Покидая розарий

Капитан Юнги свое слово сказал верно — больше Исин ее в свой дом работать не звал. Она вернулась в цех мануфактуры, спокойно работала до позднего вечера и возвращалась домой. И научилась не обращать внимания на косые взгляды, на перешептывания, а потом спокойно проходить мимо смеющейся лучшей подруги, которая пряталась за спиной капитана Чжан — и делать вид, что ничего страшного не происходит. — Дорогой мой Оппа… — тихо шептала она. — Жизнь кажется мне удивительным открытием, когда я понимаю, насколько мало я значу в глазах других — и насколько разные у меня с ними пути. Ты был прав — всегда и во всем — но больше всего в том, что нужно уметь жить своей жизнью. А я вот поняла, что не умею. Что не умела никогда. И, наверное, ты бы научил меня — я так любила у тебя учиться — но время прошло. Время действительно прошло — а она оценила его только теперь, когда Цзыюй перестала возвращаться с ней домой, ужинать с ней и Сокджином, говорить обо всем на свете, доверять ей свои тайны. — Прошу тебя, — однажды сказала она твердо. — Не пытайся вызвать у меня чувство вины. Его нет, Чеен. Не будет уже. — Он тебя использует… — выдавила Чеен из себя. — Такой, как он, не заслуживает тебя. — Все люди друг друга используют… — Цзыюй подняла свои огромные глаза. — Зато я точно знаю, что мы будем сыты, и никто не выгонит нас из дома. Разве так плохо быть уверенным в завтрашнем дне? — Завтрашнего дня и не было никогда… — Чеен протянула руку, погладила сердитое лицо подруги. — Я люблю тебя. Будь осторожна. Думай только о себе. Не заставляй себя… — Хватит, — огрызнулась та. — Я, вроде бы, не нуждалась в советах или просьбах. Живи своей жизнью, Чеен-а. Перестань тревожится о других. Все живут так, как хотят. И ты живи так, как хочешь. — Но я не могу смотреть, как ты портишь свою жизнь… — Он меня не насиловал, — звонко сказала она — почти закричала, и Ким Сокджин вышел из своего тайника, готовый ко всему. — Он никогда меня не бил. И не унижал. Она отвернулась от Чеен — лицо ее было болезненным, жалким, как у побитой собачонки. — Он просто предложил… — выдавила она из себя. — А я не смогла отказаться. Чеен заплакала — не смогла выдержать такой боли — протянула руку, и Цзыюй оперлась на нее, как глубокая старуха. — Я хотела этого, — отчетливо произнесла она. — Мне нужна стабильность и защита. Кто меня осудит? Кто? Я устала голодать, меня тошнит от дешевых консервов, от пустого супа. Мне больно, что тебя избили в чужом доме, а Джин умирает от пневмонии. Она внимательно посмотрела на них обоих — глаза ее опустели, стали одинокими. — Я не умею бороться, — твердо сказала она. — Могу только так вот. Зато я точно знаю, что из этого ада я выберусь. И вытащу вас обоих. Ясно вам? Ясно? Она вырвала руку у Чеен и прошла мимо нее — обернулась, посмотрела с вызовом и гордостью — с таким выражением лица раньше шли на виселицу последние солдаты армии, оставшиеся в Сеуле. — Посмейте только осудить меня, — выпалила она. — Только попробуйте. Больше эту тему никто никогда в доме не поднимал. Отношения Цзыюй и Чжан Исина остались невидимой тайной, странным происшествием — Сокджин просто принял это как факт, а Чеен научилась забывать об этом. Она очень старалась — боялась, что в следующий раз Цзыюй твердым шагом уйдет не из дома. А из ее жизни. *** Чеен старалась не привлекать к себе внимания — но выходило плохо. В основном, потому что все видели и знали, что она помогла врагам, а потом еще и работала у них. Некоторые жалели ее из-за ее публичного избиения плетью, другие считали, что она получила по заслугам. В любом случае, ее все старательно игнорировали, а ничего другого Чеен и не желала. Она боялась снова сблизиться с кем-то — связи с людьми ее пугали, а будущее осталось в темноте — и она не думала о нем. — С возвращением, — сказала ей Сон Сынван. — Как ты? — Спасибо, — тепло сказала Чеен. — Поправилась. — За что? — спросила она коротко, но Чеен прекрасно понимала, о чем она. Говорить о истинной причине ее наказания она не хотела, но и врать Сон Сынван, которая однажды спасла жизнь Джину, она тоже не могла. — За дерзость, — честно сказала она. — Я слишком много себе позволила. — Дышала в его присутствии? — усмехнулась девушка. — Позволила себе подумать о светлом будущем? Или села на стул, а не на пол? — Огрызнулась… — Чеен не понравился юмор соседки, но она вытерпела. — Он тоже капитан армии, мне стоило быть осторожнее. — Ким Намджун — первый ублюдок в этом полку, — с уверенностью сказала Сынван. — Жестокий и ненавистный. Знаешь, почему его так долго не было в Сеуле? — Командирован был, вроде бы… Или дела какие? — Получал награду из рук партийного руководства. За массовые убийства в ближних селах. Всех — стариков, детей, женщин. Он сжигал деревни целиком. И спокойно пел при этом свои коммунистические песенки. — Но за что? — пораженное в самое сердце Чеен готова была закричать от боли. — За что? — За партизанские движения, — Сынван прижала палец к губам. — Не все решили спокойно жить так, как жили раньше, и угождать врагам. Некоторые хотят дать врагу бой. И даже начали действовать в этом направлении. — Это были их семьи? Погибли их близкие? — Не только… — Сынван стиснула зубы. — Есть и просто невинно пострадавшие. Но никто из них не плакал и не просил спасения. Люди готовы умереть за идею, за свободу Кореи, Чеен. Сложное время показало — наша нация сильна. Корейцы будут сражаться до победного. Может, бой проигран, но не война. — Но это не вернет погибших… — Чеен опустила глаза. — Никого не вернет. Перед ее глазами стоял Джонни, который уходил в сторону вокзала, не оборачиваясь к ней. Чанель… Тэен… Даниэль… Чонен… Многие другие… — Зато вернет веру нам, живущих под сапогом врага, как ты не понимаешь… — Сынван перешла на шепот. — Разве не стоит это тысячи жизней? Да я бы и свою отдала во благо нации. Понимаешь? — Понимаю… — Чеен подумала, что Сынван еще не думает сердцем — она во огне, а огонь причиняет только боль, но не спокойствие. — Где живут твои родственники, онни? Есть у тебя семья? — Это не имеет никакого значения, — Сынван пожала плечами. — Я отказалась от всех и всего. Будто бы я сирота или одиночка. Не хочу даже вспоминать о тех мирных днях. Сейчас и сегодня я воюю с невидимым врагом своими силами. Стараюсь жить так, как должна. Мечтаю о грядущих днях, когда я смогу дать отпор врагу. — Ты говоришь о фронте? — глаза Чеен загорелись. — Не хочешь ли ты присоединиться к нашей армии? Быть может… Ты планируешь побег? — Боже упаси… — Сынван с жалостью посмотрела на Чеен. — Не говори глупостей. Война — это не цветочный садик. Там тебя уничтожат за пару минут. А я не хочу умирать. Не могу я умереть теперь и тут. Я умру много позже, когда Корея станет свободной, когда враг будет уничтожен. — Тогда как же ты дашь отпор врагу? — Чеен задумчиво посмотрела на Сынван — теперь она не казалась ей наивной или одинокой. Она казалась ей многоликой и опасной, как гладкая поверхность зеркала — выдает то, что подходит к нему. — Есть много способов быть патриоткой, Пак Чеен, — гордо сказала девушка. — Но ты о них не думала еще. Ведь так? Ты хочешь быть хорошей для всех и сегодня, но боишься ответственности… — Я готова сердце из груди вынуть и отдать всем вам, если потребуется… Душу отдать… — А кому это нужно? — Сон Сынван жалостливо улыбнулась. — Думала ли ты когда-нибудь о том, кому это могло бы быть нужно — одинокое теплое