Покидая розарий

— Кто тут? — рявкнул О Сехун в темноту — и Чеен, которая только что готова была рвануть в бой, вдруг обмякла и осела, словно испугалась. — Тише… — попросила Ким Джису. — Тише… Тебя услышат и… — Заткнись, — оборвал он ее. — Тут кто-то был. Кто-то открыл дверь. Пусть этот кто-то выйдет сюда и… — Нет тут никого, — Ким Джису — в отличие от Чеен она всегда держалась ровно и правильно, не теряя самообладания. — Мой адъютант вышел. Моя помощница обедает на кухне. Прислуги тут нет. — Но я слышал… — Если бы это действительно был кто-то, он бы вошел сюда, — голос Джису звучал спокойно, и Чеен даже подумала — не показалось ли ей, что в этой комнате едва не произошло насилие. — Неужели ты думаешь, что кто-то открыл дверь, а потом сбежал? — Но это был кто-то… — не успокаивался мужчина, он стоял в полуобороте, всматриваясь в темноту — Чеен показалось, что она отчетливо видит его блестящие глаза, сжатые кулаки, напряженное лицо. — У тебя паранойя, — хрипло засмеялась девушка. — Ты сошел с ума. Конечно, это неудивительно, учитывая, как ты ведешь себя на фронте. Я давным-давно бы разжаловала тебя и отослала бы в тыл, если бы была на месте полковника Ким. — Но ты не на его месте, — напомнил ей он. — И ты всего лишь бутафорская начальница на вымышленном месте. Думаешь, кто-то считает тебя главной? Кому-то интересно твое мнение? — Нет, — Джису поднялась с софы, застегнула воротник, — Но, по крайней мере, я и не питаю пустых надежд. Я делаю то, что должна. Генерал Чхве постарался, чему я благодарна, тут я в безопасности. Но я тоже сделала много для партии и армии, и сделаю еще больше… — Не забывай, благодаря кому ты здесь, — зло сказал О Сехун. — Не забывай, чертова принцесса, что я сделал ради тебя. Я пал так низко, потому что ты просила… — Ты пал так низко, потому что ты сам так решил, — перебила его девушка. — Хватит вешать свою ответственность на меня. Я знаю, что в долгу перед тобой. И я в долгу перед генералом Чхве. И в долгу перед Ким Тэхеном. И председатель Ли тоже помог мне. Я все это помню. И я честно плачу по своим долгам, и буду платить до конца своей жизни. — Как будто оно того стоило… — Для меня стоило, — сказала она с гордостью. — Я бы поступила так снова. И снова, будь у меня возможность. И миллион раз прожила бы одну свою единственную жизнь. И еще миллион раз проживу тот день и… — Заткнись, — сказал он, поднявшись на ноги. Он резко повернулся в сторону двери, где притаилась Чеен, словно собираясь пойти туда. Чеен не успела даже испугаться, лишь вжалась в закуток, пытаясь понять, что именно ей сказать ему, когда он ее найдет. Ким Джису успела перехватить его руку и потянуть на себя. — Там нет никого, Сехун-оппа, — сказала она вежливо. — Не будь таким подозрительным. Ты ведь пришел сюда ради меня. Ты сказал, что хочешь меня, так? — Так, — буркнул он. — И что с того? — Я могу тебе помочь, если дело в этом… — спокойно сказала она. — Но не оставляй на моем теле следов, это будет подозрительно и неправильно. Сделай все так, как будет нужно тебе, но неси ответственность до конца. Чеен осторожно выглянула — и ахнула. Ким Джису сама повернулась к нему спиной, задрав юбку так высоко, что в темноте блеснул ее белоснежный подъюбник, чулки, белье… Удивительное зрелище — только что она кричала и пыталась вырваться, а теперь сама раздевалась перед О Сехуном, словно он был ее муж или жених. — Только поторопись, — попросила она. — Когда адъютанты вернуться, будет поздно. Люди узнают и будет скандал, а тебя привлекут по статье