О капусте и королях

Лежа в пушистом гнезде, Люциус с восхищением разглядывал нависающий над ним потолок. Тот и в самом деле заслуживал самого пристального внимания: барельеф, созданный из драгоценных металлов и украшенный самоцветами (стоимость которых даже он, потомственный аристократ с баснословным состоянием, не мог определить навскидку) изображал ранний период истории магического мира. С точки зрения гоблинов, конечно. Малфой с любопытством изучал золотую фигурку волшебника, в ужасе убегающего от разъяренного дракона, как вдруг услышал за окном тихий шорох, напоминающий трепетание крошечных крылышек. В полном недоумении он поднял голову и удивленно распахнул глаза — на подоконнике, склонив к нему головку, сидела маленькая каменная птичка. Но самым странным было даже не это (хотя каменных птиц в природе, как известно, не существует), а то, что в клюве она держала маленький клочок пергамента. Люциус выбрался из своего роскошного ложа и подошел к окну. Воровато оглянулся по сторонам (не следит ли кто) и, осторожно вынув из крохотного клювика пергамент, развернул записку. Скорее всего, письмо было заколдовано заклинанием незримого расширения, потому что из небольшого на первый взгляд клочка выпало перо и чернильница. Люциус испуганно уставился на ковер: не пролились ли чернила, но, убедившись, что из флакона не вытекло ни капли, принялся за чтение. У нас есть кое-какие мысли, чтобы вытащить тебя из заключения. Но для этого я должна подняться наверх. К сожалению, единственное, что нашлось в карманах брата У., это экспериментальное зелье для роста волос. Выпей его, а когда твои волосы станут расти, несколько раз оберни их вокруг чего-нибудь устойчивого и выброси из окна вместо веревки. Просто доверься мне и все будет хорошо. Вместо подписи виднелась только одна буква "Г", но и без этого прозрачного намека Малфой прекрасно знал, кто является автором послания. Люциус перевел взгляд на чернильницу. Покрутил ее в руках и посмотрел на просвет — жидкость внутри казалась прозрачной. Тогда он переключил внимание на перо и на пробу прочертил на пергаменте линию. На присланной Гермионой записке остался ровный черный след. Малфой недоверчиво покачал головой. А если бы ему вздумалось написать что-нибудь этим зельем? "Вечно-пишущее перо" могло бы его испортить, раз и навсегда изменив состав и превратив в обычные чернила. Вот ведь бестолковая девка! В поисках чего-то подходящего, Люциус осмотрелся по сторонам и, увидев один из железных крюков, на котором висел масляный светильник, пришел к выводу, что это именно то, что ему нужно. Открыл флакон и ничтоже сумняшеся вылил его содержимое себе в рот. Ничего особенного, обычный травяной вкус, но эффект превзошел все ожидания: к его немалому изумлению, волосы вдруг стали удлиняться, словно кто-то развернул моток со снежно-белым шелком. Приятным сюрпризом оказалось и то, что отрастали они от кончиков, а не от корней, и это намного упрощало задачу. И хотя мягкие светлые пряди увеличивали длину прямо на глазах, неспешный рост позволял легко ими управлять. Малфой подождал, пока они подрастут на несколько метров, а затем крепко обернул их вокруг крюка. Проверяя на прочность, подергал несколько раз и, подойдя к подоконнику, выбросил конец импровизированной веревки в окно. Конечно, он немного беспокоился, не отнесет ли ветер ее немного в сторону, поэтому с замиранием сердца (высота всегда внушала ему ужас и неизменно вызывала тошноту) выглянул наружу. Но нет, длинная волна волос благополучно зазмеилась как раз между каменными выступами, окружавшими отвесную стену. Для чего они предназначались, он не имел понятия, но подозревал, что уж точно не для красоты. Нижняя часть уже скрылась в слабом ночном тумане, и тут Люциус представил себе, как выглядит эта картина со стороны: высоченная башня, из окна которой водопадом спускаются длинные светлые пряди... — Рапунцель! — ахнул Малфой и, запрокинув голову, расхохотался. Правда, тут же зажал рот рукой и опасливо оглянулся на дверь — не услышали ли его тюремщики? Подождал несколько минут, вслушиваясь, но вокруг царила такая же тишина, что и прежде, нарушаемая только шорохом стелющихся по полу волос. Должно быть, у гоблинов хватало и других дел, помимо того, чтобы усмирять приступы безумия у запертых узников. Люциус хмыкнул и внезапно увидел, что волосы, свешивающиеся из окна, уже туго натянулись. Теперь ему осталось только терпеливо дождаться прибытия гостьи.

