Одна любовь на троих

Кайхуа*– проклятая болезнь, которую по ошибке или по чьей-то злобной насмешке называют проявлением искренней любви. Так думал Юный глава ордена Ланьлин Цзинь, когда это чёртово проклятье поразило и его. Он задыхался от нежных цветков сирени и сакуры в своих лёгких. Задыхался, выкашливал их с кровью, они царапали стеблями и листьями ему горло, но он не мог ничего с этим поделать, не решался избавить себя от страданий. Либо он признается и его чувства примут, а болезнь пройдёт, либо его признание отвергнут и он сразу умрёт. Был, конечно, вариант убить причину болезни, и тогда она сама прошла бы, но… Он слишком любил для этого. Ему оставалось лишь мучиться и ждать, когда он окончательно задохнётся от лепестков в горле. Подавится ими, захлебнётся, не в силах избавиться от них. Нет, он не может признаться. Не может сказать правду. Ведь, это так дико. Дико любить двоих. Дико и глупо, но он ничего не может поделать со своим глупым сердцем, со своими глупыми чувствами. Они съедают изнутри и медленно разрывают сердце, но тут нельзя ничего сделать. Цзинь Лин не в силах отказаться от них. Яркие и нежные цветки означают любовь — чистую, преданную, искреннюю и невинную. Такую же, как и его возлюбленные. Прекрасные, статные, гибкие и такие привлекательные, такие завораживающие, такие идеальные Лани. Даже, признайся он одному из них, и случится так, что его чувства примут, то будет ещё второй, и уж тогда ему придёт конец. Потому что никто не станет терпеть третьего в отношениях, и его убьют, если не одни, то вторые цветы. И думай, что его убьёт — сакура или сирень? Или сразу оба цветка? Нет, Цзинь Жулань предпочтёт умереть сам и тихо, но так, чтобы его любимые Цзинъи и Сычжуй не винили себя в его смерти, и не проклинали его. Такого исхода он желал бы меньше всего на свете. Поэтому и принял такое решение. В первый раз цветы вырвались из его горла, когда после одной из общих ночных охот он внезапно осознал, что хотел бы провести с ними вечность, и расставаться с ними так не хочется. Так сильно саднит и ноет рана на сердце от осознания того, что он не будет так близок с ними, как желал бы. Они попрощались, а из его горла вырвались маленькие лёгкие лепестки. И он с удивлением смотрел на свою ладонь в которой лежали эти лепестки. Было одновременно и радостно и страшно. Он полюбил, и любовь эта настоящая, искренняя, но… Она его и убьёт. Но, кажется, его погибель ближе, чем он думал. Ланьлин навестили те, от которых сердце юного главы сладостно и болезненно трепетало. И от этой новости окровавленные цветы вновь вырвались из его горла, вместе с кошмарным кашлем. Чем сильнее была его любовь, чем больше времени проходило, и чем радостнее и приятнее были эти чувства, тем сильнее и мучительней была его болезнь. Нет, ему нельзя показываться им на глаза! Ни в коем случае! Но и не встретить драгоценных гостей он не может. Цзинь Лин крепко сжал руку в кулак, и нервно сглотнул, подавляя рвущийся наружу чудовищный кашель, он погладил вертящуюся у ног Фею и сжав волю в кулак, пошёл навстречу. — Ну, тише, Фея, дай спокойно идти! Хватит бросаться мне под ноги. Я тебя пну, если не прекратишь! Куда рванула?! Фея, к ноге! Вот же предательница! — возмущался Цзинь Лин вслед собаке, которая кинулась облизывать появившегося в дверях приёмного зала Лань Цзинъи. Юноша наградил счастливую собаку щедрой порцией почесушек и заливистым смехом, от которого что-то в груди Цзинь Жуланя встрепенулось. Когда следом зашёл Лань Сычжуй и мягко улыбнулся, а после подозвал к себе собаку и легонько потрепал её по холке, Юный глава еле подавил новый приступ любовной болезни. Но быстро состроил высокомерное лицо, и гордо задрав подбородок, обратился к застывшим в дверях Ланям; — Эй! Куда делись все ваши манеры? Вы пришли играть с Феей или ко мне? — Прошу нас простить, Глава Цзинь, за такое непочтение, — бархатным голосом произнес Сычжуй и склонился в учтивом поклоне. — Эй! Юная госпожа, хватит бухтеть! Конечно, мы пришли к тебе, но