Покидая розарий

— Дорогой оппа, — писала Чеен письмо — в этот раз оно было на бумаге, и она уже подготовила конверт и марки. — Я еду на фронт. Если у тебя будет возможность найти меня там, может, подашь мне весточку? Хочу увидеть тебя и узнать, что все хорошо. Скучаю безмерно. Твоя Ченги. — Думаешь прочтет? — спросил Чонгук — он собирал ее вещи, рассматривая старенькие юбки и перешитую кофточку. — За два года не смог, а сейчас?.. — Если б у меня не было веры, я бы давно уже перестала бы жить, — Чеен укоризненно посмотрела на него. — А тебе обязательно просто взять и сказать все, что на уме, да? — Потому что я твой друг, — честно сказал он. — Даже если ты возненавидишь меня… — Даже не мечтай… — Чеен рассмеялась, слушая, как сварливо ворчит Чон Чонгук — кто бы мог подумать, что он станет ей таким дорогим и любимым. Два года назад она наивно считала его худшим из всех людей, а теперь она видит и знает — сердце у него огромное, как на ладони. И если и может она теперь довериться кому, то только Чонгуку. И себя доверить. И Юну. И Джихе — она от горя разум потеряла в последние дни. — Чтобы бы знала, я против вашей поездки, — он подошел, сел напротив — худой и измученный работой. — Обеих бы не пустил, если бы мог. — Почему? — Чеен складывала письмо, клала его в конверт. — Боишься за нас? — Вас там убьют… Обеих, — заметил он. — И тебя, и ее. А если не убьют, тогда представь, что могут сделать с двумя молодыми и красивыми девушками? — Спасибо за комплимент, — отшутилась Чеен. — Никогда не думала, что настанет такой день, и ты назовешь меня красавицей… — Дура, — буркнул Чонгук, но улыбка не исчезла с его лица. — Я ведь о серьезных вещах говорю. Неужели ты не понимаешь, чем это все чревато, а? Неужели не хочешь понять? Осталась бы дома тут, с ребенком… И Дахен бы отговорила. Если он пропал без вести, скорее всего, он погиб, просто останки его не найдены. А был бы жив, то был бы среди других солдат. И потом, почему вы должны его искать? Он вам не брат. — Он муж Джихе… — напомнила Чеен. — Оппа, который учился с нами. И наш друг. — И тот, кто не помог тебе, когда требовалась его помощь… — не выдержал Чонгук. — К слову. — Быть может, он просто не мог мне помочь? — грустно пожала плечами девушка. — Я ведь сама влезла в это дело. И только нам с Цзыюй и нужно было решать эту проблему тогда. Почему он должен был помогать нам? По твоей же логике… — Вот и ты сиди дома, Ченги, — Чонгук улыбнулся ей. — Это не так сложно. Ты хорошая девушка. Все знают, что ты готова отдать все, что у тебя есть. Но в этом случае, этим ты ему не поможешь. Он уже сделал все, что мог, что не смог. Я жалею о нем, он мне не враг, и если он жив, то это большое счастье, но не тебе спасать его. — Я знаю, — не выдержала девушка. — Знаю я. Зачем ты говоришь мне то, что я и так прекрасно знаю? Воцарилось молчание — Чонгук молча накрыл своей рукой ее руки, сложенные на коленях, отвернулся. Трудно было представить от него нежность, куда большую — и Чеен об этом знала. — Он действительно мог помочь, когда Цзы арестовали, — сказала она, наконец. — Но мог и не помогать. Выбор был, и он его сделал. Я не должна винить его за его выбор. У тебя тоже был выбор, и ты решил тянуть всех нас, пока ты гробишь свое здоровье на работе. — Ты спасла меня, дура, — Чонгук рассердился. — И расплатилась чем? Своим телом. — У меня тоже всегда есть выбор, — пояснила Чеен. — Каждый раз, когда я делаю что-то или не делаю. Я могу отвернуться и продолжить жить своей жизнью. А могу пойти и помочь. И