Обычный день Гвэндолин Харт

Стрелки ручных часов показывали ровно двенадцать дня, когда будильник, соседствующий с ними на прикроватной тумбочке, взорвался самым мерзким пищащим звуком из возможных. Спустя пару секунд широкая женская ладонь плавно опустилась на устройство, быстро находя кнопку выключения. Гвэндолин не спешила подниматься, продолжая лежать на кровати под одеялом в своей аскетично обставленной маленькой квартирке, из помещений в которой были только гостинная, совмещенная с кухней, санузел и большой балкон, пустующий с тех пор как она бросила курить. Место этого пагубного пристрастия заняло другое и теперь приходилось вставать поздно, когда солнечный свет бил из окна прямо в лицо. После пробуждения она упражнялась, принимала душ и завтракала, под прогноз погоды. Последнее что она делала перед выходом это надевала наплечную кобуру, проверяла заряженность револьвера и надевала кожаную коричневую куртку. Сегодня симпатичная ведущая обещала чудесный тёплый осенний день, без осадков и не соврала. Присыпанный оранжевой листвой, Бронкс даже не казался таким ужасным районом. Джазовое радио в машине играло одну из композиций Дина Мартина, а именно “Правда, это сносит крышу”. Переключать совсем не хотелось, а хотелось только мерно постукивать пальцем в такт мелодии по рулю. Дорога заняла двадцать приятных беззаботных минут и машина остановилась в той части Бронкса, где дома выглядели поприличнее, а от Манхэттена отделял только мост. На металлической вывеске здания блестела надпись “Вудхэвенский стрелковый клуб” и красная спортивная машина была оставлена на парковке. Через сорок минут её хозяйка уже удовлетворённо рассматривала изрешеченную пулями мишень. Все попадания были прямо в нарисованную голову. Полуглухой старичок, работник клуба, глядя на это пошутил что не повезёт тому парню, который её обидит. В ответ он получил легкую ироничную ухмылку. Далее в расписании был спортзал. Шкафчик с именем “Г. Харт” без проблем поддался ключу, чтобы та быстро переоделась и по пути в зал, кивком поздоровалась с молодой подтянутой тренеркой, занятой с незнакомой пухлой женщиной на беговой дорожке. Гвэндолин знал весь персонал, а она знала всех постоянных клиентов, хотя ни с кем обычно не общалась ближе смолтолков. Закончив тренировку и вытирая полотенцем голову после душа, она задержалась у зеркала во всю стену. Её взгляд привлекла сеть вен на собственном плече, которая стремительно переходила на туловище. Рассмотрев себя с минуту, она продолжила одеваться, игнорируя осторожно изучающий взгляд девушки, занявшей соседний от неё шкафчик. Машина быстро доставила до следующего пункта в списке дел на сегодня и одна из небольших химчисток на Манхэттене с радостью выдала ей два отутюженных костюма. Большой черный и меньший белый. Чуть позже к ним на заднем сиденье присоединилась пара аккуратно упакованных бокалов и букет пышных красных роз. Небольшая пачка собачьего корма занимала переднее пассажирское сиденье и цветочница, увидев её, попыталась завязать непринужденный разговор и узнать зачем той цветы каждую неделю и как поживает её собачка, но разговор долгим не сложился. Болтать о несуществующих домашних любимцах и врать про цветы было уже слишком, даже для такого хорошего дня. В любом случае задерживаться было нельзя и автомобиль поспешил к центральному парку, где в четыре часа её уже ждал высокий чернокожий человек с крупными чертами лица. Он стоял, грузно сложив руки на груди и облокотившись о белый мерседес, на капоте которого лежала полупрозрачная папка с документами. Тяжелый взгляд смягчился, стоило ему увидеть знакомое лицо и пожать протянутую в знак приветствия белую жилистую руку своей темной мозолистой ладонью. Лучший гуль Джульетты, любимой напарницы Витории по котерии, никогда не отличался особым дружелюбием и они хорошо друг друга понимали. В конечном итоге всё это только работа и ей нравилось сохранять видимость субординации. Получив папку, она без слов кивнула на прощание, села за руль и покрутила передачку в руках. Через неплотную упаковку можно было рассмотреть надпись “План Шоу. Новая версия.” и ниже подпись обычной синей ручкой почерком с засечками “ИСПРАВЛЕНО”. Папка отправилась на заднее сиденье к розам, а машина к выезду из Манхэттена, где остановилась в небольшом кафе-закусочной, прямо на границе с Бронксом. В этом месте подавали очень горький кофе, но атмосфера всегда была приятной, за машину можно было не волноваться, а официантка средних лет, работавшая круглые сутки, любила своих постоянных посетителей как родных детей, не требуя ничего взамен, кроме конечно же оплаты счёта. А ещё не задавала неудобных вопросов, предпочитая весело щебетать и рассказывать весёлые истории из своей жизни. Должно быть, в далёкой юности она мечтала работать не в закусочной, а могла заниматься чем-то другим. Язык её был очень