Покидая розарий

— Дорогой оппа… — мысленно писала Чеен своим красивым почерком круглой отличницы. — Сегодня твоя Чеен-ним умерла, чтобы больше никогда не воскреснуть. Долго-долго обдумывала она свои следующие слова — но это мысленное письмо так и осталось недописанным — пришла матушка Шин, принесла ей лекарство, от которого она едва не потеряла сознание — настолько горьким оно было — а потом Чеен провалилась в короткий сон, наполненный кошмарами, самым страшным из которых было ее настоящее. — Как она? — слышала она сквозь сон громкий голос Шухуа. — Скажи мне правду… Она умирает? — Лихорадит ее… — шептала старушка. — Я дала ей лекарство, но не знаю, смогу ли помочь ей… Если она умрет, не лучше б было бы удалить ее из дома, госпожа? — А куда ты предлагаешь мне ее выбросить? На улицу? — кричала та. — Я не знаю, кто ее семья, и насколько я помню, у нее тут никого нет. Никто о Розэ не позаботится. Поэтому она останется тут. Смотри за ней, матушка Шин. Обрабатывай ее раны… — Там живого места нет, госпожа… — старушка переходила на свой диалект, когда волновалась. — Я знать-то не знаю, как мне помочь при таких ранах… Ей доктор нужен. Если ночью ей захужает, что я сделаю? Кого позову-то? — Никого не позовешь, — девушка рассердилась. — Хватит! Перестань плакать! Сделай все так, как нужно, или я найду другую помощницу. Розэ, конечно, виновата, но я не могу просто смотреть, как она умирает. Не позволю себе. И тебе тоже. Дверь хлопала — старушка начинала причитать, а Чеен снова проваливалась в глубокий далекий сон. — Двадцать пять ударов она выдержала… — слушала она перешептывания прислуги. — Но он решился на двадцать шестой… И она потеряла сознание… — Не плакала совсем, только губу укусила до крови… — Говорят, он еле себя сдерживал, чтобы не поставить ее к стенке… Она сказала, что через ее жизнь прошли коммунисты… — Глупая дура… Если б только она промолчала… — Вроде как капитан Ким пообещал, что в следующий раз… — Вы видели ее спину? Кровавое месиво. Жаль, она казалась красивой девочкой… — Лучше бы ее сразу расстреляли бы… Она все равно умрет, но эта смерть будет мучительной для нее. Чеен безучастно слушала, понимала, что они говорят, и о ком говорят, немного пропускала сквозь себя — и снова проваливалась в сон. Ничего не понимала — и понимала все. А потом снова проваливалась в сон — и больше ничего не слышала и не видела. Время от времени кто-то большой и сильный поднимал ей голову, прислонял стакан с водой к ее рту — и все заканчивалось. — Жаль, — только и успела подумать Чеен. — Цзыюй и Сокджин, наверное, потеряли голову, пока искали меня… Жаль, что я умру, так и не успев сказать им, как сильно я их люблю. А потом яркие разноцветные круги сновали над ее головой — она теряла сознание и рука ее красивым почерком отличницы снова выводила одни и те же слова. — Дорогой оппа, — мысленно писала она. — Храни тебя небеса от всякого зла. Прости, что не сумела дождаться тебя. Прости, что не сказала тебе, как сильно я люблю тебя. Прости мне мою слабость. И глупость тоже прости. Мне жаль, что я не оправдала твоего доверия, и не стала той самой для тебя. Если б только я могла вернуть время назад, и уйти сражаться за то, что было дорого нам обоим. Если б только я могла снова увидеть тебя… Если б только я могла знать, что ты цел и невредим. Она проснулась в первый раз по-настоящему в сумерках зимнего дня. В печи горел огонь, старушка что-то варила для себя и напевала глухим голосом песню. Чеен открыла глаза и долго привыкала к яркому свету, к шумам обычной жизни, к собственному дыханию тоже. — Госпожа Шин, — тихо позвала она. — Господи… — ахнула та. — Девочка моя… Ты пришла в