По ту сторону старого холста

Куклы одна за другой убегали из театра Карабаса Барабаса. Никого, совсем никого не осталось в полотняном шатре! Одни оборванные веревочки свисали с гвоздей. Доктор кукольных наук успел увидеть только хвост последней бумазейной собачки, выскользнувшей из шатра на дождь с быстротой молнии. Синьор Карабас бросился в погоню. Ах! Вся площадь была запружена беглыми актерами знаменитого театра. Тут были и звездочеты в высоких колпаках, и горбуны в черных полумасках, и очаровательные девочки с завитыми локонами. Куклы-статисты, ранее не замеченные в самостоятельности. Они оборачивали к директору смеющиеся лица. - Будешь знать, как морить нас голодом! – кричали одни, а другие: - Больше не боимся твоей плетки! – а третьи - совсем простое и обидное: - Так тебе и надо! Все они бежали в новый ярко-белый шатер, выросший как по волшебству напротив, там, где раньше было пустое место. Гремели трубы, стонала где-то шарманка, длинноносый мальчишка хохотал, а девочка с голубыми волосами сидела в будке, сделанной из прозрачного стекла (сквозь него видны были даже ее ножки в туфлях с бантами), и продавала билеты. Дотторе Карабас поднял глаза, чтобы увидеть, как называется чертов балаган, но в этот момент ударила белым копьем в площадь молния, загремело, и кукольник, потеряв равновесие, растянулся в глубокой луже посреди мостовой. Наваждение пропало, но дождь лил. По луже скакали большие пузыри: надолго. Только главное было не оборачиваться – есть там этот театр «Молния», нет ли его, требуют ли деревянные куклы пищи и сидит ли девочка с фарфоровым лицом в будке на виду у толпы, а можно было просто подняться, с превеликим трудом, оскальзываясь на мокрых булыжниках, и побрести в гостиницу. Вода стекала струями по волосам и бороде доктора кукольных наук, а в сапогах хлюпало при каждом шаге. Шляпы при нем не было, сюртука тоже. Кое-как взобравшись по темной лестнице, дотторе Карабас оказался наконец в своей комнате, здесь было чуть светлее от окна, но только хорошо знакомый с этим помещением человек мог бы так быстро на ощупь отыскать на стене диплом в рамке. Карабас бережно положил драгоценный документ на пол посредине комнаты и наступил на него каблуком. Стекло захрустело. Кукольник наступил и второй ногой, потом еще несколько раз – безо всякого остервенения, словно выполняя требующую определенной точности движений давно запланированную работу. Треснула рамка. Стекло противно визжало. При попадании на диван точность несколько изменила Карабасу, но в общем и целом он двигался в правильном направлении, и через минуту уже спал крепким тяжелым сном в насквозь мокрой одежде и сапогах на полу комнаты. Темная деревянная дверца с резным изображением на ней была закрыта, но это было ничего. Ведь у него в руках - целая связка ключей. Людей, которые толпились за его спиной, было не разглядеть, и почему-то он знал, что оборачиваться не надо. Он слышал их дыхание и даже иногда чувствовал их прикосновения, когда они тянули шеи, чтобы заглянуть через его плечо. Они его торопили – ведь ключи были у него. Открывай, что же ты стоишь? Джакомо стал пробовать ключи один за другим, но не было нужды даже вставлять их в скважину, чтобы понять, что все они не подходят. Все это были большие, огромные ключи драгоценного металла, тяжелые, они ярко сверкали у него в руках. Они не годились к крохотной темной скважине маленькой дверцы. Он лихорадочно перебирал связку – ключ за ключом, и вдруг со вздохом облегчения увидал самый неприметный последний ключик. Железный, совсем заржавленный, но такой миниатюрный, что Джакомо без раздумий быстро поднес его к дверце и трижды повернул. По толпе пронесся тихий шелест. Джакомо отошел в сторону на шаг и молча смотрел, как они уходят гуськом за темную дверцу, низко пригибаясь, если кому это было нужно. Здесь были совершенно незнакомые ему люди в темной одежде; были и казавшиеся смутно знакомыми, но он не мог сказать наверняка, кто это. Прошла женщина с красивым лицом. Бедно одетый старик. Театральная кукла – горбун в полумаске. Еще одна, в белом наряде. Высокий молодой мужчина. Другие тени. Та, что шла последней, замешкалась на минуту. Она повернулась к Джакомо – очаровательная юная девушка в белой косынке – и улыбнулась. Потом поцеловала Джакомо в лоб и тихо сказала: «Закрой за нами, хорошо, милый?». Связка золотых ключей куда-то подевалась, и в руках у Джакомо остался один лишь крошечный ржавый ключик. Он запер дверь, обернулся – пруд, затянутый ряской, был перед ним вместо комнаты, в которой он только что стоял. Синьор Манджафоко широко размахнулся... … и пребольно, с размаху, ударился рукой о ножку дивана. Он проснулся. В голове было пусто, как в котле. Джакомо потер ушибленной рукой лоб и не понял, что болит – рука или голова. Что-то плохое случилось вчера… но что? Ему никак не удавалось собраться с мыслями. Ах да… Старый Джеппетте выгнал его, разлучил с Аличе. Теперь на ней женится Карло, и станет заправлять театром. Ну так что же? Он, Джакомо, молод и здоров, полон сил. Подумаешь! Он-то нигде не пропадет. Живите как хотите без меня. Джакомо Манджафоко быстро обвел взглядом комнату, не остановившись ни на разбитом стекле на полу, ни на красивой неоконченной марионетке, сидевшей на подоконнике, ни на зеркале, отражение в котором входило в противоречие с утверждением о молодости. Он схватил со стола бумажник, набросил сюртук, нахлобучил шляпу и, хлопнув дверью, вышел вон. Больше его в городе N. никогда не видели.