только мне решать, как поступить и почему. И именно поэтому я и принимаю решение. Я не вижу своей заслуги в этом. Я просто так живу. — А Кан Даниэль, значит… — Он сделал свой выбор, и нельзя осуждать его. Вообще никого не стоит осуждать, — Чеен обхватила голову руками. — Но я хочу знать, что с ним. Он не чужой нам. И кроме того… — Кроме того, ты решила узнать, что с другими твоими друзьями, да? — спросил Чонгук. — Не говори, что не думала об этом. Зная тебя, ты мечтала поехать туда еще год назад. — Я больше не могу никого терять, — с грустью сказала Чеен. — Побывав дома, я это четко осознала. Там мои родители, Чонгук. Они скучают обо мне. Они думали, что потеряли меня. Но все, что они могли, это молиться и ждать. — А ты не хочешь молиться и ждать. — Я не могу себе этого позволить. Из-за того, что я молилась и ждала, я уже потеряла Чеен. И, возможно, оппу. И еще некоторых. — Хочешь я поеду с тобой? — спросил Чонгук. — Пойду с тобой до самого конца, если пожелаешь. И буду там еще очень долго. И убью любого, кто попытается навредить вам. Или поеду вместо тебя… Все сделаю, что попросишь. — А сердце вынешь из груди и отдашь мне? — грустно спросила Чеен. — И мир для меня изменишь? — Все сделаю. Только попроси. — Тогда позаботься о Юне и о Джихен… — сказала Чеен. — И о себе. Мне большего не нужно. — Дура, дура, — Чонгук встал, раскрыв руки для объятья, — Когда ж ты поумнеешь? С самого начала ты такая. Странная. Одинокая. В своем мире. Знаешь, что делаешь, и делаешь, что знаешь. Особенная. И ненормальная. — Ты же только что сказал, что молодая и красивая… — Чеен крепко обняла его, вдыхая любимый запах. — Дурак ты сам, Чон Чонгук. И спасибо тебе. Спасибо. На следующее утро он сам посадил Дахен в костюме врача и Чеен в одежде с нашивками медицинской сестры на грузовую машину, которая должна была отвезти их за город. Две сумки через плечо и одна большая — с припасами на дорогу. Много они не взяли — дома оставалась больная Джихе и маленькая Юна. — Защищай их, — Чеен вытирала слезы. — И заботься о себе. Отдыхай, если устанешь. И береги себя. — Все сделаю, не учи меня, — ворчал Чонгук. Когда машина тронулась, ему вдруг стало страшно. Он внезапно подумал, что больше никогда не увидит их живыми, и сердце готово было разорваться от боли и страха. И тогда он побежал за ними, просто побежал, как бежит испуганный ребенок за матерью или отцом — добежал до поворота, когда убедился, что машину уже не видно и устало сел на землю. Чеен, конечно, заметила, что он бежит, наверняка, ревет вовсю и устраивает истерики. — Глупая, глупая Ченги… — ворчал Чонгук, глотая слезы обиды и счастья. — Не покидай меня больше, дура… Возвращайся к нам поскорее… Он сидел на мокрой земле, глотал слезы, которым не суждено было скатиться по лицу, думал обо всем на свете, и изнемогал от страха одиночества. И не знал Чон Чонгук, чего он боялся больше сейчас — остаться без Чеен или остаться просто одному. — Наверное, для меня быть без нее и есть остаться совсем одному, — решил он про себя. — Все было так просто. На ладони. Она моя семья. Не подруга или любовница — семья. Я никогда не был привязан так к кому-нибудь. Болезненное и счастливое его небытие превратилось в определенность — дождаться Чеен и сберечь ее хрупкий мирок. И Чонгук был готов рискнуть ради этого. — Я вернулся, — сказал он вечером. Джихе стояла на пороге, Юна была у нее на руках. Отекшая и испуганная она изучала его в темноте, пока не убедилась — Чонгук вернулся домой совсем один. — А где