный шарик. Теряет привычную самоуверенность и налет высокомерия, под которыми обычно прячет свою романтичную и ранимую натуру. Охра приобнимает его за плечи и уводит на кухню. Ваня слышит хлопок форточки, шум воды и понимает, что так тошно ему, пожалуй, ни разу еще не было.       Фаллен заставляет себя представить, что он выбирает Охру. Безусловно талантливого, но балованного чужим вниманием и обожанием. Он творческий, противоречивый, популярный. И при этом совершенно лишенный какого-либо стыда. Ему похуй на условности и чьи-то предпочтения. Охра крутой. И пугает до чертиков тем, что в один прекрасный момент подгребет Ваню под себя и сожжет дотла своей безумной энергией.       Фаллен заставляет себя представить, что он выбирает Рудбоя. Более уверенного в завтрашнем дне и в себе самом, но вспыльчивого и эмоционального. Умного, расчетливого, умеющего создавать из пустоты охуенные штуки и проекты. А еще смешного и упоротого, но абсолютно, непроходимо эгоистичного. Рудбой крутой тоже. И он не из тех людей, которыми очаровываешься на день-два. Он из тех, которыми болеешь всю жизнь, если вовремя ноги не унести.       Ваня не не может выбрать, с кем хочет быть. Он не может выбрать, от кого он готов отказаться. Ты уже выбрал, какое яичко тебе больше нравится, а какое можно отрезать? Привет, ему оба дороги!       Решение вдруг оказывается таким очевидным, что у Фаллена аж горло перехватывает. Очевидное, идеальное, ебанутое решение. Хуй знает, что братья на этот счет думают, но Ваню, пожалуй, только такое и может устроить. Жаль, правда, что вряд ли он когда-нибудь осмелится озвучить его вслух.       Фаллен успевает себя накрутить до нервного тика, когда близнецы наконец-то возвращаются в комнату. Они постоянно переглядываются, словно разговаривают без слов, и у Вани в груди теплеет. Последнее, чего он хочет, чтобы между этими двумя испортились отношения. — Мы подумали… — Рудбой, конечно же, берет все на себя. У него слегка подрагивают пальцы, теребящие веревочку на толстовке, но в целом он выглядит почти спокойным, — …что есть приемлемый вариант.       Господи. Ваня его ненавидит. Почему нельзя сказать, мол, пока, Фаллен, брат дороже, иди нахуй, забудь наши номера? Почему надо разводить официоз?       Наверное, Охра думает так же. Он садится на диван рядом с Ваней, вплотную. Не обнимает, не трогает, просто прижимается близко-близко. От него несет куревом, но Фаллен уверен, что он осилил одну, ну максимум две сигареты. — Какой?       Вместо ответа Рудбой тоже усаживается рядом. И Ваня оказывается зажатым с двух сторон. Он переводит взгляд с одного близнеца на другого, потом обратно. Сердце колотится часто-часто, и Фаллен боится, что оно просто проломит сейчас грудную клетку. Так хочется верить, что он все правильно понял, что не ошибся. Но слишком уж все это напоминает сон. Горячий, возбуждающий, охуенный сон.       Ваня не знает, как ему удается держать себя в руках. Он дышит под мысленный счет, чтобы не задохнуться от ебучих эмоций, но сбивается, как только чувствует ладонь на правом колене. Перед глазами у Фаллена плывет, он боится, что запутается, кто его трогает, но нутром чувствует: Охра. У того всегда было меньше заскоков с тем, что хорошо и правильно, а что аморально. Это в музыке своей он сомневается, осторожничает, боится налажать. Во всем остальном — берет все, что нравится. Все, что хочет.       Охра сжимает Ванино колено крепко, не сомневаясь, что имеет на это право. А потом другой рукой притягивает Фаллена к себе, аккуратно придерживая за затылок. И целует. Ваня рассыпается на куски. Он пытается сказать, что нет, не так все, что он не может выбрать кого-то одного, но не успевает. Охра целует его жадно, собственнически. Ладонь с колена поднимается выше, замирает на бедре. И Фаллен в эту секунду ненавидит себя. Он знает, что Рудбой рядом, что видит все, но оторваться от Охры не получается. Сдерживаться не получается. Этот бой проигран еще до начала.       Охра отстраняется, влажно лизнув Ваню в губы, мягко проводит по затылку и надавливает. Заставляет Фаллена повернуть голову в другую сторону. Туда, где Рудбой. Ваня боится сдохнуть от стыда и чертового, такого неуместного сейчас, возбуждения. Потому что Охра прижимается ртом к его шее. Бесстыже скользит губами. Ведет языком. А Рудбой смотрит на все это с нечитаемым выражением на лице. С каким-то интересом, который Фаллен сейчас просто не в состоянии разобрать. Ровно до того момента, пока Рудбой не улыбается отстраненной многообещающей улыбкой, а потом поддевает Ванин подбородок двумя пальцами и прижимается губами в злом голодном поцелуе.       В происходящем так мало нормального и так много правильного, что у Фаллена каждую клеточку тела затапливает сладкой одуряющей волной. Охра уже не шею вылизывает, а мягко прикусывает мочку, и Ваня вдруг позорно громко стонет Рудбою прямо в поцелуй. Он и понятия не имел раньше, что уши у него такие чувствительные. Фаллен знает, понимает, что надо сказать что-то или сделать, но чужие прикосновения лишают воли. Каким-то чудом он отстраняется. Не далеко, конечно. Рот Рудбоя так близко, что воздух один на двоих, а его пальцы так и обжигают подбородок. Охра, хотя и отодвигается чуть-чуть, все равно опаляет дыханием, от которого мурашки по всему телу.       Ваня честно пытается объясниться. Но потом вдруг понимает, что это уже лишнее. Раз сложилось, что все трое готовы пойти вот таким путем, то, может, он, этот путь, и не ошибочный вовсе? Да, сомнений много. В себе. В них — таких похожих, но совершенно разных. Но Фаллен будет полным кретином, если не даст сейчас им троим этого шанса. — Вы… — У Вани срывается голос. Он не хочет разговаривать. Он хочет в спальню — там кровать, просторная и большая, на всех хватит. Но все же один вопрос он из себя выдавливает. — Как вы меня делить-то собираетесь? Рудбою даже зажигалки для кого-нибудь жалко, а тут…       Он почти готов услышать что-то уничижительное, что там зажигалки, а тут какой-то Фаллен, но Рудбой в ответ только тихо смеется. И проводит пальцами Ване по подбородку, щекотно ласкает, почесывает. Зато отвечает Охра. — Для кого-нибудь ему жалко. А для меня — нет.       