***

Гермиона возблагодарила небеса за чары, усиливающие силу и выносливость, иначе без них она вряд ли смогла бы подняться так высоко. И все же, с каждым движением рук окно, к которому она стремилась, становилось все ближе. Правда, для удобства подъема ей пришлось преобразить средневековую одежду на что-то более привычное, поэтому белые джинсы на фланелевой подкладке, такого же цвета походные ботинки и светлая ветровка подошли для этой цели идеально. Ведь ветер легко мог забросить ее юбки или плащ на одну из колдовских ловушек, а рисковать сейчас она не имела права: слишком многое поставлено на кон. Белый цвет тоже был выбран не случайно — он настолько сливался с цветом стены, что увидеть ее мог только очень внимательный глаз. Что же касается волос, то они сами по себе были белыми и абсолютно незаметными на фоне башни. Неудивительно, что монах решил остаться на земле: во-первых, его фигура была слишком грузной для подобного восхождения; во-вторых, он наотрез отказался менять рясу на шоссы, а, в-третьих, кто-то должен был удерживать в натянутом положении конец все еще спускающихся волос, чтобы Гермионе было удобнее карабкаться наверх. Она благополучно миновала ловушки и наконец достигла светящегося слабым светом окна. Забралась на подоконник и заглянула в комнату, ожидая увидеть Люциуса, заключенного в грязную, сырую камеру. Но зрелище, возникшее перед ее глазами, оказалось настолько неожиданным, что она чуть не расцепила руки: Малфой, скрестив ноги, сидел в шелковом гнездышке, в комнате с одним из самых роскошных ковров, которые она когда-либо видела, и задумчиво жевал яблоко. Всюду, куда достигал взор, лежали волны светлых волос, живописно привязывая их обладателя к стене. Люциус услышал шорох и повернул к ней голову. — Ну да, чего еще я могла ожидать, — пробормотала Гермиона, перекидывая тело через подоконник. — Клянусь Мерлиновой бородой, он и в аду с комфортом устроится. — Яблоко? — предложил ей Люциус таким тоном, словно они находились на великосветском приеме. — Вообще-то мы уходим! — раздраженно заявила Гермиона и, уперев руки в бока, сурово взглянула в серебристо-серые глаза. — Или ты хочешь остаться? Малфой фыркнул и отложил яблочный огрызок в сторону. — Я готов, — поднял он раскрытые ладони. — Освободи мою голову, и я пойду за тобой, куда поведешь. Гермиона хмыкнула и взмахнула палочкой, отрезая его волосы почти под корень. Малфой ахнул, но не сказал ни слова: в конце концов, она ведь руководствовалась необходимостью, а не желанием досадить. Бог с ними, с волосами — новые отрастут. А Гермиона тем временем уже навела чары, под действием которых густые платиновые пряди свились в веревку, и деловито проверила ее на крепость. — Мы что, будем спускаться?! — недоверчиво воскликнул Люциус. Мысль, что ему придется какое-то время висеть над бездной, вызвала у него очередной приступ паники. — Если знаешь другой выход — предложи, — пожала плечами Гермиона. — Но, думаю, если б у тебя были крылья, мне не пришлось бы сюда подниматься. Она направила на него палочку, и в то же мгновение одежда Люциуса сменилась на более удобную для подобного рода упражнений: — Ну, что? Справишься? Люциус дернул щекой. Он прекрасно знал, что не преуспел ни в отваге, ни в доблести, но признаваться в этом было неприятно даже самому себе. — Можно подумать, ты справилась со всем этим без помощи