себя… Божечки… Она суетилась вокруг Чеен — наседка над птенцами — испуганная куда больше ее выздоровлением, нежели болезнью, странноватая и такая настоящая. Кто для нее Чеен? Горничная ее хозяйки, то есть никто. И все-таки у ее постели просидела эта пожилая женщина дни и ночи, и ее раны обрабатывала она, и поила со стакана ее именно она. — Спасибо, — бормотала Чеен. — Спасибо. Не стоило, наверное… — Я рада, что ты справилась, девочка… — старушка в сердцах смахнула слезинку. — Хотя, признаться, я и думала, что однажды найду тебя мертвой… Слишком ты мучилась… Ты была вся в крови, когда он разрешил тебя забрать и… Внезапно она начала быстро качать головой, закрыла рот руками, словно очнувшись. — Да что я, дура, делаю… Зачем говорю все это? Разве не покормить тебя я должна? И сменить тебе одежду хорошо было бы… Мыться полностью, конечно, еще рано, но обтереть я тебя оботру влажным полотенцем. И рубашку сменим, хорошо? Разговаривая с ней, как с ребенком, старушка Шин переодела Чеен и напоила ее прохладной водой. А потом покормила своим ужином — похлебкой с покрошенным туда хлебом. И снова уложила в постель. И чудилось старухе, что она не о незнакомой избитой девочке заботится — ей чудилась покойная мать Исина и Шухуа, к которой снова и снова возвращались ее мысли. Если б только эта женщина была жива… Если бы… Проведя еще пару дней с доброй старухой Шин в тепле и спокойствии, Чеен смогла полностью прийти в себя — раны ее зарубцевались, сознание понемногу возвращалось к ней. Настал день, когда о ее выздоровлении узнала госпожа Шухуа. — Тебе не нужно ничего говорить, — советовала старушка Шин. — И не извиняйся. Ты и без того дорого заплатила за свою ошибку. Скажи, что благодарна ей за заботу. Она передавала лекарства, еду и освободила меня от работы, чтобы я могла присматривать за тобой. И еще попросись домой. Тебе тут делать нечего, девочка. Ты и без того едва не умерла… Иди к людям, которые позаботятся о тебе. Чеен слушала ее, кивала, когда та, тщательно намылив ее, обливала водой — смывала горячечный пот и грязь. На худое изможденное тело надела новое белье — сверху шерстяное платье, жилет, шаль, теплые чулки и сапоги. Чуть влажные волосы заплела в косу. Такой ее и проводила к лестнице, которую Чеен, как ей казалось, видела вечность назад — и тихо шепнула ей подняться по ней наверх. Чеен не сразу смогла понять, что от нее хотели. Несколько минут она постояла на первой ступеньке, словно раздумывая идти или нет — а потом осторожно поднялась наверх, отдыхая после каждой ступени. Госпожа Шухуа играла на своем пианино — она была в синем платье и шерстяном жакете известной фирмы, название которой Чеен теперь не могла вспомнить. — О боже… — ахнула она. — Какой кошмар. Как ты выглядишь… Чеен казалась ей ожившим мертвецом — худая и изможденная, бледная, еле стоящая на ногах, она напоминала каменное изваяние — внушала страх. — Как ты себя чувствуешь? — спросила она, поднявшись с места. — Благодарю вас… — Чеен пыталась говорить ровно, но голос звучал так, словно она вот-вот потеряет сознание снова. — Все хорошо. — О нет… Хорошо? Не смеши меня… — молодая красавица суетилась — ей было страшно и любопытно одновременно. — Впрочем, госпожа Шин говорила мне, что ты придешь в себя… Я знала, что твое состояние не настолько плохо, как многим казалось. — Я благодарю вас за заботу… Обо мне… Я знаю, что прошлую неделю вы передавали продукты и лекарства… Спасибо вам. Я поправилась благодаря вам и госпоже Шин. — О нет, не стоит, — Шухуа стало неловко — не должна она, молодая госпожа, так сильно печься о здоровье горничной. — Я бы сделала это для любого человека, — добавила она. — У вас доброе