Голос Охры надо запретить. Или ограничить как-то его использование, чтобы только Фаллену разрешалось слушать. Ну и Рудбою, ладно. Хриплый, жутковатый тембр, шепот на грани слышимости, почти рычание из какого-то параллельного мира. Не может у нормальных людей такого голоса, блядь, быть. Хотя где Ваня тут нормальных видел?.. — Разберемся, поверь. Мы с детства привыкли справляться вдвоем, делить что-то пополам. — Рудбой тоже понижает голос до шепота и утвердительно кивает. Он гладит Фаллена по подбородку пальцами, ведет по губам, слегка надавливает. И Ваня слушается. Приоткрывает рот, проводит языком по подушечкам, шершавым и с табачным привкусом.       Охра согласно мычит и снова принимается за Ванину шею. А потом они, суки такие, начинают лапать его в четыре руки.       Фаллен пытается делать что-то в ответ, но в какой-то момент просто откидывается на спинку дивана, сдается. Он чувствует себя куском пластилина, который мнут и крутят, лепят из него то, что нравится творцам. Охра или Рудбой, Рудбой или Охра? Какая разница. Их так много, так бесконечно много. Руки повсюду, губы повсюду. У Вани футболка уже задрана до груди, джинсы расстегнуты, а эти двое даже толстовки с себя не сняли, блядь.       Когда кто-то — Охра все-таки, наверное, — накрывает Ванин хер через джинсы ладонью, гладит, надавливает, кажется, что все, не сдержаться. Потому что Рудбой увлеченно вылизывает ему соски, которые уже огнем горят, и Фаллен боится, что кончит прямо так, даже трусы не сняв. Потому что слишком много всего, слишком. Он стонет сквозь зубы, тянет Рудбоя за волосы, заставляя отстраниться и посмотреть на себя. Удается не сразу. Очки тот где-то успел потерять, а модная стрижечка вся растрепалась, и Ваня вдруг думает, как жаль, что волосы не какого-нибудь дикого розового сейчас, а почти натуральные. Легче было бы отличать. — Спальня. Там.       Это все, на что Фаллена хватает. Охре похуй на спальню, на соски, Рудбоя и цвета волос. Он тянет с Вани джинсы, дергает так резко, что ткань трещит. И Фаллену кажется, что с этим же звуком рвутся последние ниточки какого-либо самоконтроля у всех в этой комнате. Рудбой помогает, вдвоем они стягивают с Вани джинсы. А потом — наконец-то, блядь, — начинают раздеваться сами.       Охра дергает молнию своего балахона, стаскивает майку. Рудбой двигается мягче, спокойней. Толстовку он не откидывает в сторону, а вешает на подлокотник дивана, туда же отправляет футболку. А у Фаллена живот сводит от волнения и одуряющего желания. Он не знает, на кого смотреть, глаз просто не хватает. Каким-то уголочком мозга понимает, что успеет еще наглядеться, но все равно не может оторваться. Так и переводит взгляд с одного брата на другого. А потом в очередной раз за вечер понимает, какой же он кретин. Возбуждение не спадает, нет, просто отступает на пару шагов назад, давая Ване возможность почувствовать весь идиотизм ситуации. — Татухи. — Он говорит это, уткнувшись в ладони и зажмурившись. Надеется, что так быстрее получится прийти в себя. — У вас же татухи разные. — Конечно, разные. Мы же не дебилы, чтобы одинаковые бить. — Фаллен не видит, кто отвечает, но ставит на Рудбоя. — Как я не заметил, что они… — Ладно, Ваня мог бы списать на то, что с Охрой тогда вообще не до татух было, даже штаны не сняли, но фотки? Он видел фотки с концертов и выступлений. Видел фото подтянутого живота, рисунки, рассыпанные по прессу и груди. Ничего общего с тем, что набито у Рудбоя. Даже близко нет. — Я кретин.       Когда он осмеливается поднять глаза, то видит, что Охра широко улыбается, до одури сейчас напоминая свою концертную маску. Рудбой же ловит Ванин взгляд и пожимает плечами, мол, не вижу ничего такого, а потом оказывается рядом, накрывает губы Фаллена своими, целует. Ваня отвечает. Естественно, отвечает. И сразу же чувствует рядом тепло Охры, его наглые прикосновения, такие правильные и чувственные, бьющие по всем нервным клеточкам сразу. На шее, животе, бедрах. Фаллен знает, что еще чуть-чуть, еще самую малую каплю, и он пропадет, растает, растворится. Поэтому каким-то чудом находит в себе силы: сначала разрывает поцелуй с Рудбоем, потом выворачивается из рук Охры. Наверное, ему удается сбежать с дивана только благодаря эффекту неожиданности. — Ну чего опять? — Рудбой говорит спокойно, но Ване прекрасно видно, как сильно тот возбужден. Как глаза лихорадочно горят, как дышит быстро, как смотрит на Фаллена, не отрываясь. Охра ничего не говорит. Просто похлопывает себе по колену, будто ждет, что Ваня сейчас там устроится со всеми удобствами. — Ничего. Я в душ. На три минуты. — Фаллен пятится в сторону выхода из комнаты, а сам взгляда не может от братьев оторвать. Красивые, сволочи. — Ты же не сбежишь от нас?       Ваня хотел бы. Правда. Но он уже настолько влип, что его максимум сейчас — это спрятаться на пять минут в ванной, чтобы хоть немного прийти в себя и собраться с мыслями. Так что вместо ответа он отрицательно мотает головой и сбегает из комнаты.       Прежде чем закрыть за собой дверь, Фаллен успевает услышать уверенное «не сбежит». Вот же Охра сученыш, а. Лучше бы он так в свой талант верил, чем в собственную неотразимость.         Когда Ваня выходит из ванной, толком не вытершись, но заметно успокоившись, в гостиной никого нет. Первая мысль — ну все, одумались, ушли. Но дверь в спальню приоткрыта, и оттуда слышны тихие голоса. Больше не разрешая себе сомневаться, Фаллен поправляет полотенце на бедрах и заходит в комнату. Но тут же застывает в дверях, просто не в силах и шага сделать.       