магии, — скривился он. Гермиона хмыкнула. Наложила на Люциуса те же чары выносливости, что и на себя, а потом вытащила из кармана ветровки узкий кожаный футляр. — Да, кстати, Бреннан велел тебе это передать, — протянула она его Малфою. Тот осторожно открыл крышку, и... просиял: внутри лежала волшебная палочка. Белая и тонкая, сделанная, судя по внешнему виду, из березы. Правда, о сердцевине он не имел ни малейшего представления. — Эй, поосторожней, пожалуйста, — усмехнулась Гермиона, заметив, как Люциус восхищенно крутит ее в руках. — Ведь это одна из самых первых работ Олливандера. Рисуя собственный вензель, Малфой плавно провел ею в воздухе, и из палочки тут же посыпался сноп серебряных искр. — Невероятно! — ошеломленно прошептал он. — Поверить не могу, что она создана настолько идеально... Словно специально для меня! Как же ему удалось так угадать? В прошлый раз, когда я подбирал себе палочку, перебрал несколько десятков, и из всего количества подошла только одна. Та, что потом сломалась. Гермиона развела руки: — А что ты хотел? Ведь он — фейри. Повернулась к окну и начала выбираться наружу. Люциус любовно огладил палочку и аккуратно спрятал ее во внутренний карман куртки. Потому что, присмотревшись к своей новой одежде, понял: под действием волшебства она работает так же, как и у Гермионы, а, значит нет никакой опасности, что бесценная вещица сломается. Малфой решительно подошел к окну, выглянул наружу и... тут же ретировался обратно. Хвала богам, он даже успел втянуть обратно голову, прежде чем его стошнило. Возможно, Гермиона иногда и заслуживала хорошего наказания за чересчур острый язык, но вывернуть ей на голову содержимое своего желудка... Это было бы самым последним, чего он сейчас хотел. Видимо, обуревавшие его эмоции слишком явственно отразились на его лице, поскольку Гермиона пристально посмотрела на него и совершенно серьезно спросила: — Сам сможешь спуститься? Люциус повернул к ней голову, и сосредоточившись на ее глазах, а не на земле, смутно видневшейся где-то далеко внизу, мрачно ответил: — Должен смочь. — Похоже, ничего у тебя не получится, — задумчиво проговорила Гермиона. — Будет лучше, если я сама тебя отнесу. — Что-то я сомневаюсь в этом, — покачал головой Люциус. — Даже если ты наложишь на меня какие-нибудь чары, то по всем законам... — Я не это имела ввиду, — прервала его Гермиона, забираясь обратно в комнату. — Прости, но другого выбора у меня просто нет, — пробормотала она и, молниеносно направив свою палочку на Люциуса, превратила его в белого хорька, одетого в светлую куртку. Должно быть, Малфой взревел, осознав, что она с ним сотворила, но звуки, которые он сейчас издавал, были настолько забавными, что Гермиона рассмеялась. — Перестань, — отсмеявшись, упрекнула она его. — Ты потрясающе выглядишь! Хорек тут же перестал шипеть и, казалось, начал прихорашиваться. Тогда Гермиона осторожно взяла его на руки и, со словами: "Здесь ты будешь в безопасности", засунула себе за пазуху. Люциус посчитал, что с ним обращаются самым недостойным образом, и в отместку несколько раз довольно ощутимо ткнулся носом в ее грудь. Говоря откровенно, ему и в голову никогда не приходило, что однажды он сможет оказаться в таком положении. Поэтому, несмотря на все неудобство звериного облика, он и представить не мог, что зайдет настолько далеко. Но тут Гермиона начала вылезать из окна, и все его рассуждения свелись только к одной мысли: смогут ли они благополучно достигнуть земли. Да еще и Грейнджер, ухватившись за веревку, чуть его не раздавила... В общем, подумать во время спуска было о чем. Чтобы она (не дай Мерлин!) не выронила его, он решил прицепиться к ее одежде и начал скрести коготками, но, услышав, как захихикала Гермиона, и почувствовав, как затряслась от ее смеха веревка, чуть из шкуры не выпрыгнул от ужаса. — Сейчас же перестань меня щекотать! — не унималась она. — Можешь не переживать: моя рубашка заправлена в джинсы, и, значит, ты ни за что не вывалишься из нее! Гермиона кое-как справилась с приступом смеха, и они начали медленно спускаться. Люциусу ничего не оставалось, как прильнуть к ней и заставить себя успокоиться. Он попытался дышать ровно и пришел к выводу, что стук ее сердца действует на его пушистую голову самым умиротворяющим образом. Тогда он попробовал дышать в унисон с этим звуком, и когда ему это удалось, принялся мечтать о том, как окажется у подножия башни. Ему показалось, что прошла целая вечность, прежде чем он наконец почувствовал толчок и понял, что ноги Гермионы коснулись земли. Он облегченно вздохнул, ожидая, что она вернет ему истинный облик, но та почему-то все еще медлила. — Ну, и где же он? — услышал Люциус голос монаха. Рядом с ними, переминаясь с ноги на ногу, топтались ослы, и Малфой задался вопросом, далеко ли они отъехали от замка барона. Он высунул голову из-под куртки Гермионы и понюхал воздух. Теперь, в животной ипостаси, нос его стал гораздо чувствительнее, и он без труда определил все запахи, густой волной затопившие его обоняние. Трава, которую жевали ослы. Вино, пролитое монахом на рясу. Свежий хлеб, который Грейнджер ела, ожидая, пока его волосы достигнут земли: несколько крошек так и остались в одном из ее карманов. А еще он учуял, как пахнет она сама — Гермиона вспотела, пока спасала его, и слабый запах пота стал пробиваться сквозь розовую воду, которой она пользовалась, чтобы перебить вонь баронской челяди. Люциус потянул носом этот запах и он привел его в восторг. Она и в самом деле хорошо пахла, и Малфой с сожалением подумал о том, что она никогда об этом не узнает. Во всяком случае, от него. Он глубоко вздохнул, придя к выводу, что, возможно, она так маняще действует на него только потому, что у него очень давно не было близости с женщиной. Но тут к восхитительному аромату примешался другой, мерзкий и острый. Усы его дернулись. Похоже, к ним приближались огромные, смердящие твари. Гоблины! Много гоблинов! И с каждым мигом они становились все ближе и ближе. Малфой отчаянно пискнул и вцепился когтями в Гермиону. — Ну хорошо, — раздраженно сказала та, запуская руку за пазуху и вытаскивая Люциуса из-под рубашки. Опустила извивающегося фуро на землю и вернула ему человеческий облик. У монаха челюсть отпала, когда обычный белый хорек обернулся испуганным Малфоем, который тут же уселся прямо на траву и, глядя на них дикими глазами, воскликнул: — Мы в западне! Одна щека его была испачкана, неровно остриженные волосы торчали дыбом, но, несмотря на комический вид, чувствовалось, что он говорит правду. Монах всплеснул пухлыми руками и быстро развернул своего осла. Глядя на него и Гермиона поспешно наложила чары, усиливавшие выносливость, на своего. Они с Люциусом взобрались на спину ее скакуна и, понукая того пятками, заставили его сорваться с места. Монах взмахнул хлыстом, и по всей округе раздался громкий ослиный рев, который тут же сменился топотом копыт. Они резво пробирались сквозь подлесок, но не успели далеко отъехать, как услышали позади себя какой-то грохот. Оборачиваться было некогда, но, судя по тому, что мимо них стали пролетать стрелы, поняла: кто бы за ними ни гнался, добра от них ожидать явно не приходилось. Монах даже выругался в сердцах (настолько своеобразным словом, что даже чары переводчика не смогли его распознать), когда Гермиона с Люциусом обогнали его на своем заколдованном осле. От души прошелся хлыстом по бурно вздымающимся бокам своего ослика и ринулся их догонять. — Куда мы направляемся? — донесся сквозь топот до Гермионы голос Малфоя. В паре дюймов от него пролетела стрела и, если бы в этот момент он не наклонился к ней с вопросом, она могла бы вонзиться не в дерево, а прямехонько в его голову. — К самому необычному портключу, который я когда-либо видела! — крикнула в ответ Гермиона. Она повернулась, чтобы посмотреть