2.
14 ноября 2019 г. в 03:52
С Джейкобом было сложно.
Маркус понял, почему ему задавали столько вопросов. Уточняли, осознает ли он, во что ввязывается — не такими, конечно, словами, но суть в этом.
Маркус считал, что он неплохо разбирается в людях. Может их легко понять. А если нет, то знает, какие вопросы задать, чтобы разобраться.
Ничего особенного, на самом деле. Люди — не такие уж сложные существа, Маркус легко находил язык с любыми.
Что творится в голове у Джейкоба, понять было невозможно. Хотя все его эмоции тут же отражались на лице, скрывать он не умел. По крайней мере, когда всё-таки поднимал голову. Но вот его реакции Маркус никогда не мог предсказать заранее.
А еще Джейкоб оказался робким и стеснительным — видимо, по характеру. Это наложилось на то, что он слишком боялся сделать что-то неправильно, и в итоге Маркус порой был готов выть. Он не понимал, что такого сложного в том, чтобы просто сказать? Или сделать удобнее?
А Джейкоб не понимал, как это.
Первые дни он боязливо исследовал дом. Особый восторг вызвали окна — хотя в собственной комнате он упорно завешивал окно, видимо, так ему было привычнее. И плохо спал. Это Маркус понял пару дней спустя, по темным кругам под глазами Джейкоба и по тому, как он едва не уснул за обедом.
Тут Маркус не отставал. Он хотел понять, может, Джейкобу кровать неудобна? Или комната слишком непривычна? Или просто так влияет смена обстановки?
— Я боюсь засыпать, — наконец, тихо признался Джейкоб. — Боюсь, что проснусь, и всё исчезнет.
В итоге уснул он вечером, под просмотр фильма, пока Маркус сидел рядом. У того как раз возникла работа: написать статью стоило до утра и получить неплохие деньги за срочность. К тому моменту Маркус уже понял, что взятый им отпуск надо продлить, а вот от зарплаты отказываться не стоит. Он притащил в гостиную ноутбук, сделал себе кофе и половину ночи писал.
Джейкоб спал на диване рядом, когда фильм закончился, тишину разгонял только стук клавиш, а единственным светом стал экран ноутбука.
Маркус посматривал на Джейкоба и видел, что тот часто просыпался, быстро смотрел на Маркуса, как будто проверял, что тот еще здесь, и снова засыпал.
Что ж, если это поможет, они могут пока остаться в гостиной. Маркусу было не принципиально. Тем более, утром он видел, что брат и правда выспался куда лучше.
Думать о Джейкобе как о брате было странно и удивительно. В детстве Маркус, как многие дети, хотел брата или сестру, не очень понимая, что это значит. Только смутное, что тогда он будет не один.
Родители развелись, когда ему было семь, а снова женился отец, когда Маркусу исполнилось одиннадцать — солидный возраст, чтобы и не вспоминать о брате или сестре.
Когда ему позвонили и сообщили, что с матерью произошел несчастный случай, и она мертва, Маркус не испытал особых эмоций. В последний раз он виделся с ней лет пять или шесть назад. Они никогда не были близки, а в последнюю встречу еще и ее поведение показалось Маркусу странным.
Он не удивился новости, что у матери, оказывается, было шизофреническое расстройство, с которым она крайне редко ходила ко врачу. Маркус даже мог понять, почему она не жаждала пить таблетки — тогда он еще полагал, что там ничего серьезного.
Он не удивился, что мамин муж сбежал в неизвестном направлении. Дом принадлежал ей и был наследством от дедушки, на которое муж прав не имел. А похоронами и формальностями он не пожелал заниматься. Скорее всего, прихватил оставшиеся деньги и свалил напиваться.
Маркус не удивился и потер переносицу, слушая телефон. Всё это не вызывало эмоций — для него матерью давно стала мачеха Элис. В голове Маркуса уже складывался план действий, как уладить все формальности, когда он услышал фразу:
— Возможно, вы захотите поговорить с братом.
— С кем? — не понял Маркус. — Видимо, это ошибка. У меня нет брата. У матери не было детей во втором браке.