Охра с Рудбоем, оба совершенно голые, полулежат на постели, под спинами подушки, прикрываться даже не думают. Соприкасаются плечами, бедрами, ногами. Выглядят словно отражения друг друга, но в чуть сломанном зеркале, которое дает сбои и добавляет свои детали. Ваня как-то сразу, даже со своим неидеальным зрением, понимает, кто где. Почему-то вот сейчас, когда никаких противоречий не осталось, когда признался не только себе, он узнает. Охра кажется чуть массивней, крепче, а Рудбой рядом с ним выглядит мягче и чуточку изящней. Наверное, образ жизни сказывается. Попробуй-ка по концертам скакать и туры откатывать без минимальной физической подготовки, сдохнешь же после первых двух-трех городов. Это Рудбой ржет, что к зиме надо бочка наедать, а Охре, вон, на фотках приходится голым пузом сверкать. Фаллен почему-то приходит в восторг от таких маленьких, вроде бы незначительных мелочей. И окончательно понимает, что сорвал джекпот. В голове становится пусто-пусто, там не остается ничего, кроме тупых шуток про два товара по цене одного.       Ваня вдруг замечает, что длиннющая нога Рудбоя, вся усыпанная мелкими дурацкими рисунками, вольготно закинута на бедро Охры. Так естественно, правильно. Охра же что-то тихо говорит, а его рука спокойно лежит на ноге Рудбоя, в каком-то десятке сантиметров от паха. И ему ничего не стоит скользнуть чуть выше, до треугольника светлых волос, сжать пальцы, провести по всему херу до самых яиц. И Фаллен, блядь, как наяву видит это движение. Легко, слишком, сука, легко представляется, как Охра отдрачивает брату — или наоборот. Как Рудбой отзывается на каждое уверенное движение, как сам тянется с лаской. Как два человека сплетаются в одно целое, понимая друг друга без слов и разделяя удовольствие пополам.       У Вани лицо, уши, шея — все горит. Он неосознанно пятится назад, к выходу из комнаты. Почему-то теряется, боится, что для этих двух он просто лишний, ненужный элемент. Это никак не помогает справиться с душным возбуждением, которое Фаллену сковывает все тело. Наоборот. Хватает одного только взгляда на Рудбоя и Охру, не делающих сейчас, в общем-то, ничего такого, ну лежат и лежат, и у Вани окончательно отказывают мозги. Он понимает, что согласен просто смотреть, любоваться на расстоянии, пускать слюни, блин, издалека.       Первым его замечает Рудбой. Он легонько пинает брата, кивает в сторону Фаллена и предвкушающе улыбается. — Ты чего там застрял? Иди сюда.       Охра тоже начинает скалиться, чуть сдвигается на постели. Он не убирает руки с бедра брата, но ложится так, что Ване отлично теперь видно его член, крупный, чуть напряженный. Под взглядом Фаллена Охра, конечно же, не тушуется: наоборот. Показательно проводит себе по стояку несколько раз, по всей длине до мошонки. Ваня шумно сглатывает и не может не думать о том, как мало между близнецами пространства сейчас, как близко они. — А вы… Вы друг с другом… Ну… — Из Ваниного рта не слова вылетают, а какой-то жалкий хрип. Ему стыдно до горящих ушей, но он сдохнет от любопытства, если не узнает правды. — Вы трахаетесь? Друг с другом? Вдвоем.       Долгие томительные секунды Фаллен уверен, что его сейчас пошлют нахуй. Что оба — и Охра, и Рудбой — просто молча встанут, оденутся и свалят, хорошо, если по морде не дадут. Но близнецы пока просто смотрят друг на друга, опять общаясь без каких-либо слов. Рука Охры больше не двигается на члене, просто лежит в паху, зато та, другая, что у Рудбоя на бедре, приходит в движение. Пальцы ласково скользят туда-сюда, кружат по коже, опускаются до колена и поднимаются выше, почти до самой промежности. И Рудбой отзывается, разводит ноги пошире, сам кладет руку брату на живот, чуть ниже пупка. Так, что его пальцы ложатся на дорожку волос, останавливаются недалеко от ладони Охры. Ваня почти теряет сознание от возбуждения. — Раньше — да.       У Фаллена так в висках стучит, что он даже не может понять, кто ему отвечает. Пальцы Рудбоя уже в миллиметрах каких-то от члена Охры, но дальше не двигаются, замирают. И Ваня еле сдерживает разочарованный стон. Какого хрена он остановился? — А сейчас? — Завязывай со своим анкетированием, а? — Рудбой все-таки. По голосу слышно, он не злится, но раздражается. — Ревнуешь, что ли? Иди уже сюда.       Фаллен безуспешно пытается собраться в кучу, не рассыпаться на куски. Он хочет что-то ответить, но во рту пустыня, а мысли кажутся тяжелыми-тяжелыми, неподъемными. Да и как объяснить, что он… А что он?       На помощь внезапно приходит Охра. — Ты не понял, да? Ванечка не ревнует, он просто хочет шоу. Правда ведь?       О господи. Фаллен ведь действительно не ревнует. Почему-то. Совсем не чувствует себя уязвленным, задетыми или каким-то еще. Его кроет, топит таким возбуждением, что только и остается сил на короткий кивок. Но и Рудбой, и Охра понимают. Улыбаются синхронно, хмыкают в один голос. И как-то сразу и одновременно приходят в движение.       Ване уже сложно понять, что происходит, но в следующую секунду один из близнецов опрокидывает второго на лопатки, накрывает всем телом. Только мгновение это выглядит смешной возней, но сразу же превращается в бесстыдную горячую ласку. Сверху все же Охра — он ведет своими расписанными кистями Рудбою по бедру, боку, щекочет подмышку. Тот послушно раздвигает ноги, и Фаллен тихо стонет, сжимает себя прямо через полотенце. Близнецы целуются совершенно естественно, не сдерживая себя, не стесняясь. В этом так много любви и знаний друг о друге, понимания самого потаенного и искреннего, что Ваня… Он не ревнует, нет. Капельку завидует. И боится поверить, что ему доверяют настолько, чтобы показывать такие… шоу.       Охра, ублюдок, в шоу знает толк. Недаром скачет по Ледовым и Олимпийским, сука. Он прерывает поцелуй, гладит Рудбоя губами по шее, доходит до сосков, снова скользит до самого рта. Его руки везде, на длиннющих ногах брата, на его животе, на плечах. Рудбой лениво отвечает, постанывает сквозь зубы, а потом ловит Фаллена взглядом. Улыбается. Только после того, как убедился, что Ваня смотрит, он придерживает Охру за затылок, останавливая. И надавливает, толкает вниз. Тот не сопротивляется, плавно скользит губами, языком, пальцами по всему телу, через живот и пупок, вниз.       