и… — Заткнись, — пробормотал мужчина. — Иначе я сорвусь, если ты не заткнешься… Чеен в своем укромном месте увидела все — с самого начала и до конца. Увидела, как он спускает вниз штаны, высокий и внушительный, как любой мужчина, как грубовато толкает хрупкую девушку впереди себя — Ким Джису старается держаться аккуратно, но получается плохо — его большие руки стискивают ее грудь, вдавливают в мякоть дивана. Чеен не смотрела — зажмурилась — но отчетливо слышала сочные звуки, стоны мужчины и вскрики девушки, слабой и уязвимой, вот только не безмолвным свидетелем была она сейчас — а участником. Это ее силой брал О Сехун, а не Ким Джису, ее, Чеен. Это она пыталась удержать его, но была вынуждена уступить ему. Над ее телом надругались, в душу плюнули и растерли — и она сейчас там, оскорбленная и униженная, слабая и безвольная, ничтожная и одинокая, она. Чеен вспомнила — что она чувствовала в первый раз, когда с ней поступили плохо? Ким Намджун это был или еще кто? Он сначала избил ее плетью до полусмерти или изнасиловал, а может все сразу? Ее собственное прошлое слилось в уродливые картины — и главным действующим лицом была то она сама, то Ким Джису, то покойная Цзыюй, то Джихе, то еще кто-то. Чеен старалась помочь этому человеку — она тянула руку, толкала дверь, а потом в страхе пряталась за ней, лишь бы большой и сильный мужчина, который может поступить с ней плохо и недостойно, не увидел ее, не заметил, лишь бы прошел мимо. — Джису-ним, — бормотал в темноте Сехун. — Боже… Я словно умер и воскрес… Какая ты узкая… Отвратительно и мерзко — и Чеен почувствовала, как съеденная второпях еда, подкатывает к горлу, слезы горят на щеках, внутри гаснет отчаяние и боль застывает на сердце. Ее гнев, ее справедливый порыв, ее отвращение — все превратилось в единственное желание сбежать отсюда, лишь бы не слышать его голос, лишь бы не чувствовать присутствие этого мужчины в своем измерении, лишь бы не быть свидетелем унижения. Она тихо выскользнула из своего убежища, побрела, шатаясь, как молодая старуха, в сторону, откуда пришла, никто не встретился ей, никто в целом мире не пришел, чтобы остановить насилие, и Чеен наощупь почти, вслепую добралась до кухни, где ее долго упорно рвало даже на пустой желудок, а потом она стаканами лила в себя холодную воду, лишь бы погасить пламя, пожирающее ее изнутри. И пламя это не погасло. Оно разгорелось до конца, захватив ее с головой, уничтожило ее полностью, оставив только оболочку. Чеен вдруг поняла — она не в силах бороться с таким злом, она ему проиграла, она пала низко и не может подняться. Нет в ней той отваги… Теперь нет. Она боится повторения, боится снова испытать все на себе, боится до ужаса, до отвращения, до хрипоты. Когда она, наконец, вернулась, она нашла Ким Джису в безукоризненно идеальном виде — она сидела за письменным столом и писала письма. — Что с тобой, Пак Чеен? — насмешливо спросила она — ни один мускул в ее лице не дрогнул. — Ты бледная и несчастная. Впрочем, ты всегда такая, ничего особенного. — Да, — пробормотала Чеен. — Да. — Что — да? — улыбнулась Джису. — Что-то случилось? Кто-то обидел тебя? Напугал? Она сделала знак Чеен подойти, руки ее, на которых все еще синели следы от сильных пальцев мужчины, были протянуты к Чеен — и та поняла, Ким Джису знает, что это она открыла дверь, знает, что она видела и слышала все, знает, что она напугана и оскорблена. Все она знает. Все чувствует. И по-своему жалеет несчастную маленькую Чеен. Сочувствует ей даже. — Что с тобой? — повторила она