девчонки? — спросила она осторожно. Джихе чувствовала себя плохо и боялась ответа на этот вопрос. Она безмерно боялась потерять то немногое, что у нее было, и беспокоилась об этом. Но на руках был ребенок и подавленное материнство Джихе не позволяло ей плакать или кричать. Она вообще считала Юну своей — никто бы не смог разубедить ее. Она безмерно любила этого ребенка. И любила тех, кто подарил ей образ семьи. И Чонгука тоже. — Они уехали на фронт, — сказал Чонгук. Он планировал соврать Джихе, но вдруг понял, что не хочет этого делать. Как врач и медсестра. Нашли дурацкую программу и поехали. Сказали, что им заплатят, но на самом деле, поехали искать твоего мужа. — Моего мужа? — Он пропал, — Чонгук устало сел на стул. — Но они решили не говорить тебе. Они боятся за твой рассудок. И я боюсь. Поэтому решил сказать. — Поэтому?.. — Джихе осела на пол, аккуратно посадив Юну рядом с собой. — Ради этого, да? — Потому что знаю, что ложь ранит тебя сильнее, — устало пробормотал Чонгук. — Ложь… Джихе посмотрела на ребенка — девочка молча смотрела на нее, сунув палец в рот. Ничего в ней корейского, нежного и трепетного — она урожденная китайская принцесса, гордая и прекрасная. Джихе могла бы спасти ее мать, но все, что остается ей теперь, это заботится о сиротке. А ее собственный ребенок исчез кровавым комочком в слив операционной, ее муж, вот теперь оказалось, пропал. — Лучше бы ты солгал, — прошептала она. — Я знаю, — кивнул Чонгук. — Но я слишком люблю и уважаю тебя, чтобы лгать. Они пошли туда ради тебя. Они найдут его или найдут новости о нем. Пожалуйста, уважай их мотивы. Она тихонько заплакала — почти беззвучно, чтобы не пугать девочку — но Юна уже тянула к ней ручонки, стараясь теплом своего детского сердца согреть ненастоящую мать. Чонгук помог Джихе встать и посадил ее на продавленное кресло, сунув ей Юну, затем включил свет. — А если они не вернутся? — отчаянно спросила Джихе — и это было последнее, что она сказала в тот страшный для нее день. — Мы потеряем все? Мы останемся одни? — Они вернутся, — сказал он уверенно. — Они обязательно вернутся, и мы будем ждать столько, сколько потребуется. — А если нет? А если все же — нет? — упорно допытывалась Джихе, будто бы в одном этом был смысл. — Что будет с нами тогда? С тобой, с этим ребенком, со мной? Умереть тут и сейчас? Не легче ли? — Что? — переспросил он. — Что ты сказала? — Я не выдержу, Чонгук… — просто выдавила она из себя. — Других потерь. Не переживу. Я лучше закончу все тут и сейчас. Больше горя я не перенесу. — Конечно, перенесешь, дура! — рассердился он. Вскочил с места, толкнул стул, испугав Юну. — И чтобы больше я не слышал ничего подобного! И никогда! Конечно, переживешь. Ты человек. Человек способен пережить все на свете. Мы две войны пережили, и третью переживаем. Разве нет? Мы в плену были, разве нет? Голодали… Умирали… Я сидел в тюрьме у врага, приказ о расстреле на столе лежал… — Чонгук… — Ты ребенка потеряла и мужа, — продолжил он. — У Дахен убили родителей и брата. Чеен потеряла лучшую подругу, которая спасла ей жизнь. Чеен насиловал коммунист офицер, которому она приглянулась. Она не получает писем от чертова Джонни больше двух лет. Что ты теперь хочешь? Чтобы я поверил, что есть предел человеческому терпению, да? Он подошел и сел на корточки, заглядывая в испуганные глаза Джихе — ребенок на ее руках заливался слезами от страха, никогда Чонгук не говорил так громко в ее присутствии. — Нет предела, Джихен. Нет… — объяснил он как ребенку. — Мы все переживем. И