Полотенце с Фаллена сваливается, и это облегчение — так дрочить себе намного удобнее. Но Ваня чудом каким-то сдерживается, только пару раз проводит по члену. Он жадно смотрит, любуется, как Охра дразнит брата, не берет в рот, а только водит языком по коже рядом, близко, но не там, обжигает дыханием, но так и не касается самого главного. Фаллен не знает, откуда столько выдержки, у него-то самого слюна во рту скапливается от желания сделать хоть что-то, взять в рот, отсосать уже, плевать кому — Рудбою, Охре, хоть обоим сразу. В идеале — обоим. Блядь.       Еще Ване хочется целоваться. Ему хочется ебаться так, как в жизни не хотелось. Ему хочется всего и одновременно, желательно двойной порции. Он как-то вяло про себя удивляется, насколько быстро принял собственные желания, хотя какой-то час назад метался между двух огней и не знал, куда деваться. Сейчас, в принципе, тоже не знает куда. Но уже не от сомнений, а от желания, от настоящей грязной похоти.       На него смотрят оба, и Рудбой, и Охра. Стоит тоже у обоих, хорошенько так, крепко. Еще бы не стояло. Фаллен и сам боится спустить от малейшего движения. Он готов просить, уговаривать, ныть, чтобы его коснулись сейчас, тронули хоть пальцем. Но просить не приходится: Рудбой закатывает глаза, тихо матерится себе под нос. Охра хлопает по кровати ладонью, как раньше по своему бедру хлопал, приглашая Ваню к себе на руки. И Фаллен решается.       Он путается ногами в полотенце, спотыкается, но комната небольшая — хватает пары-тройки шагов, чтобы добраться до постели. Рудбой садится, а потом хватает Ваню за руку и тянет, заставляя забраться на кровать. Фаллен сопротивляться и не думает, его даже от такого простого касания прошибает током удовольствием.       Чувства выкручены на максимум, кончики пальцев покалывает от предвкушения, и Ваня просто не может больше ждать. Он пытается смочить пересохшие губы, облизывается, но во рту сухо. Опять чертовы муки выбора, Фаллен хочет поцеловать Рудбоя, рот которого так близко, но и тепло Охры ощущается совсем рядом. Его целовать хочется тоже. И снова решают все за него. Рудбой первым придвигается, прижимается всем телом, кожей к коже, удивительно нежно касается Ваниных губ своими. А потом смотрит за его плечо, широко, довольно улыбается, и в ту же секунду Фаллен чувствует Охру. Он кажется горячей почему-то, а ведет себя не в пример наглей. Прикусывает мочку уха, колюче трется щетиной о шею, прижимается к заднице Вани вставшим хером, недвусмысленно потирается. И у Фаллена с губ срывается тихий стон, за который тут же становится стыдно, настолько он жадный и откровенный.       Рудбой все так же мягко, но хитро, улыбается, гладит Фаллена по животу, на секунду касается своими пальцами вставшего члена и тут же их убирает. Ваня хочет протестовать, но не успевает. Охра наваливается сзади своим тяжелым жарким телом и тянется к Рудбою с поцелуем, прямо так, через Ванино плечо. Фаллен боится дышать. Ему душно и неудобно, низ живота горит неудовлетворением, яйца почти дымятся, только вот он готов терпеть, сколько нужно. Близнецы делятся воздухом, желанием, вздохами. Снова Ваня очаровывается тем, как правильно и красиво чувствовать кого-то настолько честно и глубоко. Рудбой ведет в поцелуе, прикусывает брата за губы, языком толкается. Охра послушно принимает, и Фаллен чувствует, как подрагивают его мышцы, какой твердый у него уже член, как тяжело поднимается и опускается грудь. Когда Рудбой прижимается к Ване спереди, дышать становится совсем невозможно, но тут руки Охры на его талии приходят в движение, скользят ниже, к самому паху. Он не дрочит Фаллену, нет, просто ведет рукой вниз, за яйца, прижимается к сухой дырке, и там и остается. Ваня хочет сдержаться, боится помешать поцелую, но братья опять как-то сговариваются без всяких слов, сами отстраняются.       Рудбой немного отползает в сторону изголовья, подкладывает под спину подушку, быстро сплевывает себе в ладонь и проводит по херу несколько раз. Ваня, как загипнотизированный тянется следом, пока не опускается рядом. Он упирается ладонями по разные стороны от бедер Рудбоя, наклоняется над его животом и влажно выдыхает в пупок. Почти собирается снова обругать себя за идиотизм — татуха по низу живота ничего общего с примелькавшейся гравюрой на пузе его брата не имеет — но очень скоро становится не до каких-либо мыслей вообще.       Охра гладит его по спине, лапает за бедра, сильно сжимает пальцы на ягодицах, словно пытается оставить как можно больше следов. Ваня вообще не против, блядь. Руки начинают дрожать, разъезжаются в стороны, когда он чувствует мокрый влажный поцелуй на пояснице. Фаллен честно пытается взять упор получше, но Рудбой чертовски отвлекает — проводит ему по губам пальцами, не пытаясь попасть внутрь, только лаская. Ваня сам открывает рот, облизывается. Слюны не хватает, но он упрямо обсасывает палец за пальцем. Ему нравится, как Рудбой тихо стонет и жмурится. Но и то, как тот смотрит туда, где Охра наверняка отвечает на его взгляд, Фаллену нравится тоже.       Сравнивать с тем, как у Вани было с каждым из близнецов, не выходит. Все слишком ярко и остро, круче в сотни раз, хотя они даже не начали еще толком. Охра так и трогает на грани, но не за ней, разводит ягодицы в стороны, но не касается входа, потирается стоячим хером, но не пытается войти. Фаллену хочется скулить от желания уже хоть чего-нибудь, ему жизненно нужно сейчас ощутить большее. Он последний раз облизывает Рудбою пальцы, а потом просто сдается — ну не хватает у него выдержки — опускает голову и насаживается ртом на горячий подрагивающий член. Слишком резко двигается, давится, но оторваться уже не может. Со слюной теперь никаких проблем, во рту хлюпает, член входит с влажным однозначным звуком. Ваня честно пытается смотреть на Рудбоя, но Охра, словно только того и ждал: разводит Фаллену ягодицы, сплевывает прямо на дырку, растирает влагу пальцами. Он пока не входит, даже не нажимает почти, но Ваня задушено стонет, всхлипывает. Сосать сразу становится тяжело, но он не в силах оторваться. Но все же вытаскивает член изо рта, просто гладит его губами, облизывает несколько раз снизу, по стволу и до головки. И смотрит на Рудбоя. Тот отвечает тяжелым потемневшим взглядом, мягко надавливает Фаллену на затылок, не заставляя — уговаривая.       