Когда уходит мрак

      — Вы же понимаете, что ваш брат — сложный случай.       Маркус кивнул. Разумеется, он понимал! Пока что смутно осознавал детали, но уж насколько сложный случай, точно понимал. Просто не будет.       Доктор Фергюсон сидела напротив него и смотрела по-доброму, что во многом успокаивало. И всё равно Маркус то и дело ерзал на вроде бы удобном стуле в ее кабинете.       Доктору Фергюсон было около пятидесяти, очень светлые волосы собраны в пучок, в уголках губ застыла мягкая полуулыбка.       — Вы твердо решили забрать его домой? — спросила она. — Простите, я обязана убедиться, что вы готовы взять на себя такую ответственность.       — Да.       — Я рада, мистер Вуд. На самом деле, адаптация дома пройдет куда быстрее, чем в любом специальном заведении. Джейкоб верит вам.       — Верит?       — Ему рассказывали о старшем брате. Когда вы познакомились, он уже вам доверял. Вы для него что-то такое же четкое, как родители, но… другое.       — Уж я надеюсь.       Доктор кивнула, она была в курсе всех запутанных семейных отношений. Но Маркусу надо было хоть что-то говорить, отвлечься от главного, поэтому он пояснил, хотя понимал, что это излишне:       — Родители развелись, когда мне было семь лет. С тех пор я видел мать всего пару раз. Знал, что у нее другая семья, но она никогда не рассказывала. Ни мне, ни отцу. А потом отец снова женился, моя мачеха — чудесная женщина. Они не знали, как живет моя мать и ее новая семья. Я даже не знал, что у меня есть брат.       Доктор кивнула. Она точно была в курсе всех деталей, но не прерывала, как будто понимала, что Маркусу необходимо выговориться. Может, и правда понимала. Вообще-то они предложила ему психолога после всего случившегося, но он отказался.       — Я не знал, — повторил Маркус. — Иначе бы…       Он запнулся. Иначе бы что? Он понятия не имел, где живет мать с новой семьей! Не знал вообще ничего — а если бы даже и знал, что бы он мог? Внутренний голос нашептывал, что Маркус мог бы заявить в органы опеки. Возможно, всё пришло бы к той же точке, что и сейчас, но гораздо раньше.       — Я понимаю, мистер Вуд, — мягко сказала доктор Фергюсон. — Не стоит винить себя. Вы не знали о расстройстве вашей матери или жестокости ее мужа. Вы даже не знали о том, что у них есть ребенок, ваш единоутробный брат. Я хочу сказать, мистер Вуд, что не стоит брать на себя заботу о Джейкобе только из-за чувства вины. Ему понадобится куда больше. И вам тоже. Я хочу убедиться, что вы это осознаете.       — Конечно. Он… скажите, Джейкоб, ну…        Маркус замялся, не зная, как именно спросить, чтобы это не прозвучало грубо. Доктор Фергюсон и так поняла:       — У него нет аутического расстройства, мистер Вуд. Наоборот, тесты говорят, что уровень интеллекта вашего брата даже выше среднего. Но его жизненный опыт не больше, чем у маленького ребенка. Ваша мать называла это «домашним обучением», но на самом деле, Джейкоб почти не учился и крайне редко покидал свою комнату. Вы там были?       Маркус сцепил ладони и кивнул. Он бы не назвал это комнатой! Точнее, она как раз была, на втором этаже. Очень миленькая, подходящая ребенку — и явно давно не использованная. Как сказали Маркусу, скорее всего, Джейкоб действительно жил там сначала. А потом стал расти, задавать вопросы, может, даже попытался сбежать. Поэтому его перевели в другую «комнату», где он и жил долгие годы.       Подвальное помещение, в котором не было даже окон. Просторное, утепленное, никаких цепей или еще каких-то ужасов — но и никаких индивидуальных черт. Маркус знал, что Джейкобу четырнадцать, но это не было комнатой подростка. Ни плакатов на стенах, ни дурацких рисунков или гирлянд, какая была у самого Маркуса в доме родителей. Безликое бедное помещение, только на столе лежало несколько учебников. Строгие книги на полке, никаких комиксов или ярких пятен.       