все пережили. И переживаем сейчас. Это человеческая жизнь. Она не кончается так просто. И они вернутся, я уверен. Обе. И все будет так, как прежде. И я женюсь на чертовой Ченги или на Дахен. Или на тебе. И у нас будет у всех дети. И Юна вырастет большой и сильной. И университет мы закончим все. Он погладил ее мокрое лицо, взял из рук у нее заходившегося в плаче ребенка. Жалостью был наполнен каждый его взгляд. — И если вдруг они не вернутся… Он замолчал, потому что сердце внутри остановилось в этот момент — Джихе почувствовала. — Если вдруг не вернутся, — сказал он. — Мы будем жить так, как раньше жили. Ты, я и этот ребенок. Потому что даже это мы переживем. Джихе смотрела молча, сквозь него, словно понимая что-то. Внутри нее обломилось что-то, но теперь слова Чонгука словно дали ей толчок вперед. — Ты прав, — сказала она. — Ты абсолютно прав, — повторила она, вытирая мокрое лицо. Надела тапочки, вытерла платком глаза Юне. — на ужин похлебка с рисом, — сказала она. — Подогреть тебе? И гренки, я сегодня решила сделать гору гренок. На всех нас. — Я буду, — сказал Чонгук. — Я все буду. Ночью, когда Юна уже спала, Джихе думала долго обо всем, что случилось. Она больше не была испуганной девочкой, влюбленной в своего оппу — она была женщиной. Свободной и сильной, если так можно сказать. И настоящей. А еще она только что пережила большую потерю. И ей нужно было согреться. Чонгук знал, что она придет — тогда еще понял. Спокойно сел рядом на кровать, посмотрел с жалостью. — Ничего ты не хочешь, дурочка, — сказал он. — Не проси, пожалуйста. — Я знаю, Чонгук, знаю, — сказала она. — Люби меня сегодня, ладно? Пусть только раз. Но люби. Она сняла ночную рубашку — это была последняя целая рубашка Чеен, из тех, что дарил ей лейтенант Ким Намджун. Кожа у Джихе была молочно-белого цвета, на животе следы растяжек и послеоперационный рубец. Чонгук поцеловал его с нежностью, с которой раньше никогда не целовал ни одну из своих нимф. — От тебя вкусно пахнет, — сказал он, прежде чем помочь ей лечь на кровать. — Мылом, — улыбнулась она. — Я вымылась. И было во всем этом что-то правильное и красивое — и, верно, сам бог улыбался бы, глядя на них, если бы, конечно, он существовал на земле. *** Дахен и Чеен сумели-таки попасть на поезд, редкий поезд, два раза в неделю он вывозил из Сеула товары и материалы к линии фронта. Не к самой, естественно, а в соседнюю деревеньку, которая ныне пустовала — ее опустошили недавние бои. Погибших похоронили, выжившие сбежали в Сеул. Тут теперь были раскомандированы ближайшие части национальной армии, по крайней мере, до некоторого времени, пока враг не отнимет этот рубеж или не уступит ближайший. — У меня удостоверение работника медицинской службы, — Дахен волновалась, но старательно делала вид, что все в порядке — возможно, пыталась так успокоить и себя, и Чеен. — Нам должны поверить, я думаю. Ничего страшного не должно произойти. — В любом случае, нас допросят, — Чеен с тоской смотрела на пустые дома. — Но у нас есть важная миссия. Как только все узнаем, вернемся в столицу. Там тоже много дел. Сон Сынван-онни не знает, что мы тут? — Она бы никогда в жизни не одобрила, — Дахен задумчиво смотрела мимо Чеен, — Но я надеюсь, что мы успеем вернуться до того дня, когда она начнет искать нас. — Будем надеяться, — уклончиво ответила Чеен. Мимо них проплывал унылый ландшафт — обезображенные взрывами деревья, котлованы от бомб, кое-где разрушенные и сожженные дома. Словно никогда тут не было жизни, словно никто тут