Ритма никакого не получается. Ваня только расслабляет губы и язык, пытается взять глубоко, до горла, почти приспосабливается, когда чувствует в себе пальцы. Охра не особо нежничает, не сильно церемонится, но не делает больно. Делает охуенно. Идеально. Фаллен стонет, насаживается ртом, так сильно и до конца, как только получается. Но нужна передышка, губы горят, руки дрожат, и чувство такое, что удар сейчас хватит. Он ложится головой Рудбою на бедро и, помогая себе рукой, просто ласкает член. Придерживает, водит по губам, пытаясь хоть немного привести в порядок дыхание. Не выходит. Нихуя не выходит.       Охра растягивает его безжалостно, уверенно. Умело, блядь. Ваня чувствует как-то смазано, что к Рудбою — и Рудбоя — он не ревнует. Но бесят все остальные, другие, которых точно было у обоих близнецов дохуя. Мысль глупая и быстро теряется, растворяется в кайфе. Он чувствует, что внутри, в заднице, уже много, уже давит, но это все еще пальцы. Охра двигает ими глубоко и быстро, трахает в своем каком-то ритме, к которому Фаллену так и не удается приспособиться. Это совсем не так, как Рудбой его тогда тянул, выматывающе и настолько долго, что Ваня просто ныл и умолял, лишь бы его уже выебали. Это совсем не так, как с Охрой случилось тогда, за кулисами, потому что вообще не до растяжки и каких-то ласк было, хоть потом Фаллен пару дней и чувствовал тянущую, но такую сладкую боль при каждом неудачном шаге. Теперь… по-другому. Правильней.       Рудбой видит, наверное, что Ваня не сильно что-то может сейчас делать сам, помогает. Заправляет ему в рот, но легонько, без фанатизма. А другой рукой придерживает Фаллена за затылок, осторожно перебирает волосы. На контрасте с уверенными движениями Охры, с его наглыми пальцами, эта ласка разъебывает Фаллена в клочки. Он дожидается, пока Рудбой хер из его рта вытащит, и заставляет себя встать, снова упереться руками в постель, принять позу поустойчивей. От этого пальцы внутрь входят по-другому, меняют угол, и Ваня боится, что кончит, блядь, прямо сейчас. Одной рукой тянется к своему члену, оттягивает яйца, пытаясь чуть-чуть остыть. Бесполезно, конечно. Какой тут «остыть».       Он старается не думать о своих ощущениях, потому что их чересчур много, но Охра уже просто ебет его пальцами с какой-то бешеной скоростью, и у Фаллена не получается устоять, упираясь одной рукой. Колени едут в стороны, он снова падает на Рудбоя, только оказывается чуть ниже. Сосать не выходит, и Ваня проводит языком по налитым, тяжелым яйцам, вылизывает мошонку. Похуй уже на все, что делал раньше, что не делал, какие-то тормоза остались там, в другом мире, в который Фаллен не собирается возвращаться. Сквозь бешеный гул крови в ушах он слышит, как Охра что-то ему говорит, а потом легонько шлепает по заднице. И даже это нравится, даже это — по нервным окончаниям, прямо в член стекает. И Рудбой явно не против Ваниных действий: обхватывает свой хер пальцами, дрочит. Фаллен хочет сделать ему хорошо, старается, пытается вобрать хоть одно яйцо в рот, но не хватает опыта, так что он просто лижет, задевая иногда языком чужие пальцы. Ему и Охре хочется сделать хорошо, но тот и сам отлично справляется, Ваню особо не спрашивая.       Когда Фаллен чувствует неприятную тянущую пустоту, он от разочарования готов ныть. Подается назад, но ладони Охры последний раз жестко пробегают по заднице и оказываются на талии. Ваня не хочет вставать, отрываться хотя бы от Рудбоя, но потом даже радуется легкой передышке. Он с трудом собирается в кучу, садится на кровати, пытаясь выразить близнецам все свое возмущение. — Ну что, кто первый? — У Охры лихорадочно блестят глаза, пятна румянца на щеках. Рудбой выглядит чуть спокойней, но Ваня ему не верит. Спорить готов, что спокойствие это поддельное.       Фаллен не может думать совсем. Понимает вроде, что кто-то что-то спрашивает, но близнецы, кажется, сломали в нем все, что хоть немного связано с мозгом. Он просто переводит взгляд с одного брата на другого, ждет, когда они перестанут тупить. — Я старше. Значит, первым буду. — На хер иди, старшенький. Я тогда Ванечку трахал первым. — Рад за тебя.       Они пререкаются еще какое-то время, и у Вани заканчивается терпение. Ему плевать, кто будет первым, кто вторым, кто седьмым. Но дольше ждать уже невозможно, без прикосновений он чувствует себя голым, уязвимым, в паху все горит, мешая сосредоточиться хоть капельку. — Вы, блядь, еще на камень-ножницы поспорьте. Может, хватит?       Он не доверяет себе, своему голосу. И этим идиотам — тоже. Они Фаллена зажимают между собой, снова трогают-лапают-хватают в четыре руки, целуют по очереди. А потом действительно выкидывают ладони. Выясняют, блядь, кто выебет Ваню первым с помощью детской считалки. И, наверное, будь он хоть немного меньше заведен, соображай он хоть чуть-чуть получше, свалил бы прямо в эту секунду. Но сейчас он рад и такому, пусть и тупому решению. Поскорее бы уже. Ждать совсем невмоготу.       Охра разочарованно матерится, лезет под подушку, чтобы отыскать там тубу со смазкой. А Рудбой довольно смеется, прижимает к себе Фаллена, показывая, что и ему на самом-то деле терпеть уже тяжко. Он спрашивает: «Как ты хочешь?», но Ваня, поплывший, одуревший от желания, только мотает головой. Ему похуй как, лишь бы прямо сейчас.       Когда Рудбой укладывается на спину, а Фаллен садится сверху, Охра помогает. Он придерживает Ваню под бедра, снова лезет в него пальцами, но теперь смоченными в смазке. И член Рудбоя смазывает тоже он. Это интимно, это хорошо и честно. И остро, горячо, сладко. У Охры с контролем не очень, он входит в Фаллена резко, глубоко и на грани боли, кажется, что он сейчас из вредности доведет его оргазма, чтобы брату меньше досталось. Но нет, пальцы исчезают, и Ване сразу становится пусто. Но на секунду, не больше. Потому что он опускается на хер Рудбоя, чувствуя, что Охра рядом, ощущая, как он тянет в стороны ягодицы и придерживает член ровно. Помогая. Фаллену кажется, что он опускается целую бесконечность. Хочется дрочить, но тогда все слишком быстро кончится. Хочется садиться резче, сразу и до конца, но потом точно будет плохо. Он останавливается, замирает, когда чувствует бедрами бедра Рудбоя. Упирается ладонями ему в живот, дышит широко открытым ртом, смаргивает текущий на глаза пот, утирает его ладонью. Как же охуенно.       