твое сердце. В чистом остатке это просто кусок мяса, Чеен. Без человека это кусок мяса. — Тогда я постараюсь выжить, чтобы потом, когда получится, присоединиться к нашим солдатам и ковать победу вместе с ними… Пройду медицинские курсы, научусь всему, чему смогу… — На это уйдет столько времени… — покачала головой Сынван. — Неизвестно еще доживем ли мы до этих дней. Быть может, мы умрем раньше, чем хотим даже думать об этом. Возможно. — Но тогда я не могу понять, как мне быть патриоткой… — Чеен осеклась. — Я уже не работаю на врага, если ты об этом, онни. И в дом к ним больше не пойду. — Ты зря вообще спасла ту девочку и пошла в их дом… — Сынван резко натянула станок. — Кем она там тебя считала? Горничной? Помощницей? Кухаркой? Представь только — твои родители растили тебя, дарили тебе любовь, пытались дать тебе образование — и все только для того, чтобы ты заплетала кудри избалованной китаянке. Правда здорово? — Я не для того ее спасала… — честно сказала Чеен. — Я бы сделала это для любого человека. Какая разница — кто она. Она нуждалась в помощи. — И ты ей охотно помогла… — Сынван улыбнулась. — Но бежала в два раза быстрее, потому что одна младшая сестра господина коменданта, так? Это внутри тебя, Чеен. Зараза пустила корни. Ты уже заражена, хотя и не можешь это признать. Тебе сложно смириться, но такова твоя реальность. Ты боишься. Страх в тебе. — Я просто не могу стоять и смотреть, если кому-то плохо, — Чеен почувствовала резкую головную боль, дикую усталость. — Разве я виновата в чем-то? — Только в этом… — прошептала Сынван, проводя рукой по ее спине — где еще саднили следы от плети. — В этом. Не тебе носить такую боль, Чеен-а. Не тебе. Они обе замолчали — мимо них прошел солдат, внимательно оглядывая обеих девушек — Сынван ответила ему широкой улыбкой, даром, что золото не дарили за такое. — Как твой друг? — вдруг спросила она, когда он ушел. — Поправился? Полегчало ему? — Кто? — машинально переспросила Чеен. — О ком ты спрашиваешь? Не понимаю пока. — Как тот твой друг? — повторила она. — Тот, который болел. Которого ты готова была спасти любой ценой. Он жив? Поправился? Или он не друг тебе? Тоже посторонний? — С ним намного лучше… — Чеен меньше всего хотела вообще упоминать о Сокджине в таком опасном месте — но ей казалось, что Сынван имеет право задавать такой вопрос и получить на него ответ. — Кашель остался, в остальном ему намного лучше. — Я рада, — грубовато бросила она. — Хотя бы одно дело у тебя получилось хорошо. Много самопожертвования, Чеен. В тебе его слишком много. И боли. И пустоты. Если бы не все это… — Если бы… — повторила за ней Чеен. — Тогда — что? Что со мной случилось бы тогда? — Тогда… Тогда из тебя бы получился бы настоящий боец. Воин. Человек, способный нести на своих плечах целую эпоху. Спаситель для нашей страны. Солдат — но в лучшем смысле этого слова. Понимаешь теперь? Слышишь то, что я хочу сказать? — Слышу… — глухо ответила Чеен. Нечто подобное когда-то давно, наверное, в прошлой жизни ей говорил Джонни. Что ей всегда чего-то не хватает для того, чтобы решиться на подвиг, на битву, на смелый поступок. И теперь его словами говорит резкая, но справедливая Сынван. Разве это правильно? Разве это не правильно? Чеен запуталась, потеряла ориентир — и уже не знала, хочет ли она искать его. — Я бы помогла тебе понять, чего ты ищешь на самом деле… — сказала Сынван, с жалостью глядя на нее. — Если бы ты сама попросила меня о помощи. Но тебе, видимо, нравится быть потерянной, Чеен-а. Ты словно живешь в этом во всем. А я, даже при всей моей симпатии к тебе, не смогу вытащить тебя из темноты через силу. У меня не получится просто. Это было последнее, что сказала ей Сынван. На