Маркус всегда недолюбливал замкнутые пространства. Он не мог отделаться от мысли, что это не комната, а собачья конура, просто больше, а цепь — невидимая. Он был там с каким-то соцработником, и тот бесстрастно говорил, что шизофренические видения матери заставляли ее думать, будто она оберегает сына от жестокого мира.       Она держала Джейкоба взаперти и верила, что спасает его. А ее муж чаще всего был слишком пьян, чтобы возражать. Как подозревал Маркус, ему было плевать на сына, пока жизнь шла своим чередом, а мать снимала деньги со счета, доставшегося ей от отца. Этого хватало на скромную жизнь, дом в отдалении от других и алкоголь для мужа.       Джейкобу было четырнадцать, а он мог по памяти рассказать все разы, когда бывал в городе. С мамой, конечно же. Их было одиннадцать.       Маркусу тогда показалось, он задыхается в этом подвале. Бросив соцработника, он выбежал наружу и пытался отдышаться. А потом снова и снова жадно глотал воздух, когда думал о том, что этот двор — единственная «природа», которая была доступна Джейкобу. По воскресеньям. Под присмотром матери.       — Я заберу брата к себе, — решительно сказал Маркус. — Я знаю, что у него нет признаков болезни матери, так что с этим проблем не возникнет. У меня собственный дом, я неплохо зарабатываю и осознаю всю ответственность. Но Джейкоб мой брат, я не хочу, чтобы он оставался в клинике или приюте. Я — его единственный родственник.       Доктор Фергюсон кивнула:       — После смерти вашей матери отец Джейкоба сбежал. Его ищут, не волнуйтесь. Как вы знаете, он лишен родительских прав, ему предъявлен ряд обвинений.       — Надеюсь, скоро найдут.       — Очень рада, что Джейкобу повезло хотя бы с братом. Он далеко не глупый мальчик, просто социально неприспособленный. Он общался в клинике с другими детьми, но ему с ними очень сложно. К тому же, его опыт по жизни не как у четырнадцатилетнего, а как у маленького ребенка. Ваша мать позаботилась об этом. Но если вы будете достаточно терпеливы, он сможет адаптироваться. И я, и другие врачи помогут вам.       — Когда я смогу забрать его домой?       — Осталось пара формальностей, так что, думаю, на следующей неделе. Скажите, мистер Вуд, вы ведь не женаты?       — Разведен. Думал, мы будем жить в доме с женой, но не сложилось. Мы оказались разными людьми.       — Вы поддерживаете с ней связь?       — Иногда встречаемся на барбекю. Она и ее новый муж и я с подругой.       — Подруга живет с вами?       — Мы… думали о том, чтобы съехаться, но потом мне позвонили и сообщили о смерти матери, о Джейкобе… Трейси всё понимает, мы решили повременить.       Доктор Фергюсон снова улыбнулась:       — Для Джейкоба только лучше, если первое время вы будете вдвоем. Я рада, что у него есть вы. Джейкоб — диковатый, не умеющий общаться подросток. Но на самом деле, он очень добрый.       Они были похожи внешне.       По крайней мере, так казалось Маркусу. Да и все, кто занимался этим делом (и сообщил ему свое мнение), в один голос твердили, что братья очень похожи. Одинакового худощавого телосложения и почти одного роста: Джейкоб на полголовы ниже.       Оба унаследовали от матери темные волосы и глаза — к счастью, никому из них не передалась ее болезнь.       Носы у них были одной формы, только Маркус свой сломал еще в школе в драке, так что тот сросся не очень хорошо, и теперь был чуть кривоват. А у Джейкоба слишком бледная кожа, под которой виднелись синие ленты вен. Как подозревал Маркус, если Джейкоб будет больше проводить времени не в спертом воздухе, то братья станут еще более похожими.       