еще раз. — Выпьешь воды? Присядь. — Про… — пробормотала Чеен. — Про… Простите меня… — Что? — Ким Джису улыбнулась снисходительно, как ребенку. — Что случилось? Что случилось, милая Пак Чеен? Твой мир показал свой оскал? Или ты потеряла ориентир? Расскажешь мне? Она нагнулась, заглядывая в глаза девушке — но Чеен уже плакала, отчаянно и горько, размазывая по лицу слезы и свое отвращение. Чеен было мерзко находиться в своем собственном теле. Чеен хотела умереть. Чеен мечтала только об одном — чтобы это отвращение покинуло ее. — Не плачь, — сказала Ким Джису, немного погодя. — Не плачь, пожалуйста. Время словно остановилось, оставив их двоих в темноте зимних сумерек, посреди холода и одиночества. Чеен тихо плакала, потеряв самообладание, от жалости к себе и Ким Джису, от презрения к собственному страху. Сама же Ким Джису просто молча смотрела на нее, пытаясь угадать, когда наступит нужный момент. — Ну же… — попросила она, когда Чеен притихла. — Не надо плакать, Пак Чеен. Пожалуйста, если ты продолжишь плакать, мне тоже станет грустно. — Я так виновата… — вырвалось у Чеен. — Простите меня. — Тебе не за что извиняться, глупая… — Ким Джису достала из несессера новый носовой платок, протянула ей. — Ты не виновата, если не нашла для меня теплое одеяло и ванну. Все в порядке. Мы на фронте, это нормально. — Но я… Я должна была войти и сказать… Если бы я только вошла… — И ничего страшного, что не нашла для меня кофе, я его не люблю, — словно не слышала ее Джису. — Да и без сказки на ночь я обойдусь. В целом, все у меня нормально, Пак Чеен. Обычная жизнь. Всем бы такую. — Но я струсила… Я предала вас. После всего того, что вы для меня сделали, я просто обязана была войти и сказать… — Успокойся, — Ким Джису улыбнулась, села напротив. — Ты хорошо помогаешь мне. Я довольна тобой. Я ведь взяла тебя с собой в качестве помощницы, так? И ты мне помогаешь. Ты мне очень помогла. Я рада этому. Ничего другого мне не требуется. Переживу все это. Не печалься обо мне, моя жизнь не должна настолько сильно. — Но он ведь… — Пак Чеен… — Джису устало убрала влажную прядь со лба девушки, заглянула в ее заплаканные глаза. — Ты совсем с ума сошла? Зачем ты оплакиваешь меня? Разве я умерла? — Морально — да, я уверена… Я бы умерла и… — Значит, ты совсем плохо меня изучила, — девушка откинулась назад, выпрямила спину. — Я человек гибкий. К тому же я женщина. Мне природой предусмотрено меняться и подстраиваться. Я такой рождена. И я знала, куда я иду. Сейчас война. Не мирное светлое время. Насилие и боль в порядке вещей. — Но вы не его враг! Вы его товарищ! Как можно было… — О Сехун меня любит, — мягко сказала Джису. — Разве ты не поняла? — Любит?! Это нельзя назвать любовью! — Он любит болезненно и ненавидит болезненно. Люди его толка живут только такими эмоциями. Тебе стоит привыкнуть, в будущем ты увидишь еще больше таких людей. Ограниченные и одинокие, они считают, что в мире нет места слабым эмоциям, им нужны обескровленные сильные эмоции, они только ими живут. Понимаешь, о чем я говорю? — Нет. Я отказываюсь такое понимать. — Ну и дура же ты… — Джису щелкнула Чеен по носу. — Подними голову и вытри лицо. Я не собираюсь утешать тебя весь вечер. Я пойму, почему ты ревешь, но мой адъютант не поймет, не поймут и другие. Они посчитают это блажью, в сущности, будут правы, это блажь и есть. Не занимайся глупостями, подними голову и начни жить так, как должна была жить. Я для тебя — только эпизод, но ты ведь сейчас не меня жалеешь, правда? — Я жалею Корею, — выпалила