сердце… — выдавила из себя Чеен, вспоминая, как старательно Шухуа делала вид, что не слышит ее просьб о помощи и спасении. — Вы добрая. Неловкая тишина повисла в воздухе — Чеен стояла, ожидая, что Шухуа отпустит ее, наконец, та же искала взглядом что-то в комнате и не находила. Ей было очень страшно, безумно страшно, и все-таки в глубине души она гордилась собой. Взяла и решила проблему сама собственными руками — и никто не помогал ей в этом. Дорогого стоит. — Я хочу поехать домой, — попросила Чеен. — Мои родные беспокоятся обо мне… — Я просила брата сообщить той девушке, что работает с ним, что ты пока поживешь в нашем доме, что ты приболела… — сказала Шухуа. — Но, конечно, ты можешь идти домой. На улице свежо, но не морозно, думаю, проблем для тебя не будет точно. — Благодарю вас, госпожа… — Чеен поклонилась, — Спасибо вам и простите за причиненные неудобства. — Ничего, ничего… — та словно была довольна, что неудобная беседа вскоре закончится. — Иди, Чеен-а. С богом. У самой лестницы она внезапно окликнула ее по имени — как собачонку. И Чеен ничего не оставалось, кроме как обернуться, в ожидании приказа или трепки. — Когда ты сможешь выйти на работу? — спросила Шухуа. — Мне сложно без помощницы. — Простите?.. — Чеен замолчала. — Я не понимаю… Как это — вернуться? — Ну ты же не уходишь на всю жизнь, — сказала девушка. — Возьми пару выходных, приди в себя, а потом выходи на работу. Я буду тебя ждать. Мы с тобой займемся уборкой и прочим. — Я не могу выйти на работу, госпожа… — Чеен подбирала слова, но выходило плохо. — Я не буду больше работать. Боюсь, у меня не получится. Вам нужно найти кого-то еще. — Что это значит? Ты не хочешь работать у меня? — Шухуа, как обиженный ребенок, надула губы. — Но тебе нужно работать! Ты в оккупированной столице! Тебе придется работать. Почему бы тогда не снова начать работать у меня? — Я не могу… — повторила Чеен. — Неужели вы не понимаете? Я не смогу, даже если я захочу. — Это глупости… — сказала Шухуа. — Тебя наказали — да, но за дерзость. Ты пришла в себя. Теперь с тобой все в порядке. Ты поправишься и снова будешь работать на меня. И больше не будешь дерзить. Все наладится, я тебе обещаю. Только нужно время. — Я боюсь, что я не смогу… — Тогда я попрошу брата и капитана Мин распределить тебя к нам в дом, — упрямо сказала девушка. — Я же говорю, тебе нужна эта работа. Ничего страшного не происходит. Да, было дело, но больше оно не повторится. Ты будешь работать на меня. Так что, Чеен-а, даю тебе два дня до среды, а потом возвращайся. Или я сама поеду за тобой. Чеен вспомнила — резкий звук от щелчка плети. Кровавые брызги на ее коже, на полу, на самом солдате, который бил ее. Боль, острая боль, от которой хочется умереть тут и сейчас. Страх. Одиночество. Пустота. И все это ей придется переживать снова? — Зато ты можешь гордиться собой, — сказала Шухуа. — Говорят, ты перенесла стойко все двадцать пять ударов. Он даже был готов простить тебя за такую стойкость. Так что не стоит отказываться от работы. Это хороший шанс быть в обществе людей и получать оплату. Я не должна тебя уговаривать! Ты сама должна понимать, что лучше этой работы у тебя не было бы. До среды у тебя есть время. А потом возвращайся. Я буду ждать тебя. Чеен ничего не оставалось, как кивнуть, чтобы поскорее покинуть этот дом. Старушка Шин помогла ей надеть пальто, сунула теплый бумажный пакет за пазуху, шепнула что-то, а потом просто проводила до двери. — Храни тебя бог, — сказала она, вытирая слезинки. — И прости, девочка, прости… У самых ворот Чеен увидела большую темную машину, которая привезла своих начальников на обед у госпожи Шухуа. Первого — высокого и насмешливого — она узнала сразу, как, впрочем, и он ее. Капитан Ким Намджун ответил на ее поклон своим, проходя мимо, сумел заглянуть в ее бледное лицо, усмехнуться и уйти, что-то напевая. Вторым был незнакомый мужчина в изящном пальто с медицинским саквояжем — он на Чеен не обратил и внимания. — Врач, — вспомнила она. — Он привез госпоже Шухуа врача… Она ведь потеряла сознание, ей было плохо, тогда, когда я помогла ей. Капитан Мин посоветовал всем найти ей врача. И вот они нашли его. Она вспомнила умирающего от простуды Ким Сокджина в холодной квартире. Вспомнила, как снова и снова теряла сознание, когда ее наградили плетью. Вспоминала, вспоминала — украденные лекарства, примочки с холодной водой. Так их и лечили. Зато для головной боли и головокружения родной сестры капитана Чжана нашелся врач. Чеен не стала стоять на холоде и думать о том, о чем ей не стоило знать. Вместо того она потихоньку натянула шарф на лицо и пошла в сторону автобусной остановки. Если ей повезет, она сможет увидеть Цзыюй и Сокджина уже сегодня. *** Цзыюй стояла у заснеженного дома — в руках был тот самый пресловутый бидон с водой. Когда Чеен окликнула ее, она обернулась — и закрыла лицо руками, словно увидела призрака. — Боже… — только и смогла сказать она. — Это ты… Это действительно ты… Они не обнялись — Чеен словно взлетела в ее руки — и застыла там, пораженная в самое сердце. Она больше не слышала и не видела ничего — только голос Цзыюй она слышала. Драгоценный голос, благодаря которому она и осталась невредима. — Это ты, это, черт возьми, ты… — кричала она, опускаясь в снег. — Чеен… Я думала… Я полагала… Я говорила ему… Он обещал… Обещал… — Кто? Кто обещал? — невпопад спрашивала Чеен. — Что обещал? — Что ты вернешься ко мне… — Цзыюй говорила так много, как никогда за все время их знакомства — Что ты вернешься, он сказал. Я отдала ему то, что он просил, но он тебя вернул… — Я тут, тут, я вернулась, — повторяла за ней Чеен, пока смысл слов, сказанных подругой не дошел до нее. Чеен отстранилась от Цзыюй, смутно глядя ей в глаза — и только теперь она поняла, что изменилось за эти дни, пока ее не было в жизни подруги. Цзыюй выглядела хорошо — волосы расчесаны, в них вплетены редкие в это время ленты, в ушах сверкают яркие камушки, на Цзыюй добротная юбка и чулки. В лице снова румянец, руки теплые, без единой трещинки. И только мутные глаза выдают ее — пустой взгляд, проданный. — Что ты сделала? — спросила Чеен. — Что? — Он сказал, что оскорбила капитана армии, — Цзыюй выпрямила спину. — Что тебя должны казнить, поэтому он сделал так, чтобы ты умерла в муках. Я просила… Умоляла спасти тебя. Он дал мне слово. Он теперь всегда дает мне слово. А я его беру. — Ты спишь с ним? — ужаснулась Чеен. — Спишь? — Какая разница? — Цзыюй качала головой. — Что такого, о чем ты говоришь? Я снова вижу тебя, вот что мне дороже всего. Ты вернулась, понимаешь, ты вернулась. — Он враг, Цзы… — Чеен вцепилась в ее куртку, потянула на себя. — Он враг, безбожник! Он тебя обманул! Никто не спасал меня, он вообще не знал, жива я или нет. Меня спасла забота его старой служанки, которой поручила меня его сестра. Только чтобы я снова начала работать у них. Понимаешь? Только поэтому! — Но он все равно дал ей тебя спасти. Дал. И будет защищать тебя и дальше. Пока я делаю все то, что нужно ему — он сделает все то, что нужно мне. Это отношения, это договоренность. — Цзы… О Цзы… — Чеен смотрела на свою всегда спокойную и сдержанную подругу, только сейчас она осознавала, какая катастрофа приключилась, пока она лежала в горячечном бреду, только теперь. — Пойдем домой, — попросила ее Цзыюй — она истерично смеялась, будто бы от