на Люциуса, и наконец-то увидела, кто их преследовал. Скачущие на кабанах, вооруженные копьями и луками, вслед за ними гнались закованные в доспехи гоблины. Их большие заостренные уши покрывало тускло мерцающее в темноте серебро, забрало у шлемов было выковано в виде устрашающих морд, и в лунном свете выглядели они настолько жутко, что Гермиона поежилась. Монах выкрикнул какое-то короткое заклинание, и деревья позади них, одно за другим, стали падать. Теперь гоблинам приходилось не только продолжать погоню, но и справляться с то и дело возникающими на пути препятствиями. Некоторым из них повезло менее всего, и до Гермионы начал доноситься полный боли предсмертный визг кабанов и глухие гортанные проклятия. От этих звуков у нее кровь застыла в жилах. Она сильно ударила осла пятками, и, услышав, как брат Уэзерби продолжает колдовать, взвыла не своим голосом: — Прости, но и ты тоже должен позаботиться о своей шкуре! — Кому ты это говоришь? — завопил Люциус. — Ослу! — сердито рявкнула Гермиона, но у нее тут же отлегло от сердца, потому что сквозь деревья уже проступили очертания темнеющей громады менгира. Они уже приближались к камню, когда одна из стрел пронзила бедро их осла, и бедное животное рухнуло замертво. Гермиона и Люциус кубарем вылетели из седла, и Гермиона закричала от боли — при падении она подвернула руку. Сцепив зубы, перекатилась на другой бок и повернулась к их павшему скакуну. Глаза его почти выкатились из орбит, и, пытаясь встать на ноги, он громко ревел. — Брось его! Малфой протянул ей руку, и когда она схватилась за протянутую ей ладонь, оттащил подальше от осла. От пронзившей ее при этом простом движении боли, ей показалось, что все тело представляет собой один сплошной синяк. Гермиона замычала сквозь стиснутые зубы и увидела, как к ним приближается монах. Бледный, как полотно, брат Уэзерби, остановил своего ослика и спешился. На мгновение повернулся к ним спиной, и Гермиона тихонько вскрикнула: из спины их спутника торчала ярко оперенная гоблинская стрела. — Помоги! — рявкнул Люциус, поддерживая монаха с одной стороны. Гермиона, вложив все силы, на какие только была способна, подхватила священника с другой, и они заковыляли к менгиру. Никогда еще дорога в несколько шагов не казалась ей такой трудной. Но, как заканчивается все на свете, закончилась и она. Гермиона приложила ладонь к камню и услышала, как хрипит монах. Другой рукой обняла его за спину, крепко схватилась за плечо Малфоя, закрыла глаза и... Вместо привычного рывка, она почувствовала такую пронзительную, лавой вскипевшую под кожей, боль, что на какое-то время ей показалось, будто ее разрывают на части. Но уже через мгновение ноги коснулись твердой поверхности, и они все вместе рухнули на землю. От такого сильного удара у Гермионы вышибло дух, а потом ее слуха коснулся странный звук, от которого мороз прошел по коже. Медленно повернулась в ту сторону и столкнулась взглядом с Люциусом. Монах недвижимо лежал между ними. Потом приподнялся на локте, и отдуваясь, как если бы только что пробежал целую лигу, несколько раз глубоко вздохнул. Его голова оказалась как раз на линии взгляда Малфоя и Гермионы, но, вопреки всем законам физики, их зрительный контакт не прервался. Потому что тело монаха теперь стало абсолютно прозрачным. — Нужно спешить! — заявил призрак, плавно поднимаясь от земли и принимая вертикальное положение. — Гоблины, может, и отстали, но, поверьте, это ненадолго. Значит, мы должны как следует подготовиться. Гермиона ошалело посмотрела на бездыханный труп, потом снова на монаха. — Ты... Ты же умер!.. — пролепетала она, растерянно хлопая глазами. — Конечно, — подтвердил брат Уэзерби. — Еще бы я не умер, получив стрелу в спину! Но зато у меня теперь не болят ни ноги, ни спина, да и барон больше не будет приставать ко мне из-за подозрений, будто я покушаюсь на целомудрие его дочери. Люциус фыркнул и поднялся с