следующий день на работу она не вышла — говорят, заболела. Но тщетно Чеен пыталась узнать что-то о ней у руководства — для фабрики это было делом обычным, человек заболевал, и если не справлялся, то имя его тихо исчезало с доски, а искать человека было бессмысленно и бесполезно. Шел ветреный и сухой февраль. Последний февраль для тех, кто пытался выжить в объятой ужасами войны столице. *** Капитан Ким Намджун возглавил инспекцию — говорят, произошли некоторые происшествия, которые ставили под сомнение все те мероприятия, которые пытались проводить в столице новые власти. Теперь дело принимало серьезный оборот — суровые люди в военной форме и штатском ходили по публичным местам, судам, фабрикам и магазинам, что-то искали, разрабатывали, тащили… Чеен столкнулась с ним в коридоре — поразилась снова, какой же он высокий, внушительный и страшный, какое счастье, что он не убил ее тогда. Ее легкий нрав вытолкнул из памяти всю ненависть к этому человеку, остался только страх — и уж с ним Чеен могла жить дальше. Она пыталась прошмыгнуть мимо него, но он узнал ее тотчас — протянул руку и поймал ее за локоть, подтянул к себе и стал разглядывать. — Живая! — выпалил он. — И здоровая! Надо же… Чеен поразилась его легкости и смешку в голосе — будто бы не про живого человека говорил, но сдержалась, поклонилась низко. Он руку ее не выпустил, наоборот, разглядывал с интересом — вот она, Пак Чеен, дерзкая девка, на которой он сорвал весь свой гнев после командировки, всю свою ненависть к партизанам и местным жителям. Думал, она умрет, собирался уже замазать дело несчастным случаем — единственное, неудобно было перед Шухуа, ее все-таки прислуга. Но упрямая Чеен-таки выжила. Выжила и осмелилась снова появиться в его жизни, еще и на глаза ему подвернулась. — Чертова девка, — усмехнулся он. — Упрямая. Чеен тяжело дышала, отчаянно пытаясь вырвать руку — страх перед Ким Намджуном как рукой сняло. Больше этот человек вверх над ней не возьмет, она ему не уступит. В прошлый раз — положим, причины у него были, но сегодня — нет, она на своем рабочем месте, она ничего ему не говорила и не делала, и значит трогать он ее права не имеет. — Отпустите… — пробормотала она. — Мне нужно работать. Намджун удивился — подтянул ее повыше, Чеен пришлось на цыпочки встать, чтобы не упасть, заглянул в ее лицо. Надо же — девка красивая, глаза узковаты, скулы огромные, как у китаянки, но личико милое, а взгляд обиженный и злой, как у ребенка. И губы — вот что лучше всего — красные от волнения губы, пухлые, отчаянные. — Надо же… — сказал он. — Красивая. Выпустил он ее неохотно — позади них зашумели, дверь открылась, капитан Мин Юнги вошел первым, оглядел заместителя, нахмурился. Звание у них было одинаковое — опыта в бою тоже, но Юнги считался более сдержанным, и нравился командованию гораздо больше, поэтому и был главным. Намджун выпустил руку Чеен — рассмеялся, сказал что-то громко, но сама Чеен этого уже не слышала — бежала прочь от него, старательно заметая следы — лишь бы не заметил ее страха и обиды, лишь бы прошел мимо в следующий раз. Но тщетно — мимо Ким Намджун больше не проходил никогда. В память ему врезались темные, горящие гневом глаза девушки — такие он больше не видел никогда. Отчаянно и горячо он искал повод столкнуться с Чеен в коридоре, узких помещениях, для этого постоянно снова и снова приходил для инспекции на фабрику — даром, что Чжан Исин, который ничего не понимал, одаривал его подарками сверх меры и старательно выправлял его отчеты. Ким Намджун никогда не был женат — в свое время приударял за любой симпатичной девчонкой на родине, но строгие коммунистические взгляды попортили ему немало крови, мешали жить