радости. — Теперь меня снабжают продуктами военные. У нас столько еды, Чеен-а. Сокджин тебя ждал, я ждала. Пойдем домой. Прошу. Будем жить как раньше. Я, ты и он. Все у нас будет хорошо. Прошу. Она снова и снова повторяла одни и те же слова, пока вела домой Чеен — и впервые за долгие недели та расплакалась — отчаянно и гордо — хотя не плакала прежде и когда ее били, и когда смотрели, как она умирала в одиночестве. За эти дни она смогла выиграть первую схватку у врага — схватку за гордость. И проиграла врагу целый бой — проиграла врагу свою честь. *** В первую ночь она не смогла уснуть на одной кровати с Цзыюй — дождалась, когда та уснет, и ушла к Ким Сокджину. Он теперь жил в бывшей ее спальне, где они заколотили окно. Похудевший после своей болезни с длинными волосами и бородой, он напоминал ей путешественника. За ужином он едва поговорил с ней — старался не мешать радости Цзыюй, но когда Чеен пришла к нему ночью, они начали свой разговор и долго не могла его закончить. Говорили обо всем на свете — кроме самого важного — а больше о войне и о мире, о боли и равнодушии. Ким Сокджин много прочел, пока ее не было — руки сбиты в кровь, говорил, что чинил дверь. Вспоминал он и о сестре, и о прошлом. Рассказывал Чеен глупые дурацкие истории о собаках, которых он подкармливал на заднем дворе, и о том, как Цзыюй злилась на него, пока Чеен не было дома. И не умолкал — не умолкал ни на минуту. Словно боялся, что если он замолчит, тогда замолчит и Чеен — и уже никогда не станет прежней. — Я скучал по тебе, — говорил он искренне. — Тосковал. Ты согревала этот дом, без тебя он покрылся льдом. — Она ночевала дома? — шепотом спрашивала Чеен. — Не всегда, — уклончиво говорил он, и сердце ее дрожало. — Иногда нет… Но, пожалуйста, продолжай верить ей. Она нуждается в тебе. В доверии нуждается. Верь ей, Чеен. Верь, больше ничего не нужно. Верь… Такое легкое слово. И Чеен верила — охотно — раз уж сам Ким Сокджин просит, а потом тянула руку к нему — и все границы стирались, словно и не было их. В конце концов, кто они такие — парень и девушка, чужаки, враги, которых соединила война. И Чеен снова плакала — тихо, как брошенный ребенок, а он вытирал ей слезы своим рукавом и обещал, что все наладится. И заранее знал, что врет. Она спасла его жизнь однажды, он спас ее во второй раз. А еще, пока их не было, он выстирал половики и починил дверь, и наладил их тайник, и сделал еще один. Даже одеяло зашил — и заколотил все окна, чтобы никто не заметил дом и не заинтересовался им. А еще приглядывал за Цзыюй… И не ложился спать, пока она не вернется домой… — Это не я дом согреваю… — шепотом сказала ему Чеен. — А ты теперь… — Я очень боялся тебя разочаровать, — шутливо отвечал он, а потом сжимал ее руку в своем кулаке. — Я не дам тебя в обиду. Не дам. Под одним одеялом, засыпая как в последний раз, он тихо спрашивал, почему она заболела — и не было ли этому причиной какой-нибудь человек, то есть враг. И заранее помолясь своему богу — и Джонни тоже — Чеен тихо врала, что она простыла, когда работала в холодном коридоре, но хозяева заботились о ней, и только благодаря им она поправилась. Она знала — и бог, и Джонни простят ей эту ложь. Она не сумела защитить Цзыюй, но рисковать Ким Сокджином она не будет. Точно не сможет. *** — Я не могу работать в вашем доме… — тихо сказала она Исину, когда он утром увидел ее в цехе фурнитуры. — Не получится у меня. — Что за бред? — вспылил он. — Из-за капитана Ким? Или у вас личные счеты с моей сестрой? — Госпожа Шухуа — замечательный человек, я ей благодарна за заботу обо мне. К капитану Ким у меня никаких претензий, конечно же, нет. Я просто не смогу выполнять эту