Dirty boy

Каждый день Ричи приходил к Эдди домой, чтобы провести некую терапию, как он это любил называть. Зачастую Каспбрак сидел в крепких и тёплых объятиях Тозиера, изливая ему душу, а тот молча слушал и давал советы, как бороться со всеми плохими эмоциями и чувствами. Эдди перестал записывать мысли в дневник. Он принял решение убрать его в самый дальний угол своего большого ящика, чтобы больше не возвращаться к негативу. Ему хотелось вывести негатив через слова, чтобы они растворились в воздухе, а не оставались на белоснежных страницах. Эдди подумывал даже сжечь дневник, но рука не смогла и дрогнуть над ним, а голос в голове нашептывал, чтобы Эдди этого не делал, не совершал ошибку. Всё время, что Ричи помогал ему справиться с самим собой, Каспбрак наконец-то почувствовал себя более свободным. Почувствовал, как пустота перестала разрасстаться, отравляя организм и тело. Теперь астматик мог спокойно дышать, не переживая, что сердце вновь сожмёт сильная рука боли, которая так любила это делать, издеваясь над парнем. Эдди был благодарен Ричи за всё, что он для него сделал и продолжает делать. Ведь если бы не он, кто знает, как далеко и как скоро Эдди загнал бы себя в могилу. Каспбрак даже перестал думать о Вестоне, что так часто появлялся в его сновидениях, врывался в мысли, нашептывая что-то грязное. Эдди мог выдохнуть, понимая, что все давно уже позади, он идёт на поправку.