не жил, не радовался, не любил. Ничего и никого не было. Никогда и никак. — Может, хотя бы что-нибудь найдем, — задумчиво говорила Дахен. — В таких условиях нам бы еще найти нужных людей ну или хотя бы место, где мы остановимся. Как думаешь, есть тут такое место? Сложно было бы ответить на ее вопрос… После того, как их прямо в поле высадили из вагонов, Чеен и Дахен долго брели до первого командного пункта, неудобные сапоги натерли обеим ноги, до кровавых мозолей. Потом дошли до второго, где им удалось найти грубо сколоченный, но сортир, чистую воду и немного места для отдыха. И только на третьем пункте их, наконец, допросили, проверив тщательно документы. Молоденького сержанта звали Ли Донхек, был он явно напуган и утомлен, но с девушками вел себя крайне вежливо. — У меня нуна вашего возраста, — скромно сказал он. — Хорошая нуна. Ждет дома с родителями. — Мы были бы рады расположиться тут, — просила Дахен. — Хотим помыться и поспать. Хотя бы ненадолго. Будем рады заплатить вам, если нужно будет. — Я никогда не возьму денег с наших девушек, — оскорбился офицер. — Не думайте даже. Вы же не врагу в руки попали. Конечно, у нас условий никаких, но пару коек я вам найду. И баню затопим. Правда, полевую, но все же. — Этого достаточно, — обрадовалась Чеен. — Благодарим вас. — Я врач, — запоздало сказала Дахен. — У нас с собой есть перевязочные и лекарства. Может, я могу осмотреть кого-то и помочь кому-то. Серьезных операций не сделаю, но перевязать смогу. — Это будет кстати, — обрадовался паренек. — Недавно наша часть участвовала в прямом столкновении с врагом. Поэтому много контуженных и раненных тоже. Я сам чувствую себя неважно. Если нуны смогут помочь, будем рады. И накормить вас накормим, у нас полевая кухня лучшая. Мы захватили два продовольственных склада врага. — Благодарим вас, — в дороге девушки проголодались. — Господи, как же повезло. В утлой крошечной бане они смогли помыться и сменить одежду, постирав белье и чулки. Вместо дорожной юбки и фуфайки Дахен надела шерстяное платье, купленное на уценке, Чеен — одно из тех платьев, что дарил ей Ким Намджун. Она его перекрасила и ушила по фигуре. В армейской столовой их обеих накормили супом и кашей — даже брезгливая Дахен ела с радостью и до дна, настолько она проголодалась. А какое блаженство, что так много чистой воды. Вода, которую они пили в дороге, была старой, теплой и отдавала металлом. Тут же была вода из проточного ручья, чистая и сладкая. — Нам вас бог послал, — говорила Дахен. — Какое счастье. — Не говорите так, мы просто помогаем вам, а вы нам, — смущались солдаты. На осмотр к красивой докторше, как все говорили, они пришли в чистых рубахах и крайне смущались. Дахен в тот день выставила не один десяток диагнозов и назначений сделала больше, чем следовало. Она была почти счастлива — все здоровы, не считая ссадин, царапин и пару легких контузий, ничего особенного. — На самом деле с врагом столкнулись? — шепотом спросила Чеен у Ли Донхека. — Раны-то легкие. — Враг в кольцо попал, а с тыла наши жарили уже, — радостно объяснял тот — половина его отряда была по уши влюблена в Дахен. — Ну и мы свою лепту внесли. — Радостно, что так все вышло… — заметила Чеен. — Если б враг был в полной силе, то проиграла бы точно, — вздохнул Ли Донхек. — Много уже погибло наших ребят. Последние бои у реки Сензу вчистую проиграли. Столько молодых парней полегло. Печально все это. — У реки Сензу… — вдумалась Чеен. Именно там и пропал Кан Даниэль. Жив ли он… Вопросительно, конечно. Но