На том конце замолчали. Прокашлялись.
— Думаю, лучше поговорить лично. Вы могли бы приехать, мистер Вуд?
За два часа дороги до соседнего города Маркус успел привести мысли в порядок. Так что с порога начал удивляться: как такое вообще возможно? Как можно четырнадцать лет скрывать ребенка?
Как оказалось, мать не то чтобы скрывала. Джейкоб проходил необходимые медицинские обследования — хотя врачи чаще сами приезжали. Дома у них было хорошо и уютно. Соседи тоже знали о Джейкобе. Все считали его замкнутым робким мальчиком, слишком болезненным, на домашнем обучении. Не такая уж и редкость.
Когда Маркус впервые увидел Джейкоба, тот сидел на больничной койке. Сжавшийся, потерянный. Маркус долго наблюдал за ним через стекло, и за это время Джейкоб ни разу не пошевелился.
Он был здоров, ему просто кололи какие-то витамины и не знали, что с ним делать. С ним беседовали психологи, его выпускали в игровые комнаты к другим детям. Никаких признаков агрессии у Джейкоба не было, но и на контакт он не шел.
Когда Маркус вошел в палату, Джейкоб вскинул голову и уставился на него огромными темными глазами, так похожими на мамины. Не произнес ни слова, и на лице его отражалась тупая обреченность.
— Я не буду делать процедур, — торопливо сказал Маркус. — Я вообще не врач. Я… меня зовут Маркус.
Было странным говорить что-то вроде «я твой брат», но, как оказалось, Джейкоб и так знал. Его лицо в тот момент осветила искренняя улыбка — Маркус потом долго ее больше не видел.
— Ты мой брат, Маркус.
Наверное, в тот момент он впервые подумал, что не хочет, чтобы Джейкоб оставался в клинике или попал в приют.
Утвердился в этой мысли, когда увидел «комнату» Джейкоба в его доме.
Трейси пришла спустя шесть дней. Конечно же, не вовремя.
Наверное, все дни были бы «не вовремя», но в тот Маркус чувствовал себя особенно замотавшимся.
Накануне он вместе с Джейкобом ездил к доктору Фергюсон. Всю дорогу брат молчал и, кажется, даже не двигался. Маркус почти слышал, как с глухим звуком опускаются металлические створки, которые отгораживали Джейкоба от внешнего мира — он так привык не иметь с ним дела, что и сейчас закрывался.
Доктор Фергюсон не унывала и говорила, что это нормально, и они будут продолжать, но призналась в разговоре с Маркусом, что Джейкоб почти не разговаривал сегодня на сеансе.
— Это нормально. Для него переезд к вам в любом случае стресс. Вы и сами выглядите усталым.
Маркус рассказал, что плохо спит — и о том, что у Джейкоба та же проблема. Доктор Фергюсон покивала, выписала какое-то снотворное — на всякий случай. А к нему еще успокоительные — тоже на всякий случай.
Маркус честно заехал и всё купил, но с унынием смотрел на таблетки. Они никогда не казались ему решением проблем. Джейкоб не произнес ни слова за всю дорогу и даже вечером. Хорошо хоть, не отказался выбрать фильм.
Он обожал кино. Старые вестерны, исторические мелодрамы, фантастику. Он обходил стороной только фильмы о современности — как подозревал Маркус, многого в них не понимал.
И жестокость. Джейкоб терпеть не мог смотреть на жестокость. Он никогда не выбирал боевиков или ужастиков, а если в обычном фильме было что-то жестокое, он ничего не говорил, но весь сжимался.
Фильм вечером был какой-то романтической комедией про художника, Маркус смотрел вполглаза, а потом молча принес одеяла в гостиную. В итоге он сам не досмотрел фильм и уснул первым.
А сегодня решил, что стоит наконец-то доехать до торгового центра, показать всё Джейкобу и набрать ему уже художественных материалов. Он достаточно освоился в доме.
Маркус не учел, что Джейкоб вряд ли часто видел подобные скопления людей. Если вообще видел. И уж конечно он об этом не сказал.