Первые движения отзываются дискомфортом, мышцы протестуют, а двигаться быстрее и резче не дает Охра. Он вылизывает Ванину шею, оставляя саднящие следы на коже, а горячую сильную ладонь держит у Фаллена внизу живота, под пупком. Ваня своим измученным возбужденным сознанием решает, что вот так, через его тело, Охра может чувствовать толчки рудбоевского члена, может ощущать, как глубоко он внутри. Это такой пиздец, что Ваню скручивает сладкой мучительной судорогой, он высоко громко стонет, сжимается. Рудбой в ответ шипит, подбрасывает бедра, начинает толкаться в Фаллена быстрыми движениями. Охра смеется, пуская по затылку мурашки, гладит Ваню по ключицам, потом до сосков добирается. Один он растирает между пальцами, другой выкручивает, потом наоборот. Опять уходит ладонями вниз, до живота, вскользь касается пупка. Когда он накрывает член Фаллена, когда начинает жестко надрачивать, от оргазма удерживает только то, что ритм его ладони совсем не совпадает с движениями Рудбоя. Как только Ваня подстраивает под толчки в заднице, кайф от дрочки отступает. И наоборот: стоит ему поймать ритм дрочки, как Рудбой вгоняет внутрь него хер под каким-то новым углом. Это пиздец. Это ужасно. Это самый охуенный секс в Ваниной жизни. Он пытается насаживаться на член сам, вторя ладони Охре, в том же темпе, но тот рушит все его планы: убирает руку совсем. И вдруг уверенно надавливает Фаллену на поясницу, потом на лопатки.       Ваня готов выть от того, что ласка пропадает, но послушно ложится на Рудбоя. Так его член может скользить между их животами, и это дает хоть какое-то мизерное облегчение. А еще Рудбой… Он целует Ваню собственническим поцелуем, нужным сейчас, напоминающим, что Фаллен не просто какая-то прослойка между двумя близкими людьми, а тоже важен, дорог. Ваня отвечает, растворяется в уверенных движениях языка и губ, чуть-чуть переводит дыхание. Берет себя в руки, хотя возбуждение никуда не девается, просто становится капельку выносимым.       И он вдруг напрягается. Чувствует пальцы Охры там, у самой дырки. Как они разводят ягодицы в стороны, как глядят по натянутым горящим краям. Ваню прошибает страхом — и тут же таким удовольствием, что целоваться больше не получается. Не задохнуться бы, какие поцелуи. Но какой-то инстинкт срабатывает: Фаллен дергается, пытается встать. Рудбой ловит его настроение, придерживает за шею и клюет в щеку губами. — Ты чего? Не полезет он в тебя. — И снова поцелуй. И снова ласковые прикосновения, на затылке, под челюстью, на кадыке. — Мы не будем тебе плохо делать. — Блядь. Я очень надеюсь. — Откуда-то силы, чтобы улыбнуться. Ваня верит Рудбою, даже не сомневаясь ни секунды. И сразу обмякает, расслабляется. — Эй, еблан, ты Ванечку шокируешь. Полегче.       Фаллен отрицательно мотает головой, он хочет сказать, что все нормально, но почему-то не находит подходящих слов, и Рудбой смеется ему прямо в губы. Охра появляется сбоку, он непонимающе хмурится, а потом тоже лезет целоваться. Неудобно, шею приходится выгибать под углом, но Ване все равно. Никаких страхов, даже намека на них, не остается. Ему так легко и охуенно, что в солнечном сплетении ноет. Поцелуй на троих это странно, привычку никуда не деть, но Фаллен знает, что однажды подстроится. А пока ему и смотреть, как близнецы соприкасаются губами и языками, достаточно.       Ваня упускает момент, когда они с Рудбоем меняются позициями. Только что он был сверху, а секундой позже — уже лежит на лопатках, придавленный чужим весом. Член из него почти выскальзывает, но Рудбой успевает двинуть бедрами. Новый угол, новое положение, новые ощущения. Казалось же, что лучше невозможно. А нет, вполне.       Охра сначала целует Ваню, придерживая ему голову, за подбородок и под затылком. Сладко насилует его рот, вылизывает небо, по зубам проходится влажным горячим языком. Это так разнится с плавными размеренными толчками Рудбоя, что Фаллен только и может, что постанывать. Он пытается ласкать Охру в ответ, шарит ладонью по его животу и бедрам, пока не находит хер. Получается плохо, Ваня просто слабо сжимает пальцы, проводит ими по стволу. Охра сам перехватывает его ладонь, показывает, как нравится, как правильно. Несколько раз вбивается в сжатый кулак, но потом разрывает поцелуй и ведет губами по груди Фаллена, по животу, до паха. Без каких-то уговоров и жалоб берет у Вани в рот, неглубоко, потом просто ласкает языком, снова насаживается, опять выпускает. Недостаточно для оргазма, достаточно, чтобы рехнуться от удовольствия.       Когда ощущение влажного теплого рта с члена пропадает, Фаллен готов рыдать от несправедливости. Охра придерживает его за одну ногу, широко отводит ее в сторону. А Рудбой тут же подхватывает, понимает. Опять меняет угол, и Ваня громко всхлипывает, не успевая прикусить себя за язык. Он уже путается, кто именно гладит его по животу, кто легонько, слишком невесомо ласкает ему хер и яйца, а кто подпихивает под задницу подушку. Зрение совсем плывет, не столько от пота со лба, сколько от кайфа. Видит, что братья целуются, видит на своих ногах и бедрах разрисованные татуировками руки, но все это просто смазанные картинки, не доходящие до мозга. Слишком хорошо.       Рудбой в нем вдруг замирает. Правая Ванина нога у него на плече, и от этого связки в паху протестуют, горят, но это сейчас к лучшему, помогает немного сосредоточиться. Что-то происходит, но Фаллен не понимает, что именно. Охра маячит сзади, за спиной брата, а Рудбой напрягается всем телом, смотрит на Фаллена пустыми невидящими глазами, хватает воздух пересохшими губами. Ваня инстинктивно тянется к нему ладонями, гладит везде, куда может дотянуться, по рукам, прессу, плечам. И только когда чувствует руки Охры не у своей дырки, но там, рядом, Фаллен понимает.       