они сюда не отдыхать и знакомиться приехали. Хотя она и осталась бы тут на пару дней с радостью — дома ждали Чонгук, Джихе и маленькая Юна, доченька. — Нам надо к частям поближе, — шепотом сказала Чеен. — Мы туда должны добраться, осмотреть и записать. Поможете? Или хотя бы подскажите, как сделать? — Туда так просто не попасть… — Ли Донхек задумался. — Хотя можно, наверное. Я рапортую сегодня начальнику соседней заставы. Он хороший хен, у него все по правилам. Их отряд ранило больше — там много раненных. Скажу, что врач приехал, он будет рад. Но это завтра теперь. Сегодня уже поздно. — Спасибо большое, — Чеен улыбнулась. — Что бы мы сделали без твоей помощи. — Нуны могли бы побыть тут подольше, — застенчиво сказал сержант. — Мы бы вас пальцем не тронули, клянусь. Да и показали бы места. И соседние мелкие отряды сюда бы приехали… Хотя нет, вам же застава нужна. Они люди гордые. — Нужен фронт, — поправила его Чеен. — Но до фронта нам так просто не добраться. Да и опасно это. Воевать мы не хотим. Мы хотим спасать. — Я понял… — сержант с сожалением посмотрел на Дахен. — Вы ищите кого-то да? Вы сюда не просто так приехали, ищите кого-то… — Его зовут Кан Даниэль, — сказала Чеен. — Он офицер. Пропал последний раз, в начале месяца. Предположительно, убит. — Все, кто в бою пропали, убиты, — кивнул Ли Донхек. — Там такая мясорубка была. Вряд ли кто-то уцелел. — А другого исхода не может быть? А если сбежал? — Оттуда нельзя сбежать, — пожал плечами сержант. — Там все и остались. Хотя некоторые — нет. Там и пленные были в хорошем количестве. Немало их было. Но можно их мертвыми тоже считать. Всех расстреливают коммунисты, никого не жалеют… — И как — много погибших? — Последний раз тысячи три точно было, — побледнел Ли Донхек. — Там друг мой погиб, его мать еще не знает. Я к ней сам поеду, когда время придет. Отвезу медаль его, вещи некоторые… Он замолчал, отвернулся, чтобы Чеен не заметила непрошенных слезинок. Глупенький, думает до сих пор, что слезы это от слабости. Чеен уже хорошо знала — плакать так может только сильный человек, никак иначе. — Поможешь поехать на заставу? — попросила Чеен. — У меня в Сеуле ребенок остался, семья. Хотим поскорее все узнать и поехать. — Конечно, нуна, — сержант вытер лицо, улыбнулся. — Вы нам помогли — праздник устроили, а мы вам поможем. Мои парни никогда таких красавиц не видели, зато теперь у них радость. У нас часть маленькая, ничего у нас нет, но мы на охране Родины стоим. И будем до последнего стоять. Ты запомни, нуна, запомни. Покуда живы, будем стоять. Нас так воспитала Родина. — Запомню… — сказала Чеен, — До смерти буду помнить. — Если там, в Сеуле, спросят, как наша армия, скажи, что солдаты верят в мирное небо, и защищают страну до последней капли крови. И никогда мы не отступим. Будем воевать до последнего. Слово дадим. — Хорошо, — кивнула Чеен. — Обязательно скажу, сержант Ли. Через месяц она узнает, что милый мальчик, сержант Ли Донхек до матери своего павшего друга не доедет. На их часть наткнутся арьергардный отряд врага, усиленный бронетехникой. Они застрелят постового, перебьют всех солдат, включая самого Ли Донхека — они даже с коек встать не успеют. А тела свалят в кучу и подожгут. Так и погибнет небольшой отряд, который охранял рубежи Родины — и Чеен свое слово сдержит. Она их не забудет до конца своей жизни. Ни их, ни смех тем вечером, ни вкус их похлебки, ни отчаянные сильные слова Ли Донхека. А вещи его отвезет его матери другой друг. Которому повезет все-таки выжить.