Джейкобу было четырнадцать, Маркусу — двадцать шесть. Оба выглядели моложе своего возраста. Но главное отличие заключалось в том, что Маркус всегда держался по жизни уверенно. Он действительно считал, что ему повезло и с отцом, и с мачехой. Конечно, бывали сложности и непонимание, но в целом, они мягко направляли сына, но никогда не пытались воплотить в нем свои нереализованные мечты.       В детстве Маркусу нравился футбол, он даже был какое-то время капитаном школьной команды. Потом, правда, забросил спорт и увлекся чтением. В учебе никогда не был отличником, но баллов хватило, чтобы поступить в колледж, а позже он без труда устроился редактором в крупную газету. Всегда уверенный, знающий, когда пустить в ход улыбку, а когда достаточно сухого профессионализма.       Сейчас Маркус работал из дома, и это, безусловно, было на руку. Он легко сходился с людьми, но спокойно мог прожить без их общества, поэтому и дом покупал на окраине, так что соседи были на некотором удалении.       Когда-то он собирался жить здесь вместе с Ребеккой. Но к тому моменту, как Маркус договорился о покупке дома, они уже оформили документы на развод. Он решил не давать задний ход, и теперь радовался, что не пришлось приводить Джейкоба в маленькую городскую квартирку, где он раньше жил. Там даже ночью было шумно из-за машин за окном.       Джейкоб сильно отличался от брата именно в манерах. Он молчал большую часть времени, просто потому что привык быть неразговорчивым. С интересом смотрел на город, пока они ехали в такси, но не пытался подобраться ближе к окну.       Вещей у Джейкоба почти не было. Его одежда умещалась в одну небольшую сумку. Другие вещи Маркус решил не забирать, посоветовавшись с врачами. «Лучше, если ничто не будет напоминать ему о прежнем месте. Он должен понять, что вы — не его родители».       Джейкоб остановился на пороге дома, прищурился, когда Маркус включил свет. За окном уже сгустились сумерки, и Маркус, что-то небрежно болтая, чтобы Джейкоб привык, хотел показать ему дом, а с утра начать обживаться.       Он осекся и обернулся, когда понял, что Джейкоб не следовал за ним, а так и стоял у входной двери. Переминался с ноги на ногу, втянув голову в плечи, и теребил лямку небольшой спортивной сумки со своей одеждой.       Маркус ожидал, что Джейкоб как-то отреагирует, но он просто стоял, чем совершенно обескураживал. Только потом Маркус вспомнил, как ему говорили: Джейкоб стесняется начинать разговоры и попросту этого не умеет.       — Что такое? — спросил Маркус. — Что-то не так?       Вообще-то он очень боялся, что не справится и сделает только хуже. Не сможет. И сейчас ему начинало казаться, он успел что-то напортачить прямо с порога.       — А где… — голос Джейкоба звучал хрипло, он прочистил горло. — А где можно мне быть?       Маркус не сразу понял вопрос, и Джейкоб, видимо, по-своему расценил его молчание. Глянул почти испуганно и отступил еще на шаг назад, вжимаясь спиной в дверь. Как будто не был уверен, что вообще может находиться в этом доме.       — Везде, — торопливо сказал Маркус. — Теперь это и твой дом, Джейк. Ты можешь ходить здесь везде. Я был бы очень рад, если бы ты так делал.       Джейкоб, кажется, немного расслабился и кивнул. Но так и не выпускал из рук сумку и не произнес ни слова, пока Маркус показывал ему дом.       Для Джейкоба он приготовил отдельную комнату на втором этаже, правда, она была такой же безликой, как прежнее жилище брата, и Маркуса это сильно коробило. Он решил, что первым же делом узнает, чем вообще интересуется Джейкоб, какой бы он хотел видеть свою комнату. Тогда они и развесят плакатов, купят вещей… более личных.       