Блядь. Блядьблядьблядь.       Ваню прошибает потом, он покрывается мурашками от макушки до кончиков пальцев на ногах. Он запрещает себе даже мысленно называть словами то, что происходит. Но всем тут плевать на его запреты, здрасьте. Весь Рудбой вдруг, в секунды, превращается в оголенный провод, он дрожит, матерится, въезжает в Фаллена с такой силой, что приходится выставить руку, чтобы не удариться башкой об изголовье. И еще раз. И снова. И этого так слишком, так много, что Ваня почти теряет сознание от ощущений. Он знает, понимает, что Охра сейчас растягивает Рудбоя под себя, что с ним он не будет церемониться, как с Фалленом. Что эти двое друг друга знают, принадлежат друг другу. Не спрашивают разрешения, не сомневаются. Просто слышат «да» в ответ на любые вопросы. — Суууукаа… — У Рудбоя голос сейчас чертовски похож на голос Охры, хотя обычно мало общего.       Наверное, до этого все же были пальцы. А теперь… Теперь Рудбой дышит через раз, пытается смотреть на Ваню, но взгляд у него совсем дикий, невменяемый. Ему охуенно. На его горле — пальцы Охры, уверенные и жадные, не вырваться. Они не душат, только придерживают. Костяшки вдруг задевают ногу Фаллена у Рудбоя на плече. И с этой секунды Ваня перестает существовать, все, заканчивается, нету его больше. Он не замечает сам, как сжимает ладонь у себя на члене. Как проводит один раз, другой. Губы Рудбоя у себя на щиколотке и болезненный острый укус рядом с косточкой замечает, а то, что дрочит уже себе вовсю, — нет. И как его руку перехватывают, прижимая к постели, мешая довести себя до края, — тоже. Только поздно уже.       Он пытается запомнить вот такого Охру, который готов сожрать своего брата, лишь бы ни кусочка его не потерять. Он пытается запомнить вот такого Рудбоя, уязвимого, по-настоящему принадлежащего только одному человеку. Но не успевает Фаллен, взрывается. Слепнет от удовольствия, задыхается от кайфа, теряет слух, не слыша больше ничего, кроме оглушающего стука собственного сердца.       Сначала возвращается слух. Ваня различает звуки, узнаваемые, однозначные. Влажные шлепки, стоны, шум дыхание. Потом только чувствует, как мокро на животе и как пусто, неприятно, в заднице. Очень хочется попить, помыться и проспать, наверное, часов десять. Все тело гудит, тянет мышцы, о наличии которых Фаллен, может, и догадывался, но ни разу до этого дня их не чувствовал. Но так охуенно ему, пожалуй, никогда не было.       Зрение все никак не хочет работать нормально, Ваня моргает, трет глаза. Потом ложится на бок лицом в ту сторону, откуда звуки. Снова моргает. А когда наконец-то различает, что происходит в каких-то сантиметрах от него, то с ужасом осознает, что в животе снова поднимается сладкая волна возбуждения.       Фаллен не сразу понимает, кто из братьев сейчас снизу, кто сверху, глаза все еще смотрят, словно через плотную пелену, а мозг работает очень, очень плохо. Понимает только, что этим двоим не до него сейчас совершенно. Это не царапает, не задевает. Просто есть. Близнецы могут сколько угодно ебать Ваню в рот, в жопу, на пару друг с другом, по очереди и одновременно, но никогда не подпустят его так близко. Не потому, что он какой-то не такой, нет. По другим причинам.       Зрение немного проясняется, и все мысли и сомнения Фаллена снова стекают в яйца. Сверху все же Охра, и он трахается так, будто в этом весь смысл его жизни. Двигает бедрами сильно, быстро, Рудбой то и дело съезжает куда-то в сторону, но отвечает брату жадно, настойчиво. Не только принимает, нет, но и отдает тоже. Крепко обхватывает Охру ногами, руками, оплетает всем собой, что даже воздуху между ними должно быть тесно. Это так красиво и чувственно, что у Фаллена снова в башке все плывет. Физических сил нет, совсем, он выжат до капли. Эмоционально же он возбужден еще сильней, чем до выматывающего оргазма.       Ваня старается не издавать ни звука, не хочет мешать, да и откровенно лень, но его все равно замечают. Охра последний раз двигает бедрами так, что Рудбой только воздух ртом хватать может, и отстраняется. Они переглядываются, оба взмыленные, мокрые, растрепанные. Но счастливые — совершенно неприкрыто. Потом Рудбой подкатывается Фаллену под бок, мягко ему улыбается, легонько толкает коленом и вопросительно смотрит. Охра не ложится, устраивается по-турецки, а потом берет и звонко шлепает брата по заднице. — Ты охуел? — Рудбой не глядя пинается, но так и смотрит на Ваню, словно пытается что-то в нем рассмотреть. — А что? Ванечке нравится. — Вот Ванечку и шлепай. — Перепалка совсем не вяжется с их возбужденным видом, но Фаллен почти умиляется. Он сразу перестает себя чувствовать лишним. Да и спорить, мол, нет, ничего мне не нравится, он и не думает. Бессмысленно. — Обязательно. — Охра все же двигается к ним ближе, гладит Ваню по гудящим ногам и бедрам, осторожно, но настойчиво проводит по ягодицам. — Как, нормально все?       Желание побыть главной звездой, вокруг которой будут все носиться, для Фаллена нормальное, привычное. Когда вроде разобрались, все выяснили, можно и права немного покачать. И в любой другой день он бы так и поступил — и обязательно еще поступит, успеет. Но сегодня не хочется. Близнецы хоть и возбужденные до чертиков, но смотрят с легкой тревогой, участием. Сами же понимают, что их история далека от каких-то норм и приличий, не могут не понимать. Наверное, волнуются, как Фаллен ее примет. Не знают просто, что он уже принял, от первой до последней буквы. — Да. — Некстати накатывают мысли, что Ваня спустил так быстро, толком не распробовав, перегрузился впечатлениями и растерял и малейший намек на контроль. — Не ожидал, что так… вштырит. — Забей. — Им действительно похуй. Рудбой проводит пальцами Фаллену по губам, оттягивая уголок, заставляя улыбнуться. — Но так хотелось тебе на лицо кончить, не представляешь. Сколько мы знакомы, а? Вот с первой встречи только об этом и думаю.       