открыто, так, как ему нравилось. Зато с началом войны все пошло как по маслу — женщины, сражения, стрельба, женщины, пули, быстро пошедшая в гору карьера, женщины, жестокость… Он действительно легко подписывал расстрельные приговоры, хотя они ему и претили — но особой жалости или сомнений не испытывал. Шовинист до мозга костей, убежденный в своей правоте, он считал, что миру самое время признать величие коммунистической партии, а предателям с юга пора вернуться в лоно истинной веры и начать жить по законам. Без американцев. И совсем недавно произошел первый промах — первый после череды удач — его отряд взорвали пассажирский поезд, полный переселенцев. Они, конечно, были врагами — но взрывать мирное население, бегущее, а не сопротивляющееся, было преступлением. Намджуна от трибунала спас тот же Юнги — нашел правильные слова для начальства, и теперь Намджун тщательно отмаливал свои грехи. Работал он много — искал партизан, вскрывал заговоры, делал все то, чего ждали от него, и не промахивался. Уставший он вернулся после недавней вылазки — был зол и ненавидел всех. Чеен попалась под руку — еще одна предательница истинной Кореи — Намджун на ней отыгрался. Но Чеен выжила, да еще и ненавидела его теперь больше смерти — а сама осталась красавицей, острой на язык — пусть и едва не пропавшую, и Намджун не собирался просто так отпустить ее. Изучить ее он хотел, попробовать на вкус, а то, что она его боится и ненавидит — так еще интереснее… Она ему понравилась куда больше милой Шухуа, по уши влюбленной в Юнги, которая не замечала, насколько превосходит его во всем сам Намджун. И больше любовницы Исина, удивительной красавицы с тяжелым взглядом. Эти слишком простые — хотя и сложные — на руке у них все написано, а вот с Чеен нужно было бы разобраться. Разбираться с бабами Намджун любил. Да еще если бабы молодые и красивые… — Боишься меня? — спросил он как-то, когда она не успела вовремя уйти с работы поздно вечером. Чеен подняла голову, взгляд забегал, но губы сжались. — Нет, капитан Ким, — твердо сказала она. — Могу я идти? И все так же упорно убегала от темы, старательно отрицая даже возможность того, что они могут поговорить о чем-то даже просто постоять рядом. Будто бы все еще видела не его, а плеть, свою раненую спину в брызгах крови, жестокость и боль. Так оно, впрочем, и было. — Оставь девчонку в покое, — как-то сказал ему Юнги. — Ты перебарщиваешь. — А что я сделал? — удивился тот. — Просто ухаживаю немного. Она ж не коммунистка, обычная девка. Считай, что у меня чувство вины. Запоздалое. — Не смешно, — вырвалось у Юнги. — Ты ее тогда чуть не убил. Шухуа и ее бабка уже несколько раз хоронить ее собирались… А лекарства и не помогали особо. — Молчала б, никто бы ее не тронул, — заметил Намджун. — А с каких пор, хен, ты стал таким беспокойным. Переживаешь? Волнует это тебя? — Не особо, — Юнги и сам себя поймал на мысли — какая ему-то разница. — Но девка нормальная. Шухуа она помогла. И умная. Ее б перевоспитать немного, получилась бы достойная коммунистка. А ты ее преследуешь. Это не есть хорошо. — Да ладно, не буду я ее трогать, — пообещал Намджун. — Хен, если ты так настаиваешь, вообще туда больше не поеду. Девка так девка, их тут немало. Исин себе такую нашел… Первая красавица завода, наверное. А мне так вообще все равно. Переживу. Так что больше не нервничай. Все наладится. А если и не наладится… Слова вылетели — и Намджун наотрез забыл о них. А потом настало двадцать первое февраля, именины Юнги, и госпожа Шухуа устроила в его честь небольшой ужин. Горничную она себе так и не нашла — Исин захватил с работы нескольких девушек, среди них и Чеен — не сказал, куда поедут и зачем. А когда приехали, старушка