Маркус почти не спал этой ночью.       Ему снились какие-то вязкие непонятные сновидения, утром он не мог вспомнить ни одно из них. Он оставил дверь комнаты открытой и чутко вслушивался, если вдруг Джейкобу что-то понадобится. Но за стенкой царила тишина — похоже, брат крепко спал.       Или тоже не мог уснуть, но лежал тихо, как мышка.       Утром Маркус первым делом заглянул к Джейкобу: если бы тот спал, не стал будить, но Джейкоб не спал. Он стащил матрас с постельным бельем с кровати вниз, где и лежал. Его большие испуганные глаза уставились на заглянувшего Маркуса.       Окно было завешено плотным покрывалом, которое почти не пропускало свет.       — Идем завтракать, — сказал Маркус.       — Я сейчас всё уберу, — тихо сказал Джейкоб, в его голосе слышался страх. — Сделаю, как было.       — Делай так, как тебе удобнее.       Джейкоб спустился вниз минут десять спустя. Уселся на краешек стула, зажав ладони между коленями. Он надел простую футболку и джинсы из своих вещей, и Маркус в очередной раз подумал, какие они… неброские. Так может одеваться кто угодно и где угодно.       Телевизор в подвале Джейкоба был, но, как понял Маркус, он показывал буквально один-два канала, которые мать сочла подходящими. Джейкоб смотрел много фильмов, но никаких новостей.       На его одежде нигде не было логотипов, героев мультиков или фильмов. Даже ярлычки везде надежно не просто отрезаны, а спороты. У матери явно был на эту тему какой-то пунктик.       Маркус поставил на стол две миски с залитыми молоком хлопьями. Подготовил тарелку с бутербродами, вазочку с какими-то крекерами. Он любил готовить, но ни черта не понимал в сервировке стола. Мачеха всегда вздыхала и с улыбкой говорила, что в этом он в отца.       Джейкоб как будто неуверенно взял ложку, попробовал хлопья.       — Всё в порядке? — Маркус приучал себя спрашивать. — Извини, я даже не спросил, как ты относишься к хлопьям, просто привык их есть… может, хочешь что-то другое?       Джейкоб даже головы не поднял, только качнул ею и начал торопливо есть.       Это будет сложно, подумал Маркус. Очень сложно.       Как и многие дети, в детстве он хотел собаку. Задорного вислоухого щенка, который бы вылизывал ему лицо, а он позволял ему спать в постели (в тайне от родителей, конечно). Отец был категорически против, он животных никогда не любил. Мачеха тоже не жаждала слюнявого пса — почему-то она считала, что все собаки слюнявы.       А потом ее сестра попросила присмотреть пару недель за Печенькой, пока они отдыхали на Багамах.       Маркус понятия не имел, кому пришло в голову называть огромную дворнягу Печенькой. У тёти явно богатое воображение. Ко всему прочему, собака оказалась дико привязанной к хозяевам, поэтому большую часть времени она тосковала.       Маркус пытался кормить ее вкусняхами, играть с ее любимым мячиком, выданным тётей. Расчесывать, водить на прогулку. Печенька смотрела на него с невыразимой тоской, ложилась посреди комнаты и клала голову на лапы.       — Лучше бы выла, — вздохнула мачеха.       Маркус совершенно не понимал, что нужно Печеньке, как сделать так, чтобы ей стало наконец-то хорошо. Он расстраивался, бежал домой после школы, но ничего не выходило.       Правда, когда тётя вернулась, Печенька так радовалась, что снесла пару ваз, пока виляла хвостом.       Вот и теперь Маркус видел, что Джейкобу некомфортно, чуял, что-то не так, но совершенно не мог понять. В отличие от Печеньки, Джейкоб никого не ждал — но, как и собака, молчал и не говорил, что не так.       Может, и сам не знал. Вряд ли у него был большой опыт в выражении собственных мыслей.       