хорошо подвешен, имелся определённый шарм и внешние данные. Но всё сложилось иначе и у обеих хватало такта, чтобы не совать нос не в своё дело. Стейк был доеден, Гвэн поблагодарила Беатрис за вкусный ужин и оставила чаевые, прежде чем уйти. Солнце медленно ползло к горизонту и к моменту, когда красная машина марки Desoto доехала до ближайшей к “дому” Витории стоянке, наступили сумерки. Дорога от парковки до убежища занимала пятнадцать минут пешком и шла вдоль плохо освещенной набережной. Вещи пришлось нести на себе, перекинув через одну руку упакованные наряды, а во вторую взяв пакет. По пути она всматривалась в высокую желтую траву, разыскивая что-то или кого-то и совсем не испугалась, когда из кустов к ней вышла худая белая дворняга, сильно смахивающая на помесь питбуля и крокодила. Подранное чудовище встало прямо перед ней и радостно завиляло хвостом, доверчиво смотря в светлые глаза, ожидая. И спустя минуту получило открытый пакет собачьего корма. Они шли вместе вместе какое-то время, но ближе к бункеру питбуль испарился, тихо шмыгнув в кусты. Такое поведение было привычным для них обоих и никого не удивило. Спустившись в убежище и оказавшись внутри она нажала на переключатель на стене. Комната наполнилась приглушенным тёплым светом. Первое на что она обратила внимание, после того как поставила вещи на стол, была широкая кровать с красным постельным бельем, на которой в беспорядке лежала тонкая фигура, одетая в белый халат, белую тканевую маску, закрывающую голову, лицо и шею. Витория лежала на самом краю кровати, лицом вниз, а её рука свисала на пол. Перчатка слетела, обнажая серую руку. Гвэндолин осторожно прошла по стеклянным осколкам бокала, разбросанных по всему полу, подобрала перчатку и бережно перевернула спящую на спину, зная, что та точно не проснётся. Бледные руки аккуратно взяли серую худую кисть и прежде чем натянуть перчатку, глаза сами зацепились за кожу. Стройные искривленные пальцы были усеяны еле видной сеточкой капилляров, кожа трескалась в местах сгибов фаланг, а длинные ногти уже не выглядели человеческими, напоминали обугленные и опасно поблескивали в темноте. Отогнав наваждение и быстро взяв себя в руки она надела перчатку и поправила одеяло, хотя подозревала, что оно было не особо нужно и использовалось только по привычке. Всё оставшееся время прошло в уборке. Осколки собраны и выброшены, увядшие до черноты розы заменены на свежие сочного красного цвета, а умирающий у кровати кактус был полит небольшим количеством воды и поставлен поближе к светильнику. Костюмы заняли своё место на вешалках и когда большая часть дел была закончена, быстрый взгляд на наручные часы показал, что время для пробуждения почти пришло. Зайдя за ширму и переодевшись в черный строгий костюм, Гвэндолин осмотрела себя в треснувшее зеркало. Сшитый на заказ наряд сидел просто идеально, придавая ей благородный и утонченный вид. В нём можно было закрыть глаза даже на страшные темные вены, видневшиеся из под темного воротника. Полюбовавшись, она взяла со стола бокал, чтобы протереть его влажной салфеткой, прежде чем наполнить до краёв кровью из пакета. Привычным жестом подрезала одну розу и положила её вместе с бокалом на переносной столик для завтрака, где их уже ждал план нового грандиозного шоу. Последний штрих - это музыка. В проигрывателе уже стояла нужная кассета и всё что требовалось сделать - это нажать “play”, сесть в кресло и терпеливо ждать момента, чтобы подать завтрак в постель и “утреннюю прессу”. Комната постепенно наполнялась тихими звуками середаны, исполняемой высоким женским голосом. На второй песне одеяло зашевелилось. Витория села, медленно снимая сначала перчатки, а потом и маску. Серой изуродованной кожи как будто и не было и прекрасная в своей красоте, она сладко потянулась и зевнула, обнажая клыки. - Доброго вечера, Витория, - приветствие после пробуждение никогда не менялось, также как и не менялся столик, всегда после него оказывающийся на кровати. Витория улыбнулась, с довольным видом погладила по щеке свою фамильярку и мурлыкающим голосом поприветствовала в ответ. Гуль снова села в кресло, украдкой наблюдая за трапезой. Взгляд заскользил по рукам, лицу, шее, каждому открытому участку тела. Не следа несовершенства или хотя бы какого-то намёка на него. Витория же медленно осушила бокал и открыла папку, чтобы изучить документы. Просматривая их, она не скрывала эмоций. Подняла свой искрящийся взгляд, а затем задорно улыбнулась. И только открыла рот, чтобы что-то сказать, как тут же переменилась в лице, будто ей дали пощечину. После забегала взглядом по файлам, посидела молча, раздумывая и наконец заговорила: - Можешь идти готовить машину, я скоро выйду. Пятнадцать минут обратной дороги до стоянки прошли в размышлениях о том, куда им предстоит поехать. Дверь заднего пассажирского сиденья открылась в привычном