***

Вестон понимал, что сердце у него злое, а душа сгнила, почернела. Он прекрасно понимал это. Эдисон находился где-то между безумием и здравым рассудком. Он сходит с ума, потому что сидит тут, взаперти. Стены собственной камеры давят на него так, что уже тошнит. Он голоден. Он голодает по Каспбраку, которого не может сейчас взять. От бессилия Вестон бьёт кулаком в стену. Прижав ноющую руку к груди, он зажмурил глаза, смотря на разбитую костяшку, на которой вскоре образуется шишка. Сходит с ума. Сходит с ума. Сходит с ума. Сходит с ума, потому что не может прямо сейчас увидеть парня, заглянуть в его глубокие глаза, наполненные страхом, болью и осознанием того, что через несколько минут ему здорово прилетит от мужчины. Вестон схватился за голову, впутывая в волосы длинные пальцы, которые бесконтрольно начали рвать чёрные прядки на голове. Он превращается в голодного зверя, который так сильно хочет вцепиться когтями в свою жертву. Казалось, ещё чуть-чуть, и Эдисон просто взвоет от ломки, а изо рта потекут слюни. — Контролируй себя. Просто контролируй, — начал нашёптывать себе под нос он, убирая руки от головы и замечая, как в зажатых руках остались его волосы, — ты должен контролировать себя, приятель, — он принялся вести разговор с самим собой, — контролировать, чтобы выйти из этой дыры. Контролировать, чтобы весь твой план прошёл идеально. Контролировать, чтобы ты смог увидеть его, схватить его за руку, сжав до боли, услышать его крики и мольбы. Потихоньку Эдисону удалось привести себя в норму. И вот он уже сидел на койке, и спокойным, ничего не выражающим взглядом смотрел в одну точку, отсчитывая минуты, когда его заберут на прогулку. Спустя время за ним всё же пришли, небрежно кинув в руки большую куртку, которая вряд ли хоть раз стиралась. Как только Вестон вышел из здания, он встретился взглядом с Эриком, который решительно направился в его сторону. — Ты как, дружище? — Эрик улыбнулся. Вестон порой поражался тому, как Эрику удавалось сохранять радость, сидя в четырёх стенах, где на него постоянно орут надзиратели. Иногда Эдисону казалось, что жизнь плохо и несправедливо поступила с этим добродушным громилой, который попал сюда. — Пойдёт, — коротко сказал мужчина, отходя с Эриком в противоположную сторону от остальных. Вестон никогда не спрашивал, как дела у чернокожего, потому что всегда знал, что у него всё хорошо. — Знаешь, когда я выйду, — мечтательно начал Эрик, — то заведу семью. То, что я попал сюда — моя большая ошибка, о которой я жалею. — Сколько тебе осталось? — задал вопрос Вестон, усаживаясь на прогнившие доски. — Всего лишь год. Эрик продолжил рассказывать мужчине о том, что же он сделает, как только выйдет на свободу. Эдисон молча наблюдал за тем, с какой улыбкой и счастьем амбал рассказывает ему о своих планах. Он выглядел, как дитя, которое рассказывает о том, как мечтает в будущем стать знаменитым. Вестон задумался над своим планом, на который согласился его приятель. Если бы у Эдисона была хоть капля совести, то он бы понял, что может очень крупно подставить Эрика, который так рвётся на свободу, чтобы обустроиться в этом мире, найти жену и завести детишек, которых он будет безумно любить. Вестон не сомневался, что этот парень будет отличным отцом. Если же план мужчины провалится, то Эрику дадут ещё больший срок, а Вестон его просто-напросто подставит. И Эдисон понимал, что несмотря на то, сможет сбежать он или нет, то все равно Эрика с большей вероятностью поймают. Но Эдисону не стыдно ни капли. Эрик принялся рассказывать что-то о своей жизни, которая была до заключения, но Вестон почти его не слушал, лишь ловил обрывки фраз, кивая собеседнику, делая вид, что внимательно слушает, когда сам был занят своими мыслям. — Родителей я давно лишился, так что все школьные годы жил с бабушкой. А она у меня, знаешь, такая великолепная женщина, — с воодушевлением продолжал Эрик. Эдисон задумчиво кивнул, ещё дальше уходя в свои мысли, пока через пару минут в его сознание не порвался голос приятеля. —… вот, — закончил чернокожий, — кстати, Вест, я о тебе особо-то и ничего не знаю. Может, расскажешь? — Я не любитель рассказывать что-то о своей жизни. Я привык хранить свои секреты, — ответил Эдисон, задумчиво покусывая нижнюю губу. — Ну хоть что-то, — попросил Эрик, чуть ближе садясь рядом с мужчиной, — хоть скажи, где родился. Чуть подумав, Эдисон все же ответил: — В Сибири. — Это же Россия? Так ты русский? — изумление отразилось на лице Эрика. — Процентов на двадцать пять, — хмыкнул мужчина. — А остальные семьдесят пять? — нетерпеливо задал вопрос амбал. — Немец. — Я думал, ты американец! Ты так хорошо говоришь… — Я ещё в детстве хорошо освоил английский, — перебил его Вестон. Посидев чуть в тишине, Вестон заметил, как сильно заинтересован Эрик. Смирившись, Эдисон все же решил поделиться с ним хоть какой-то частью своей жизни. — Мой отец был немцем, а мать — наполовину русская, наполовину немка. Так вот, родился я в Сибири, — Эдисон выдохнул пар, кутаясь в пыльную куртку, — жил там до одного года, после чего родители приняли решение переехать в Берлин, где я прожил до семи лет. Эрик заинтересованно слушал, чуть открыв рот. — Ты сказал «был». Твоего отца уже нет в живых? — перебил своим вопросом амбал. Вестон угукнул, добавив: — Как и матери. — А-а, — протянул Эрик, — продолжай, продолжай, — попросил он, с интересом наклоняясь к Вестону. — Позже мы переехали уже в Америку, и тут-то я и освоил английский и больше не возвращался к немецкому. Поначалу меня дразнили в младших классах за небольшой акцент, но я с ним справился. — То есть ты знаешь английский, немецкий и русский? — начал строить какие-то выводы Эрик, что вновь дало Вестону повод сравнить его с ребёнком. — Нет, русский я не знаю, а немецкий немного, но помню, — закончил Вестон, как тут же его ушей коснулся крик надзирателя, который звал его и Эрика. Встав с досок, они пошли к толпе заключённых.