земли. — А как же твоя невеста? — испуганно спросила Гермиона. — Осмелюсь предположить, что у Гвендолин Хаффлпафф будет еще много предложений руки и сердца. Гораздо лучших, чем то, что ей сделал я, — горько проговорил монах. — Думаю, ее жизнь сложится самым наилучшим образом, как только я все ей объясню. И, разумеется, позабочусь, чтобы ей ничто не угрожало. Гермиона открыла было рот, но тут же захлопнула его снова: не нужно ему знать, что даже спустя полторы тысячи лет он все еще будет присматривать за учениками факультета Хаффлпафф. — Уверен, она поймет, — прерывая их беседу, быстро сказал Люциус. — Однако, нам действительно нужно попасть внутрь. Грейнджер, хватайся за его ногу. — Ты шутишь? — недоверчиво спросила Гермиона, поднимаясь с земли. — Мы, что, потащим его тело? — А что ты хотела с ним сделать? — рассмеялся Люциус. — Не бросим же мы его прямо здесь! — Ладно, — кивнула Гермиона. Пробормотала заклинание левитации, и тело брата Уэзерби вплыло в часовню, достигло дальнего угла и, опустившись на пол, свернулось в калачик. Люциус сердито запыхтел: он совсем забыл, что для перемещения можно применять магию. Проводя дни без палочки, он так привык к ее отсутствию, что теперь эта мысль одновременно и завораживала его и выводила из себя. Поэтому, чтобы позлить Гермиону и отомстить ей за то, что она превратила его в хорька, он превратил ее одежду в те вещи, какие она носила будучи служанкой в замке барона — скромное платье с передником и чепец. Грейнджер неприязненно поджала губы и уже хотела возмутиться, но Малфой, придав себе самый невинный вид, мягко пояснил: — Это на тот случай, если тебе будет нужно подняться за чем-нибудь в замок. Когда на счету каждая секунда, обычно некогда думать, во что ты одет сегодня. Гермиона подозрительно посмотрела на него, но глаза его были полны такой предельной честности, что она отбросила все сомнения и, махнув рукой, пошла навстречу человеку, который только что вошел в часовню. Едва она отвернулась, Люциус ехидно осклабился и с чувством выполненного долга отправился вслед за ней. Верный своему слову, Юстус принес завернутый в темно-зеленое полотно сверток и положил его на стол, рядом с вечно-горящей свечой. Гермиона в сердцах сорвала с головы чепец и бросила его на узкий верстак. Подошла к столу и прошептала несколько слов. Единственная на все помещение свеча вспыхнула таким ярким пламенем, что высветила даже самые дальние уголки. — Откуда, интересно, он ее взял? — задумчиво посмотрела она на танцующие язычки огня. — Свечу? Это самая обычная восковая свечка, на которую наложены чары света, — насупился монах. — Я думала, она создана волшебным путем. Так, значит, ее сделали магглы, а ты ее просто зачаровал? — продолжала допытываться Гермиона. — Да, — терпеливо ответил призрак. — Но довольно об этом, открой пакет. Гермиона пробормотала что-то неразборчивое и развернула сверток. Там лежало письмо, адресованное брату Уэзерби, и тонкая книга, завернутая в кусок алого шелка. По своей неистребимой привычке, Гермиона в первую очередь потянулась за книгой и открыла ее на том месте, что было заложено красной лентой. Монах посмотрел на нее с плохо скрытым раздражением, а Люциус закатил глаза и вскрыл письмо. — О, боже! Мне, правда, очень жаль, — рассыпалась в извинениях Гермиона: она только сейчас поняла, что, будучи призраком он не смог бы сделать этого самостоятельно, как бы ни старался. — Прочти, — велел брат Уэзерби, когда Люциус протянул ему письмо. Малфой быстро пробежал глазами затейливо начертанные строки и переменился в лице: — В нашем распоряжении всего лишь четыре часа. — Что?! — пискнула Гермиона. — Но мы только сейчас могли бы научиться тому, о чем ты писал в книге! Одного урока было бы недостаточно, даже если применить зелье повышения умственных способностей. Ты же говорил, у нас вся ночь впереди... — Расчеты оказались немного неточными, и поэтому на подготовку