Чеен. — Разрушенную и изнасилованную. — Ты хорошо сказала… — согласилась Джису. — Корею можно пожалеть. Нас, корейцев, разрозненных и обездоленных. Впереди целая вечность в одиночестве — нам не сойтись, не вернуться. Понимаешь ли теперь, зачем идет война? Мы хотим любить друг друга и быть вместе — две Кореи. Но целый мир против. Гнилой западный мир. — И для этого нужно насиловать своего товарища?! — Он мужчина, и ему нужна женщина, — кивнула Джису. — И у нас с ним свои счеты. Он меня любит, и однажды доказал мне это. Большой ценой он сотворил для меня чудо, целой жизни не хватит, чтобы отплатить ему. Это чудо до сих пор со мной. Благодаря этому чуду я живу и могу строить планы, надеяться, мечтать. — Какое чудо может оправдать такое? — Чудо спасения, — мягко сказала Джису. — Тебе ведомо спасение, Пак Чеен? Когда спасена человеческая жизнь пусть и дорогой ценой… Я раньше не знала, что спасение стоит так дорого. Но когда жизнь спасена, можно пережить все остальное. И насилие, и унижение… Она потянула Чеен за подбородок, и той пришлось поднять глаза. — Не плачь из-за меня, — сказала она. — О Сехун не настолько плох. Я привыкла к нему, если я протестую, то только для вида. На самом деле, я всегда буду помнить, чем я ему обязана. Ему и многим другим. И ради того, что было сделано для меня, я буду делать многое для них. И тебе не стоит винить себя. Ты ничем мне не обязана. Она улыбнулась еще раз — и взгляд ее потускнел. — Но с другой стороны, — вдруг сказала она, — Подумай, Пак Чеен, еще раз. Почему у тебя не хватило смелости выступить против. Подумай хорошенько и все взвесь. В следующий раз перед тобой будем не мы с О Сехуном, а те, кто тебе по-настоящему дороги. И если ты и в следующий раз испугаешься — ты рискуешь потерять тех, кто дорог. — Я понимаю. — Нет, не понимаешь… — покачала головой Джису — во взгляде ее мелькали боль и усталость. — Потери приходят тогда, когда не ждешь их. Их можно предугадать, можно предотвратить, но, когда они придут, с ними приходится только смиряться. И все. Это самое страшное, Пак Чеен. Потерять того, кого искренне любишь. Тебе это знакомо?.. Я знаю, что знакомо. Я вижу в тебе следы твоих былых потерь. Поверишь — на мне они тоже есть, и я тоже живу под их гнетом. Она нагнулась и шепнула — и Чеен показалось, что Ким Джису суеверно боится говорить о страшном громко — так делают пожилые женщины в деревнях, мать самой Чеен делала также. — Я боюсь потерять любимых, — сказала она. — Смерти их боюсь. Своей — нет. Их — да. — Мой оппа… — вдруг вырвалось у Чеен. — Не пишет мне с начала войны. Он ушел на войну, хотя я просила его остаться, но он ушел. И никаких вестей. И лишь перед тем, как я попала сюда, я узнала от нашего общего знакомого, что он пропал без вести и считается погибшим. Я не успела оплакать его. Не успела понять — верю я в его смерть или нет. Я попала сюда. И сейчас, госпожа, я думаю, что жизнь намеренно помогла мне попасть сюда. Иначе я бы сошла с ума от горя. — Оппа… — задумчиво произнесла Джису. — Значит, оппа, да? Она вдруг протянула руку — Чеен дернулась, словно от удара — и погладила Чеен по щеке. Спокойно и нежно. Как сестра или подруга. Как наставница. — Я была бы рада помочь тебе, — честно сказала она. — Открыть новый мир, Пак Чеен. Сегодня, когда я поняла, что ты хочешь защитить меня, но у тебя не хватает сил и смелости, я вдруг почувствовала к тебе жалость. Я была похожа на тебя — вечность назад. Но мне пришлось измениться. И тебе придется. Жизнь заставит. Она улыбнулась ей — и Чеен