Сначала всё шло хорошо: подземная парковка была безлюдной и тусклой. Маркус даже не задумался, когда прошел через разъехавшиеся двери и начал подниматься по эскалатору к основным этажам.
Он заподозрил неладное, когда увидел, как сильно Джейкоб сжимает резиновую ленту перил. Брат молчал — ну, конечно! — но затравленно оглядывался на людей по сторонам. Он явно чувствовал себя до такой степени плохо, что даже первым подал голос:
— Мы можем уйти, Маркус? Пожалуйста…
Повернуть обратно на двигающемся эскалаторе они не могли, пришлось добраться до верха, и к тому моменту Джейкоба уже трясло. Пока они вернулись к машине, у него случилась настоящая истерика, он толком не мог успокоиться всю дорогу домой.
При этом явно очень хотел, так что выходило еще хуже. Джейкоб постоянно извинялся, считая себя виноватым, и это начало раздражать даже Маркуса. Хотя умом-то он прекрасно понимал, что Джейкоб ни в чем не виноват. Он просто пока не готов к таким походам.
Дома Джейкоб успокоился и тихо сидел в кресле, весь сжавшись. А у Маркуса разболелась голова. Он выпил таблетки и откинулся на диване, ожидая, когда они подействуют. Помассировал виски.
Он никак не ожидал, что Джейкоб снова сорвется.
Прикосновения тот не любил, но тут сам теребил Маркуса, никак не мог ничего выговорить, захлебываясь словами, слезами и эмоциями. Он казался таким испуганным, что Маркус и сам оторопел, ничего не мог понять.
Пока Джейкоб наконец-то не выговорил:
— Только не умирай, как мама!
— Эй, да всё в порядке, это просто мигрень. Я не собираюсь умирать.
В итоге таблетка от головной боли подействовала, Джейкоб успокоился, но Маркус всё равно достал выписанное доктором Фергюсон успокоительное и решил, что не помешает им обоим.
И тут пришла Трейси.
Она не была похожа на первую жену Маркуса. Та тоже была журналистом, правда, предпочитала светские мероприятия и писать о них — так они потом с Маркусом и расстались. Ему нравились вечера дома, а ей надо было сиять и принимать участие в светской жизни. Там-то она и познакомилась с Эриком, к которому ушла. Правда, расставались без драм и сохранили чудесные отношения.
Трейси работала в баре, где порой любили пропускать по стаканчику Маркус и пара его друзей еще с колледжа.
Она коротко стригла светлые волосы, чтобы они чуть прикрывали уши, стильно одевалась, много улыбалась и ярко красилась. Джейкоб во все глаза пялился на какой-то немыслимый сарафан Трейси из лоскутков и на ее тяжелые ботинки.
Маркус запоздало вспомнил, что она вообще-то звонила и предупреждала о визите. И он сам сказал, что всё нормально, пусть приходит и познакомиться с Джейкобом.
Как ему вообще могло прийти в голову, что это хорошая идея?
Сначала Трейси горела энтузиазмом. Но «бедный братик» ее ожиданий явно не оправдал. Особенно сегодня. Джейкоб молчал, забившись на кресло, ошалело поглядывал на без устали говорившую Трейси.
Она принесла молочные кексы.
Когда два часа спустя Джейкоб бочком двинулся в туалет, его чай так и остался стоять нетронутым. Стоило ему уйти, Трейси посмотрела на Маркуса. Он уже знал, что ее сжатые губы четко показывают, как она разочарована.
— Думала, он поживее будет.
— У нас был тяжелый день.
— Да, я заметила, — вздохнула Трейси. — Ты выглядишь усталым.
— Я правда очень устал.
Маркус думал, этого хватит, чтобы Трейси ушла. Нет, он правда рад ее видеть, просто сегодня неподходящий день. Хоть он вежлив, она ведь должна это понять?
Трейси не поняла. Вздохнула и взяла кекс.
— Когда ты говорил, что не против семьи и ребенка, я думала, мы сначала заведем собаку. Короче, что-то не такое радикальное.
Маркус начал медленно закипать.
— Он мой брат. А не собака.