остается только четыре часа, — медленно произнес монах. — Читай быстрее. К счастью, он пишет простыми словами, поэтому, думаю, текст не вызовет у вас никаких трудностей. — Разожги огонь! — рявкнула Гермиона на Люциуса. — Мы должны сварить уникальное зелье, на приготовление которого отпущено слишком мало времени! Люциус метнулся в угол часовни и стал хватать все, что попадалось ему под руку: пучки сухого мха и щепки, пригодные для растопки. — Нет! Подожди! Вот дерьмо! — выругалась в сердцах Гермиона, перевернув страницу. — Не все так просто — должны быть особые сочетания растений! Люциус быстрым шагом подошел к ней и заглянул в книгу: — О, да это же Юлианская Формула! Она используется для ритуалов, способных искривлять временной поток! Он поспешил обратно в угол и начал деловито рыться в куче дров, которые они когда-то заготовили. — Тебе это знакомо? — недоверчиво спросила Гермиона, наблюдая, как он выбирает то, что считает подходящим. — Разумеется. Правда, она не входит в программу Хогвартса, но зато входит в программу пятого курса Дурмстранга, — проворчал Люциус. — Мать настояла, чтобы я каждый год посещал их летние курсы, чтобы опережать по знаниям остальных учеников Хогвартса. — Ого, — изумленно приподнимая брови, сказала Гермиона. — Я впечатлена. — Следующее, что я должен сделать — добавить в котел немного крови, правильно? — поинтересовался у нее Малфой, поднося зажженную свечу к сложенному для растопки мху. Тот загорелся, и по его краям заплясали золотистые языки пламени. Гермиона заглянула в книгу: — Точно! Люциус потянулся к столу, взял забытую Юстусом маленькую стамеску и, скривившись от боли, разрезал ею свое запястье: — У нас нет времени, чтобы искать подходящую для этой цели жертву, а кровь нужна уже сейчас. Что ж, возьмем то, что ближе всего, — кивнул он на кровоточащую руку. — Что? — переспросила Гермиона, но тут же прикусила язык, когда до нее дошел смысл его слов. — Не обращай внимания, — пробормотал Малфой. — Я просто радуюсь, что у нас хватило ума заранее запастись всем необходимым для этого, к слову, довольно редкого, ритуала. Гермиона смотрела, как по его бледной коже струится кровь, собирается в ручейки и капает в котел. — Ты уверен, что это безопасно? — осведомилась она у него, когда, взмахнув своей новой палочкой он закрыл рану. — Конечно, нет! Любое зелье, в состав которого входит кровь, не может быть безопасным, — рассмеялся Люциус. — Ты же знаешь, что я имею в виду, — рассердилась Гермиона. — Не волнуйся, со мной все будет в порядке, — рассеянно отозвался Малфой. Он закладывал в котел компонент за компонентом и, прежде чем положить следующую составную часть, всякий раз сверялся с алгоритмом приготовления у Гермионы. Выжидая положенное время между порциями, та пролистала несколько станиц вперед и обомлела: — Это же темная магия! — возмущенно прошипела она. — С чего это ты взяла? — голосом, полным самого ядовитого сарказма, спросил Люциус. Она подняла на него настолько выразительный взгляд, что он отвел глаза в сторону: — Прости, не знаю, о чем я вообще думал, — с этим словами Малфой поставил котел на огонь. Кровь, что он добавил туда, под действием жара начала шипеть и сворачиваться. — Между прочим, можете взять что-нибудь у меня, — предложил монах, заглядывая в книгу через плечо Гермионы. — Не потому, что это мне больше не нужно, а потому, что вам все равно потребуются кое-какие ингредиенты. Гермиона опустила глаза на страницу, прочла то, что там было написана и побледнела до синевы. — Хорошо. Вот только закончу подготовку, — кивнул Люциус и подошел к ним. — Кстати, нам уже пора начинать варить зелье. Взял книгу из рук Гермионы, посмотрел на ее опрокинутое лицо и небрежно заметил: — Кое с чем из этого я уже сталкивался. Гермиона шумно выдохнула. Тогда Малфой сердито сдвинул брови и раздраженно заявил: — Вообще-то, для подобных целей я всегда брал курицу, а не человека! — Конечно, — кивнула