как не потискать Фею, когда она сама к тебе лезет. Спасибо бы еще сказал, что твою собаку чешут! — задиристо разнёсся весёлый голос Цзинъи, а следом за ним весёлый смех и столь любимые глаза засияли от искорок смеха в них затаившихся. — Вообще-то мы пришли позвать тебя с нами на ночную охоту, а то давно никуда не выбирались все вместе. Да и тебе наверняка надоело сидеть тут с этими замшелыми пнями! — Цзинъи! Не стоит так называть старейшин ордена Ланьлин Цзинь, — осадил друга Сычжуй. От его мягкого и уверенного голоса подкашивались ноги, а мягкая и вежливая улыбка, а также невероятно добрые глаза заставляли сердце Цзинь Жуланя стучать в бешеном темпе. —А что я могу поделать, коли это так?! Ты же сам их видел! Таких занудных стариков я ещё не встречал! Цзинь Лин, я тебе сочувствую. Даже Учитель не настолько занудный, как они. Ладно, может, чуть позануднее, но их куда больше! — от эмоциональной речи Цзинъи смешок не смог сдержать даже вежливый и правильный Сычжуй, сам же Цзинь Лин уже фыркал от смеха в кулак. — Заткнись, придурок, я сам с ними справлюсь! Вы пришли звать меня на ночную охоту или озвучивать элементарные вещи? — Прости, Цзинь Лин, мы решили, что ты будешь не против, если мы придём к тебе с просьбой о совместной охоте. Ты же не против? — спросил Сычжуй, заглядывая ему в глаза. Цзинь Лин был не в силах отказать этому взгляду. Конечно, он согласился. И конечно, они пошли втроём на охоту, которая стала сильным испытанием для него, пытающегося скрыть чувства. Лани двигались быстро, ловко и слаженно, казалось, что они читали мысли друг друга и знали, что другой собирается делать дальше. Цзинь Лина пронзило некое разочарование и зависть, от того, что они так близки друг с другом, но не с ним. Совместное купание в реке, после охоты чуть не добило его. Гибкие, сильные, крепкие и изящные тела так и манили. Сычжуй был чуть старше и лучше развит физически. У него была хорошая, а что самое главное —привлекательная мужская фигура. С широкими плечами, узкими бёдрами и крепкими мышцами, которые выступали под бледной кожей. Цзинъи же, который был его ровесником, ещё был слегка угловат, но скоро эта подростковая неуклюжесть должна была пройти. Он уже начал вытягиваться в рост и догнал их с Сычжуем. Сам же Цзинь Лин ещё обладал нежным юношеским сложением, но плечи, привыкшие к стрельбе из лука, были широкими и всегда гордо расправленными. Но вот, мышцы у его возлюбленных были развиты сильнее. Особенно крепкие руки, в которых чувствовалась сила, что неудивительно, учитывая то, как их наказывают в Гусу Лань. Цзинь Лин засмотрелся на них. Не мог не смотреть. Слишком манили его взгляд красивые тела двух причин его недомогания. Его погибель. Он не смог сдержать слишком сильный приступ кашля, цветы посыпались изо рта, а он ощущал, как они заполняют его лёгкие и дыхательные пути и не хотят исчезать, а их количество лишь растёт. На его кашель сразу кинулись Лань Цзинъи и Лань Сычжуй. На их прекрасных лицах читались беспокойство и испуг. Когда Цзинъи и Сыжчуй подхватили судорожно кашляющего Цзинь Лина, чтобы тот не упал в воду, его кашель лишь сильнее разыгрался. Они с беспокойством переглянулись, а потом Сычжуй задал осторожный вопрос; — Это… кайхуа? Это оно, да? — Из-за кого это?! Скажи, а не то задохнёшься этими чёртовыми цветами! Это кто-то из нас? Не бойся! Скажи! Умоляю! — не дожидаясь ответа Цзинь Лина, следом за Сычжуем свой вопрос задал испуганный Цзинъи. — Цзинь Лин, прошу, скажи. Ни я, ни Цзинъи не желаем, чтобы ты умер…– голос Сычжуя всегда спокойный, звучал взволнованно и надрывно. Цзинь Лин решил, что уж лучше он скажет правду и умрёт, не получив ответного признания, но не будет заставлять их терзаться в догадках и винить друг друга. — Вы… оба… Я люблю вас… кха… обоих… – сквозь кашель прохрипел юноша, и приготовившись умереть, услышал лёгкий шелест и мягкое прикосновение нежных рук и приятной ткани на своих запястьях. А после с двух сторон донеслось такое желанное и несбыточное; — Мы тебя тоже.