работу. Я уже подвела всех. Теперь я хочу вернуться на фабрику. — Моя сестра привыкла к вам… — Исин, когда рядом не было Цзыюй, выглядел холодным и правильным — ледяная фигурка, облитая водой. — Она настоятельно просила, чтобы в доме работали именно вы. Она надеется, что пережитое вам научит вас и поможет вам в будущем. Это тоже опыт. — Я хочу работать на фабрике… Если нет, я найду другую работу… — тихо сказала Чеен. — Я не могу вернуться в ваш дом. — Боже… — Исин поднял руки. — Я не спрашиваю у вас вашего мнения. Я просто говорю, что вы вернетесь к нам в дом и… Он резко встал — по лицу его было видно, он больше всего хочет просто выгнать Чеен и накричать на нее, но сделать этого он не может. Помнит, скорее всего, с кем живет Чеен, кто печется о ней… — Посиди в коридоре, — буркнул он грубовато. — И подумай еще раз. Поклонившись ему, Чеен вышла, осторожно села на потертую скамью и закрыла глаза, вспоминая, какой обжигающе болезненной была та плеть, и как сильно разрушила она ее жизнь. — Я могу начать все заново, — подумала она. — Просто заново. Безо всяких эмоций. Сберечь Цзы и Сокджина — это моя цель, а когда получится — уйти на фронт. Я так решила, я… — Здравствуйте, — услышала она. — Я рад, что вы поправились. Капитан Мин Юнги вошел в коридор неслышно — а она, погруженная в свои мысли, и не заметила его присутствия. Тихонько стояла и смотрела на него — как ребенок, как монахиня, как бездомная собака, как и должна смотреть живущая под колпаком на своего хозяина. — Спасибо, — только и смогла выдавить из себя. — Большое спасибо. — Я не считаю, что капитан Ким был прав, — заметил он, придвигаясь — Чеен инстинктивно отпрянула, и Юнги отшатнулся сам, удивленный. — Простите, — повторил он. — Я не хотел вас напугать. — Я была непозволительно груба, — сказала Чеен, хотя на самом деле она хотела сказать нечто другое. — Это моя ошибка. — Но вы спасли жизнь госпоже Шухуа, вы хорошо работали на нее… На первый раз хватило б и внушения. — Значит, не хватило, — улыбнулась Чеен. — Простите. Я не могу говорить об этом. — Как ваша спина? — спросил Юнги. — Они вызвали вам врача? — Нет, — упоминание о враче больно укололо Чеен, но виду она не подала. — За мной присматривала их вторая горничная, мне давали лекарства. Я поправилась благодаря заботе. Я благодарна им. Они много сделали для меня. — Я могу попросить военного хирурга посмотреть вас… — Не стоит, — ахнула она. — Пожалуйста… Она все еще помнила алые уродливые рубцы на своей спине, стыдливость и боль от того, что эти отметины останутся с ней навсегда. — Прошу вас… — сказала она. — Я всем довольна. Мне ничего не нужно на самом деле. — Вы странная… — пробормотал Юнги. — Еще совсем недавно вы были полны сил и смелости, а теперь? — А теперь я просто хочу остаться на фабрике. Я не смогу работать в их доме. Я не вынесу просто. И еще мне нужно поправиться до конца. Я потеряла много крови тогда… Думаю, из-за этого у меня постоянно кружится голова. — Хотите, чтобы я поговорил с Исином? — Юнги всматривался в ее лицо. — Сделать это? — Я думаю, он и так примет верное решение, — сказала Чеен. — Я доверяюсь ему и его сестре. Прочее мне не нужно. Мимо них прошла высокая гордая Цзыюй — плечи расправлены, новое платье, на ногах сменные туфли. Гордо и с достоинством поклонилась Юнги и вошла в кабинет человека, который успел купить ее. Какая жалость, какая боль… — Я все-таки попробую помочь вам, — сказал Юнги. — Не сочтите за наглость. Просто помощь. Ничего личного. Он прошел вслед за Цзыюй — и Чеен вдруг стало страшно и одиноко — она внезапно поняла, что этот человек решительно готов на чуть больше, чем все. И не ради нее — ради справедливости.