Гермиона, всем своим видом показывая, что верит его словам. Наблюдая за его работой, она пришла к выводу, что, возможно, он знает, что делает. И потому беспрепятственно позволила ему продолжать подготовку к созданию зелья. Но если он ошибется хоть в чем-нибудь, то уже через пару недель им придется идти грабить могилы. Подобная перспектива ей совсем не улыбалась. — Пока я позабочусь о его теле, — кивнул Люциус на тело брата Уэзерби, — ты могла бы приготовить основу. Справишься? Представив на мгновение, каким образом он собирается избавиться от трупа, Гермиона вздрогнула и отошла в другой конец часовни, где к ней присоединился монах. — Мне бы не хотелось этого видеть, — поджал он губы подковкой. — Я еще очень близок к своей разумной форме. Налив ведро воды в котел и ободрав кору с березовых веток, Гермиона принялась готовить основу для зелья. Она старалась не обращать внимания на то, как за ее спиной что-то хлюпает и хрустит. И чем больше Люциус погружался в свое занятие, тем громче напевал монах какую-то деревенскую песенку. Чтобы отвлечься от происходящего, она открыла небольшую книгу, которую монах позабыл здесь во время их подготовки. Гермиона рассматривала красочные, затейливо изукрашенные картинки, изображающие жития святых, до тех пор, пока не услышала всплеск в котле и не поняла, что Малфой закончил свою работу. С замиранием сердца она обернулась, готовясь увидеть реки крови и части расчлененного тела, но одежда накрывающего котел крышкой Люциуса, на удивление, осталась чистой, а труп бесследно исчез. На ее лице, должно быть, отразилось настолько явное изумление, что Малфой фыркнул: — Не все ритуалы требуют такой театральности, как в маггловских фильмах. — А что ты знаешь о маггловских фильмах? — самые жуткие подозрения Гермионы не оправдались, и она немного расслабилась. — Они очень нравились моей покойной жене, — тихо ответил Люциус. Только сейчас Грейнджер заметила, насколько потерянным он выглядит. С того самого момента, как они попали сюда, он впервые позволил себе так раскрыться. После всего, через что они прошли, единственное, что могло поглотить его в пучине безнадежности, было мыслью, что он сейчас совершенно одинок. — Драко они тоже очень нравятся, — на свой страх и риск решительно сказала Гермиона. — Зато когда он окончательно переедет к Поттеру, сможет увидеть их все, — отгоняя от себя мысли о Нарциссе, проговорил Малфой. У Гермионы словно гора с плеч свалилась — он все знал. И теперь можно было не ходить вокруг да около, раз он и так был в курсе, что его сын — гей и у него отношения с Гарри; и он, кстати, вовсе не умирал от сердечного приступа, как думал Драко. Гермиона так обрадовалась, что захотела его обнять. Да и Гарри был бы счастлив узнать, что Люциус, по крайней мере, принял этот факт. — Даже не знаю, — осторожно ответила Гермиона. — Ребята живут совсем рядом с новым полем для квиддича. Думаю, они не прочь приобрести себе небольшой домик. — Да ну? — оживился Малфой. — Кто знает, может, не так уж это и плохо... Гермиона усмехнулась и понимающе покачала головой, после чего снова уткнулась в книгу. И потому совсем не заметила того, каким пристальным взглядом посмотрел на нее Люциус. — Что ты так внимательно изучаешь? — Это моя книга псалмов, — гордо сказал монах. — Я сам ее переписал, когда еще жил в монастыре. — Ты?! — удивилась Гермиона. — Она такая красивая. — Забери ее с собой, — предложил ей призрак. — Здесь ведь все равно пропадет. Барон псалмы читать не будет. Единственный раз, когда я видел, как он молится, случился тогда, когда он собирался в длительный поход. — Спасибо, — быстро произнес Люциус, прежде чем Грейнджер успела сказать хоть слово. — Уверен, школа будет рада получить подобный подарок. Брови Гермионы недоуменно поползли вверх, но она тут же сообразила, о чем идет речь, и тепло улыбнулась: — Конечно. Ее будут очень бережно хранить. Спасибо тебе.