Шин раздала им задания и началась работа. Дом чистили, отмывали, очищали от старой пыли, перестирали занавески и скатерти. Чеен испуганно озиралась, когда поняла, куда ее привезли — благо, Исин бросил в ее сторону, что это работа на один день. Ее тут же забрала к себе Шухуа — та готовилась произвести впечатление на Юнги своими хозяйственностью и гостеприимством, поэтому ей нужна была помощь. До глубокого вечера с подготовкой все справились. Чеен и еще одна девушка остались помогать старухе Шин на кухне — гости начали прибывать. — Не ожидал, — сказал капитан Мин, когда увидел Чеен. — Я думал, ты и порог этого дома не переступишь теперь. — По приказу коменданта, — тихо пояснила Чеен, Юнги кивнул, хотел сказать что-то, но не смог — его уже тянула на себя Шухуа, которая торопилась выставить Юнги хозяином вечера, а себя, соответственно, хозяйкой. Чеен долго смотрела на них, пока помогала — первая отчаянная влюбленность госпожи Шухуа и полное равнодушие капитана Юнги. Ее чары были слабы для него, он на них не реагировал. Любой другой мог бы уловить ее прелестную улыбку, ласковый взгляд, нежность и аккуратность — но все это проходило мимо Юнги, словно он и так был сыт ими по горло. Он старался не обидеть ее, но на деле ему было абсолютно все равно. Равнодушно здоровался он с гостями и подавал руку Шухуа —не с ними он был в этот вечер. Словно мысли его принадлежали кому-то далекому, кому-то, кто был выше всего этого, чище и лучше. — Он любит женщину, — осенило Чеен. — И она особенная… Не такая, как госпожа Шухуа. Ее антипод. Возможно, некрасива и немолода. Но она лучше в миллион раз для него. И она, вероятно, отвергла его чувства… Вот так… Ей было немного горько, хотелось поскорее покинуть этот дом — и в этот самый момент в опустевшей кладовой, куда она пошла отнести остаток тарелок, она наткнулась на капитана Ким Намджуна. Он, понятное дело, тоже наблюдал за ней — и улучил удобный момент. — Да не убегай ты… — сказал он, улыбаясь широко. — Я без плетки сегодня. Он думал, что это покажется ей смешным — но Чеен начало мелко трясти, она пробормотала что-то и попыталась прошмыгнуть мимо него. — Не убегай, — сказал он еще раз — на ухо. — Ты же не хочешь убегать… Не беги. Никогда раньше она не испытывала такой неприязни к мужчине — никогда. Когда Чанель подшучивал над ней, это была досада, когда солдаты смеялись и отпускали обидные замечания — обида, когда заключенные пытались ее изнасиловать — боль. Но тут была ненависть, нагая, рукой можно потрогать, так сильно она презирала Ким Намджуна, игравшего с ней в свои игры. Даже подумать о том, что он может коснуться ее, было противно — Чеен отчаянно выставила вперед руки, стараясь вырваться, но вырваться не вышло. Он ее не бил — просто приподнял, она ведь легкая, как пушинка — заглянул еще раз в ее удивительные глаза, потрогал рукой, потом опустил. Тут-то самое время бежать прочь, но у Чеен теперь не было сил двигаться, она вдруг вспомнила, что в прошлый раз он избил ее за слова, а что будет, если она скажет что-то ему еще раз? Расстреляет? — Не надо, — отчаянно просила она. — Не надо. Пожалуйста. — Почему? — удивился он — искренне и просто. — Это же нормально. Ты женщина, а я мужчина. Мы молоды. Мы друг другу нравимся. По крайней мере, ты точно мне нравишься… Он говорил — успокаивал ее — а руки гладили под рубашкой, туда-сюда, трогали ее снова и снова, снова и снова. Потом она вырвалась — и вот тут-то снова наткнулась на его колючий взгляд. — Не уходи, — буркнул он. — Последний раз прошу. Чеен так и застыла в ужасе от его слов — а в голове зазвучал ровный и спокойный голос Джонни. Он обещал ей что-то и говорил о любви. И тогда она плотно-плотно закрыла глаза…