почувствовала себя спокойно и хорошо. — Твой оппа вернется, — твердо сказала Ким Джису. — Когда в душе такая вера — он не может не вернуться. В своем ли обличие или чужом — он вернется. Он будет рядом. Он никогда не бросит и не предаст. Вот только жить с этим тебе придется не день и не два. Понимаешь? С чувством собственной слабости. — И как мне быть? — Измениться, — кивнула Джису. — Только так. Чем скорее ты изменишься, тем скорее изменится мир вокруг тебя. Все станет другим. — Бесцветным и плоским? Или ярким? — И тем, и другим, — Ким Джису улыбнулась. — Все станет другим. И ты станешь другой. И сможешь не только открыть дверь, но и отпор дать. И никто тебя за это не осудит. Это была единственная их задушевная беседа в ставке коммунистической партии — все следующие дни Ким Джису участвовала в собраниях и разборах, а Чеен прибирала ее комнату и мыла посуду, как положено было ей. Человек по имени О Сехун снова и снова приходил к ее хозяйке — и Чеен приходилось делать вид, что это нормально, что ничего страшного не происходит, что все это обыденно и правильно. Так оно, наверное, и было на самом деле. Так оно, наверное, и было. По крайней мере, так считала Ким Джису — а значит, так должна была считать и Чеен. *** Сразу после нового года она поймала себя на мысли, что все еще не потеряла надежду вернуться домой. Странным было это чувство после всего того, что она пережила в плену — особенно после встречи с Кан Даниэлем, но оно не оставляло ее. Чеен думала о Чонгуке, Джихе и маленькой Юне. Она скучала по дому. Она хотела вернуться. — Зачем? — удивилась Джису, когда Чеен рассказала ей об этом. — Сеул скоро снова будет занят нашей армией. И ты окажешься в менее выгодном положении, нежели сейчас. — А что со мной сейчас? — Чеен покачала головой. — Я в плену, госпожа, принадлежу не сама себе, и если бы не ваше доброе отношение ко мне… — В Сеуле после возвращения из плена тебя могут посчитать опасной, — предупредила та. — Тебя легко арестовать и осудить. Ведь лучшие люди в плену погибают, а ты выжила… И ты не объяснишь, что тебе помогла я и то, что ты слишком умна для обычной медсестры. — Я постараюсь объяснить, — Чеен задумалась. — Вы правы… Мою лучшую подругу казнили за связь с Чжан Исином, и никто не спросил ее о мотивах. Она любила его, и, я думаю, не боялась последствий — не такой она была, но если бы вдруг она была всего лишь жертвой его похоти, разве заслуживала бы она такой суровой кары? Иногда я вспоминаю тех, кого расстреляли вместе с ней — среди них были разные люди, но в большинстве своем они просто хотели выжить, ничего другого. Думаю, они заслуживали жизни. Хотя бы прощения. — Война диктует свои приоритеты. После твоего возвращения тебя могут тоже подвергнуть всему этому унижению. — Но даже это не пугает меня так сильно, — Чеен опустила голову. — Юна растет без меня. Мои друзья остались одни. Я не знаю, что с Дахен и Чанелем, живы ли они. Моя работа там… И родной сладкий воздух свободы… Я тоскую по нему. — Что же ты хочешь? Чтобы я отпустила тебя? — удивленно спросила Ким Джису, отложив документы в сторону. — Прости, Пак Чеен, это исключено. Даже при всей моей симпатии к тебе я не могу помочь таким образом. — Я понимаю, — сказала Чеен с грустью. — Я и так обязана вам жизнью. — Дело не во мне, а в системе… — Ким Джису улыбнулась. — Я уверена, что ты не причинишь вреда мне и коммунизму, ты другого рода человек, я успела изучить тебя. Но мой мир — нет. Он будет видеть в тебе врага и до окончания войны и после. И в этом наша