— Я понимаю, Маркус. Но ведь он совершенно дикий. Может, всё-таки стоит подумать о специализированном заведении? Где понимают, как обращаться с такими случаями.
— Вряд ли.
— Я понимаю, ты против приютов, но… какая-нибудь клиника. Ты сможешь приезжать туда.
— Он же не псих.
— Нормальным тоже не кажется.
Маркус сжал кулаки. Трейси ничего не замечала. Она вздохнула и вернула кекс на место.
— Маркус, мне правда жаль твоего брата. Но если у него не было жизни, зачем ломать еще и свою? У нас вообще-то были планы. Ты правда хочешь быть вечной нянькой? У тебя есть работа, своя жизнь.
— Уходи.
— Что?
— Уходи, Трейси. И больше не возвращайся. Спасибо за кексы.
Она не нашлась, что ответить, хотя явно хотела. Напоследок кинула что-то гневное вроде того, что Маркус не стоит и ее ногтя, и пусть нянчится со своим зверенышем, если так хочет.
Молча закрыв за ней дверь, Маркус вернулся в комнату, взял тарелку с кексами и отправил их в мусорное ведро. Он как раз подумал, что давно нет Джейкоба, когда увидел, что он сидит на лестнице, обхватив себя руками.
Наверняка всё слышал.
Маркус уселся на ступеньку рядом, и Джейкоб даже не отодвинулся. Продолжил смотреть в одну точку.
— Она ведь права, — тихо сказал он. — Мне лучше вернуться в клинику. Ну, или куда там.
— Тогда я тут точно с ума сойду.
Джейкоб глянул с удивлением. Тут же смутился и снова опустил глаза.
— Сегодня ей не нравишься ты, завтра не понравился бы я или какие-то мои проблемы. Хорошо, что ушла сейчас. — Маркус помолчал. — Она хотела переехать ко мне, а мне было плевать. У меня прекрасная работа, отличный дом, нет проблем с женщинами. Я могу считаться успешным состоявшимся человеком. Но я даже думал вернуться в офис, чтобы не было так тоскливо.
— Почему тоскливо?
— Хотел бы я знать! Но дни как будто были вязкими, бессмысленными. Один перетекал в другой, а я даже не замечал их. Сплошная серая пелена. Тот звонок и вся эта история всё изменили.
Джейкоб молчал, а Маркус подумал, что давно он сам не был настолько искренним в своих словах. Даже стало неуютно, и он усмехнулся:
— Не знаю, как я мог быть с Трейси.
— У тебя плохой вкус.
Маркус не сразу понял, что это шутка, но увидел улыбку Джейкоба и сам рассмеялся.
Они снова спали в гостиной, так что утренний звонок не просто разбудил Маркуса. Он долго не мог понять, где находится, и где этот чертов телефон.
— Да.
— Мистер Вуд? Здравствуйте. Меня зовут Брюс Коулман, занимаюсь юридическими вопросами.
— Ага.
Маркус всеми силами пытался сдержать зевок и на более осмысленный ответ его сейчас не хватало. Джейкоб на соседнем диване сел, сонный и встрепанный. Он зевал и тер глаза.
— Мистер Вуд, я занимаюсь собственностью вашей матери. Вы хотели продать дом?
— Да. Хотел.
— За него не получится выручить много денег из-за всей этой истории. Но я думаю, мы можем рассчитывать…
Джейкоб настолько заразительно зевнул, что Маркус с трудом удержался и потряс головой, не особенно вслушиваясь. Но следующие слова юриста заставили сосредоточиться.
— Подождите. Мистер… Коулман?
— Да, Брюс Коулман.
— Хорошо, мистер Колуман. Какое еще наследство? У матери было что-то кроме дома?
— Счет в банке, накопления вашего деда, я полагаю. У него были свои бары чуть ли не с двадцатых годов. Он закрыл их незадолго до смерти.
Что-то такое Маркус слышал. Дедушку он не помнил, тот умер, когда Маркусу было два года. Бабушка и того раньше. Но отец любил рассказывать, что прадед сколотил состояние на бутлегерстве.