Джейкоб и сам походил на зверька, который боялся ненароком сделать что-то не так, и Маркус невольно задумался, это из-за того, что теперь всё непривычно? Или и дома его ругали, когда он делал что-то «не так»? Хотя что он вообще мог делать, большую часть времени запертый в своей «комнате»!       Джейкоб съел половину миски хлопьев, когда замер и оставил ложку. Голову он так и не поднимал.       — Джейк? — позвал Маркус. — Что случилось?       Вместо ответа тот молча выскользнул из-за стола и устремился в туалет. Перепуганный Маркус как раз нагнал его в тот момент, когда Джейкоба выворачивало, и весь завтрак оказался в унитазе.       — Ох, — Маркус сел рядом на пол, не уверенный, стоит ли ему погладить брата по спине, или будет только хуже. К чужим прикосновениям Джейкоб тоже не привык. — Тебе вкус молока не нравится или аллергия на него?       Вообще-то врачи показали ему медицинскую карту Джейкоба, которую успели составить, и он был на удивление здоровым. Никаких аллергий… вроде бы. Может, Маркус что пропустил?       — Вкус, — выдавил Джейкоб.       Тяжело дыша, он привалился к туалетной стенке, и так и не поднимал глаз на Маркуса, теребя подол футболки, где распустились нитки.       На животе мелькнул старый шрам. Маркус знал, что у Джейкоба их несколько, но как он их получил, брат упрямо не говорил. Джейкоб вообще был и с врачами настолько неразговорчивым, что узнать многое доподлинно оказалось невозможным. Он рассказал о матери, но ни о чем больше.       Еще было известно, что соседи думали, будто Джейкоб — очень болезненный мальчик и на домашнем обучении. А друзей ни у него, ни у его родителей не было. Никто не знал, что происходило за закрытыми дверьми дома.       — Ты меня прогонишь? — тихо спросил Джейкоб, не поднимая глаз.       — Что? Почему?       — Потому что от меня одни проблемы.       Маркус открыл рот, соображая, что и как лучше сказать. Закрыл его. Потом тоже негромко спросил:       — Ты поэтому не сказал, что не любишь молоко? Боялся, я буду недоволен и прогоню тебя?       Джейкоб кивнул.       — Мама говорила, это капризы… а отец ворчал, что от меня одни проблемы. И… ну, я знаю, что я и для тебя проблема. Я глупый.       Последняя фраза не была сказана с обидой или какими-то иными эмоциями. Джейкоб как будто констатировал факт, правда так считал. Он наконец-то поднял взгляд, напоминая испуганного, но упрямого зверька:       — Мне сказали, что мама была не права, что люди живут не так, но я мало об этом знаю. Я просто проблема.       Маркус не знал, что сказать. Отчасти Джейкоб был прав, он действительно мало что знал и понимал — и пугало именно то, что он это осознавал. Отчасти Маркус понимал, что просто сказать о том, что он не проблема, будет мало. Придется как-то это показывать.       — Я не собираюсь тебя выгонять, — сказал Маркус. — Но мне понадобится твоя помощь. Давай ты будешь мне говорить, что тебе нравится, а что нет. Это нормально, и я не стану сердиться. Что, например, насчет яичницы?       На лице Джейкоба отразилось что-то вроде тени улыбки. Он кивнул, а потом добавил, будто спохватившись:       — Я люблю яйца.       — А еще что любишь? Скажем… что тебе нравилось делать в свободное время?       Джейкоб хмурился и молчал так долго, что Маркус почти отчаялся дождаться ответа. Пока не услышал тихое:       — Рисовать.       — Прекрасно! Карандаши? Фломастеры? Может, краска? Купим, не проблема.       Джейкоб уставился на него, и на этот раз сначала проступило удивление, а уж потом страх.       — Я не знаю, что это, — наконец, выдавил он. — У меня только ручка была.       Маркус на мгновение замер. Мать уже мертва, а вот отцу Джейкоба хотелось хорошенько дать по лицу. Жаль, он в бегах.       — Тогда я покажу тебе, Джейк.