Ваня честно искренне не понимает, как он может опять, сука, хотеть трахаться. Он взрослый человек, у организма есть свои какие-то пределы и ресурсы. А вот сил конкретно сейчас — нет. Но в паху снова горячо, тяжело становится. И Фаллен не может, да и не хочет сопротивляться. У Рудбоя на вкус пальцы соленые, а Ваня как-то вяло отмечает, что это, наверное, пот и его, Ванина, сперма. Но это понимание не мешает. Наоборот, заводит еще сильнее. Блядь. Он не собирается отказываться ни от чего, что ему сегодня предлагают. Сползает чуть ниже по постели, так и оставаясь на боку. И Рудбой понимает без слов — двигается, наоборот, выше, останавливается, когда его член, налитый, твердый, оказывается прямо напротив лица Фаллена.             Ваня оглядывается, смотрит на Охру. И тот, естественно, не собирается оставаться в стороне. Он ложится сзади, прижимается к Фаллену всем телом, горячим, раскаленным. Прохладные пальцы Рудбоя, которыми он гладит Ваню по лицу, помогают не расплавиться, не испариться от этого жара. — Какая же у тебя жопа. Можно же, да? Хочешь? — Охра уже везде. Ласкает губами, вылизывает шею и плечи, прижимается стояком между ягодиц. — Ну, конечно, хочешь.       Фаллен честно хочет Охру послать. Посоветовать ему применять свое красноречие, сука, не в постели, а в творчестве, вместо бесконечных муссонов-масонов, но Рудбой не дает, отвлекает. Двигается еще ближе, так и оставаясь на боку, обхватывает ладонью себя за хер, держит его в каких-то жалких сантиметрах от Ваниных губ. И какой смысл спорить, врать? Хочет Фаллен, все хочет. Согласен на все, снова. Он приоткрывает губы, пытается смочить их немного слюной, но во рту слишком сухо. Рудбой касается его рта головкой, толкается совсем чуть-чуть, осторожно, обещающе. И у Вани как-то сразу и слюна появляется, и силы находятся. Он подается, насаживается задницей на пальцы Охры, которые не трахают, только смазывают и быстро пропадают. Сомневался, что сможет возбудиться снова? Смешно.       В этот раз Фаллен не сосет, просто позволяет Рудбою иметь себя в рот. Тот аккуратно двигается, бережно. Контролирует себя каким-то чудом. И Ваню это больше не устраивает. Он притягивает Рудбоя к себе за задницу, а сам ведет ладонью ниже, глубже. Там все мокрое, горячее. Дырка мягкая и податливая, легко принимает в себя первые фаланги. И кто из них стонет громче — неважно. Фаллену охуенно от всего сразу: от чужого члена во рту, от того, как сладко Рудбой сжимается на его пальцах. И от того, как Охра уверенно отводит Ванино бедро в сторону, въезжает махом до самых яиц, до влажного громкого хлопка. Сразу набирает темп, не пытаясь больше растягивать удовольствие, а просто получая свое.       У Вани толком не стоит, но он адски, невозможно возбужден. Опять, блядь. Снова — до вакуума в башке. Ему плевать, кончит ли он с Рудбоем или с Охрой, а может, одновременно с ними обоими — в этом же тоже, наверное, синхрон. Ему просто… хорошо. Идеально.       Рудбой больно тянет Фаллена за волосы, не дает ему насаживаться больше, водит хером по губам, а потом что-то горячечно шепчет, стонет. Ваня не понимает что. Зато понимает Охра. Он двигается еще сильней, еще глубже, еще жестче. И Фаллену было бы страшно, что слабое тело может тупо не выдержать, порваться пополам или просто разлететься на молекулы, если бы он мог хоть каплю соображать. Но Охра уже не держит его под бедро, а обхватывает своей большой горячей ладонью Ванин член, резко проводит один раз, другой, третий. Трахает, ебет в том же самом ритме. И Фаллен ловит, чувствует этот темп, двигает так же пальцами в Рудбое, уже совсем не вынимая, въезжая ими так глубоко, как только получается.       Кто из них первый срывается — неважно. Они сейчас как один организм, состоящий из кайфа, зашкаливающих эмоций и немного из любви. Пусть пока только братской, но кто знает, как дальше?       Этот оргазм не ломает Ваню, не уничтожает, как ни странно. Мягко качает на волнах, а не разбивает в пыль о скалы. Спермы на животе и в ладони Охры только пара капель. Зато на Ванином лице, блядь, ее достаточно. Фаллен пытается вытереться о простынь, но только хуже делает. Поэтому из вредности, которая сейчас, в этот раз, просыпается гораздо быстрее, чем все остальное, он трется перепачканной щекой о живот Рудбоя. — Эй! — Что? Я оправился от первого шока. И собираюсь пользоваться ситуацией, чтоб вы знали. Вы мне должны. Оба.       Охра устало смеется, целует Ваню во взмокший затылок и с тихим шипением отстраняется, вытаскивает член. Потом просто сгребает Фаллена в охапку на несколько долгих секунд, но быстро встает.       Глаза закрываются, а тело окончательно отказывается функционировать — ему даже плевать, что без Охры становится неуютно и прохладно, что дырка чуть-чуть саднит, горит. Плевать. Ваня через силу потягивается, жмурится. Он слышит звук поцелуя и тихий шепот, а потом чувствует на себе покрывало. И руки Рудбоя. — Куда он? — Попить принесет. И сигареты.       Тут нельзя курить, если что. Но Фаллен — сегодня — сделает Рудбою одолжение, разрешит. — Почему вы перестали… — Слова сами собой срываются. И Ване почти становится за них неловко, но он продолжает, -… спать друг с другом? — Не знаю. Ругаться начали, ревновать, злиться. Решили, что так лучше будет. — А сейчас? — Этот вопрос уже был сегодня, но смысл другой совсем. От этого у Вани в груди становится тесно. — А сейчас есть ты.       В комнату возвращается Охра. С водой, влажными полотенцами и без сигарет. Они с Рудбоем задорно и весело цапаются, в четыре руки оттирают Фаллена от спермы, смазки и всего остального, потом поправляют на нем покрывало и сваливают курить на кухню. Оставляют его, наконец-то, наедине с собственными мыслями.       Ване хорошо. Ему охуенно. Он удовлетворенно глубоко вздыхает, плотней закрывает глаза. И отчетливо понимает, что никогда не займет место, которое Рудбой занимает в жизни Охры. И место Охры в жизни Рудбоя не займет тоже. Только Фаллену этого и не нужно. Ведь в том, что он справится с ними обоими, он больше не сомневается ни капли. Справится, находясь на своем, собственном, месте.