Правда, отец полагал, что дед разорился, оставив матери только скромные сбережения.
— Ваша мать пользовалась этими деньгами при жизни. После ее смерти дети и супруг должны были унаследовать всё в равных долях, но ваша мать составила завещание. Ее муж не получает ни цента, всё поровну уходит вам с братом, как и дом.
— Хорошо.
Маркус подумал, что это нервотрепка и бумажная волокита. Но пара сотен долларов никогда не бывают лишними.
— Мистер Вуд, кажется, вы не понимаете, о какой сумме идет речь.
— Не имею представления.
Когда юрист озвучил, Маркус мгновенно проснулся. Он и подумать не мог, что там реально состояние!
— Ну, — глупо сказал Маркус. — На колледж Джейкобу хватит.
Вряд ли его, конечно, заинтересует колледж. Хотя с доктором Фергюсон они говорили о том, что чуть позже можно будет нанять частных учителей для Джейкоба. Он даже сможет закончить школу, хотя ходить туда ему явно не стоит.
Что ж, теперь на это будут деньги. И на карандаши с фломастерами.
— Мистер Вуд, вы можете сразу вступить в права наследования и пользоваться деньгами. Раз сейчас вы опекун Джейкоба, то его доля тоже в вашем управлении. Наверное, нам стоит встретиться лично?
— Наверное. Честно говоря, я бы предпочел, чтобы деньги лежали пока там, где лежат.
— Конечно, мистер Вуд. В любое время приезжайте в мой офис, уладим бумажные вопросы.
Когда Маркус положил трубку, Джейкоб смотрел на него с тревогой, явно ничего не понимая, но уже опасаясь.
— Случилось что-то плохое?
— Нет, — ответил Маркус. — Наверное, даже хорошее. Хотя с работы я увольняться не буду.
Плохое случилось позже, когда Маркус проверил почтовый ящик. Самый настоящий, куда обычно приходили только рекламные буклеты. Иногда счета, поэтому пусть оплачивал всё онлайн, но бумажки вытаскивал ежедневно.
Тогда из вороха цветастых реклам и выпала открытка. Дешевенький тонкий картон с картинкой котика. Маркус не особенно его рассматривал и перевернул.
Похоже, о деньгах знал не только юрист.
Джейкоб сидел на кухне и старательно нарезал овощи для салата. Ему вообще нравилось помогать и заниматься делами по дому. Нарезал не торопясь, аккуратно и едва ли не отмеряя по линейке. Задумчиво постукивая открыткой по столешнице, Маркус уселся напротив.
— Джейк.
Тот вскинул голову, взгляд сразу стал настороженным.
— Джейк, я никогда не спрашивал, но… если бы у тебя был выбор. Ты бы хотел жить с отцом?
Маркус правда не спрашивал. Он не испытывал к отцу Джейкоба ни единого светлого чувства — тот пил, пользовался деньгами жены и позволял ее болезни творить такое с сыном. Его не зря сразу лишили родительских прав и объявили в розыск.
Но вдруг Джейкобу он приятнее Маркуса? Привычнее.
Положив открытку на стол, Маркус пододвинул ее Джейкобу. Увидел, как меняется его лицо при прочтении. Брат резко побледнел, а во взгляде плескался испуг, когда он снова посмотрел на Маркуса:
— Нет! Не надо! Хочешь прогнать меня — прогони, только не отдавай ему! Только не ему!
Он выронил нож, которым резал овощи, и обхватил себя руками. Маркус растерялся, он не ожидал такой бурной реакции. И пусть Джейкоб не любил прикосновений, но сейчас хотелось успокоить его и показать, что он, Маркус, надежный и рядом. Так что он подошел и тихонько обнял Джейкоба.
— Эй, я не собираюсь тебя прогонять. И не отдам отцу, не волнуйся. Он… бил тебя?
— Он плохой человек!
Джейкоб не отстранился, сам прильнул к брату, дрожа.
На столе так и осталась лежать записка на открытке.
«Решил прикарманить мое, дружок? Это зря! Деньги этого сосунка мои! Я его столько лет терпел! Вот увидишь, я этого так не оставлю».