Это не мяч виноват, это руки такие!

Ивану кажется, что он перестал понимать испанский язык: он не успевает за быстрым обменом краткими репликами. Или дело в том, что просто невозможно сосредоточиться, когда по твоему телу порхают выразительные пальцы, будто наигрывая изысканную мелодию в четыре руки, а ты сам — инструмент, может быть, не слишком высокого класса, но эти руки научили тебя отзываться на каждое прикосновение — смуглые руки, так ярко выделяющиеся на лишь слегка зазолотившейся на солнце коже. Иван любит Испанию. Он любит музыкальные резковатые жесты, бархатные оленьи глаза, томные ресницы и длинноватые носы... Иван опускает веки, стремясь почувствовать больше, но получает легкую пощечину и встречается взглядом с Лукасом. Лукас смотрит снизу, распахивая глаза невинно, но в его улыбке всегда есть капля яда — Иван наклоняется и сцеловывает её вместе с тихим смехом, чувствуя, как затылок ему прожигает взгляд Серхио — смертельно серьёзный, каким он бывает только во время секса: расфокусированные глаза, кажется, смотрят только в твою сторону, и так будет вечно, всегда, хотя уже завтра Серхио будет так же смотреть на кого-то другого. Но каждый раз — искренне. Иван всегда сдается Испании, испанцам. Он позволяет им всё, ёжась голышом от сквозняка в холле: они не добрались даже до гостиной. Серхио обнимает его, прижимаясь грудью к спине, и вдувает в ухо вместе с теплым воздухом тягучее: «Тебе понравится». Вероятно, это окончание фразы — Ивану все равно. Он откидывает голову Серхио на плечо, и они стоят, чуть покачиваясь. Иван не пытается даже вытянуть руку назад — по их неписаным правилам он только принимает то, что ему предлагают. Или не принимает — так тоже было пару раз — но сегодня день классики и тепла, день поцелуев и объятий. Лукас возращается как раз тогда, когда Иван осознает его отсутствие. Накидывает что-то светлое ему на голову, помогает найти ворот и просунуть руки в рукава. Серхио обходит Ивана и держит за плечи, медленно облизывая губы и восхищенно присвистывая. Лукас пританцовывает рядом — сегодня они с Серхио одеты одинаково: темно-синие футболки и черные джинсы, и ни один из них ни кнопки не расстегнул. Серхио подталкивает Ивана к зеркалу — огромному, в полный рост — даёт возможность увидеть, как плещется вокруг обнажённых бёдер сливочный подол форменной футболки, как вызывающе выпирает сосок рядом с эмблемой Королевского клуба, и с размаху притискивает к холодной поверхности, отпуская себя, с рычанием впиваясь зубами и пальцами, сминая ткань, задирая её чтобы потереться жесткой ширинкой о ягодицы, и Иван, наблюдая собственный стон, оседающий туманом на стекле, боится, что утонет, не успев задать самый важный вопрос: — Чьё? — Сегодня всё твое, детка, — отзывается Лукас, слегка задыхаясь, — он любит вначале наблюдать и сейчас уже наверняка расстегивает штаны, лаская себя. — Чьё имя? На этот раз Лукас понимает и хрипло смеётся: — Сюрприз.