слабость, понимаешь? — Но я хочу домой… Каждый должен быть дома. — Кроме твоих врагов, — поправила ее Джису. — Враги не должны быть дома. Враги должны быть под рукой, под присмотром и в клетке. Чеен больше не стала поднимать эту тему с подполковником, но в голове ее крепко засели слова о врагах и системе — и она четко поняла, что нашла для себя цель на грядущее время. Чеен хотела домой. Чеен должна была вернуться домой. Принять свое состояние и свою пустоту можно — но смириться с тем, что она навсегда останется в плену она не могла. — Не сейчас, — думала она. — Не теперь. Я должна хотя бы попытаться. Я должна попробовать. Но сделать так, чтобы не подвести госпожу, чтобы не навредить ей. Я должна сделать все ненавязчиво и легко. И ее словно осенило — будто бы сам бог шепнул ей решение. — Они должны сами отпустить меня, — подумала Чеен. — Я должна стать своей для них, тогда я уже не буду в плену, я буду свободна. И тогда я смогу уйти беспрепятственно и просто — и вернуться домой в любое время. Странно она чувствовала себя, когда поняла и прочувствовала свою мысль. Странным было само решение. Все гениальное — просто, но таковым оно никогда не было для Чеен, Чеен к своим решениям шла долго и упорно, и принимала их только после того, как жизненный опыт и знания подсказывали нужный вариант. Теперь такой вариант был один. И он мог привести ее домой. — Если я стану коммунисткой… — думала она. — Но они никогда не примут меня в партию так просто. И как я вернусь домой коммунисткой? Меня сочтут предательницей… — Тогда я могу просто попросить внедрить меня в систему… Могу притвориться предательницей… Но тогда меня заставят подписать бумаги — и формально я предам и Чон Чонгука, и Юну, и Сон Сынван. Нет. На такое я пойти не могу, даже во имя спасения. У меня тоже есть гордость. — А если просто попросить рассказать мне про коммунизм… Но я не в мирное время живу, и я не на экскурсии, к сожалению. Меня могут счесть идиоткой или врагом. И могут наказать. Она думала не один день и не одну ночь, в конце концов, приходя к единственному варианту — без помощи Ким Джису ей этого не сделать. Ким Джису ей не друг, но после того, что было, и не враг больше. Если ее попросить — возможно, из этого и может что-то выйти. — Я не могу этого сделать, — сказала Джису твердо на просьбу вернуть ее домой. — Ты хочешь перейти на нашу сторону? — удивленно спросила она, когда Чеен попросила ее. — Ты меня хочешь этим обмануть? — А разве так видно, что я обманываю? — удивилась Чеен. — Разве? — Ты обманешь любого мужчину, но не меня. Я ведь женщина, — Джису кивнула. — И на твоем месте, возможно, именно к этому решению бы и я пришла. Женщины думают одинаково — не практично, а мечтательно. Она задумчиво посмотрела на Чеен, покачала головой, подумала немного. — Вряд ли кто-то поверит в твою легенду, — сказала она. — Даже мне верится с трудом. — Но зато поверят вам, — честно сказала Чеен. — Если вы замолвите за меня слово… У меня будет шанс. — Но зачем мне это делать? — рассмеялась Джису. — Я бы с радостью оставила тебя при себе. Ты мне очень помогаешь и развлекаешь меня. — Потому что я слишком умная? — спросила Чеен ее же словами. — Или потому что на самом деле вы хотите, чтобы я вернулась домой? Ким Джису с удивлением смотрела на нее, не в силах что-либо ответить. Странные чувства одолевали ее, смешанные. — Я должна подумать, — сказала она. — Долго подумать. — Я понимаю, — призналась Чеен. — Я понимаю вас. Теперь она точно знала — Ким Джису поможет, она не сможет отказать.