жесте, когда Витория появилась на поверхности в ослепительном белом костюме и с папкой в руках. Ехали они молча. Одна смотрела в окно и теребила в руках полупрозрачный пластиковый конверт, а вторая периодически поглядывала в зеркало заднего вида. - Знаешь, Гвэн, тебе стоит лучше следить за дорогой… А ещё включить радио. Так что будь добра, - не поворачивая головы мягко посоветовал голос из темноты. Игра в гляделки прекратилась сразу же, как будто и не было никаких попыток установить зрительный контакт. Они доехали до нужного места быстрее, чем хотелось и никто не спешил выходить из машины, остановившейся прямо в центре района Гарлем. Вечерние огни улицы создавали приятную атмосферу, со вкусом одетые люди прогуливались, выходили из такси и шли в поисках дорогих развлечений. Это респектабельное место было создано для того, чтобы наслаждаться жизнью, ходить в театры, рестораны и закончить ночь в одном из шикарных отелей. Как например тот, напротив которого они остановились. Скрытый ужас, плескающийся на глубине голубых глаз, совсем не то что ты ожидаешь увидеть на фоне царящей вокруг изысканной идиллии. Девушка сделала глубокий вдох, выпрямила спину, всем видом показывая, что готова броситься в неравный бой прямо сейчас и вышла из машины, когда ей открыли дверь. Внутрь отеля она отправилась одна. Телохранительница проводила её взглядом и откинулась на водительское сиденье, надеясь, что ждать придётся не слишком долго. И время шло. Двадцать минут, тридцать, сорок. Содержимое бардачка уже было внимательно изучено. Но пачка бумажных салфеток, запасная белая маска и закрытая упаковка мятной жвачки были скучной находкой. Только любимое радио помогло скоротать время. Через двадцать минут у выхода из отеля показалась знакомая фигура в белом костюме, шедшая к машине уверенной быстрой походкой. Она села на заднее сиденье, резко бросив рядом с собой папку. - Выключи эту музыку! Разве ты не видишь, я не в настроении! - Руки Витории сами собой сложились на груди и та застыла на сиденье в закрытой защищающейся позе. Она подвинулась как можно ближе к двери, смотря в окно, всем своим видом показывая, что не собирается сейчас что либо обсуждать, - едем на репетицию, сейчас же! Они снова ехали в полной тишине и никто не заметил как в какой-то момент отражение черноволосой молодой девушки в зеркале заднего вида растворилось в полумраке салона. Спустя минуту сзади раздался громкий всхлип и руки на руле сжались крепче, а нога сильнее вдавила педаль газа. Они быстро добрались до закрытого театра на окраине района Сохо, Юге Манхэттена, припарковались и Гвэн молча достала из бардачка авто пачку бумажных салфеток, не глядя передав её назад. Салфетки растворились в воздухе и следующие пять минут носферату, скрытую затемнением, выдавало только шуршание бумаги и тихий задушенный плач, слушать который было просто невыносимо, но периодически приходилось. Чаще всего после таких визитов. Когда все звуки стихли, Гвэн опасливо обернулась, но ожидаемо никого не увидела. А в следующую секунду почувствовала прикосновение невидимых пальцев к своей левой щеке. Они медленно обвели выступающие вены, спустились к подбородку и от этих прикосновений захотелось прикрыть глаза и остаться сидеть так вечность или две. Прохладная рука поползла дальше, гладя по уху, светлым волосам, ласково проходя по затылку и спускаясь на тёплую шею. Не заметить бегающих по коже мурашек было практически невозможно даже на ощупь. - Ты когда-нибудь была в Лас-Вегасе? - Тихий шепот прямо у лица нарушил создавшуюся интимную тишину. В салоне будто стало теснее, а воздух загустел. - Никогда, - Гвэндолин сделала усилие воли, чтобы не выдать своего сбившегося дыхания, за прошедшую минуту её сердце решило пропустить пару ударов. - У нас там будет шоу, только если… - рука исчезла с шеи и через секунду её обладательница уже сидела полностью видимая на противоположном краю пассажирских сидений, всматриваясь в окно и беспокойно кусая красные губы. Она смотрела на театр и о чём-то думала, влажный блеск в глазах всё ещё выдавал недавнее проявление сильных эмоций, - ...только если Вивьен не передумает. Почему-то только сейчас стали заметны клочки бумажных салфеток, наполовину использованные, порванные на мелкие кусочки, валяющиеся где-то на полу рядом с опустошенной упаковкой. Выйдя из машины, Гвэндолин обошла её, открыла дверь и подождав, когда Витория выйдет, мягко захлопнула за ней. Голубые глаза всё ещё продолжали смотреть в сторону здания, а руки трепетно сжимали папку, словно спасательный круг. Делая шаг вперёд, Гвэндолин галантно подала своей спутнице локоть, предлагая идти вместе. Она поймала чужой приятно удивленный взгляд своим и вкрадчиво объяснила: - Я буду рядом, вне зависимости от её решения. Лицо актрисы засияло смущенной искренней улыбкой. Она взялась за предложенную руку и от красных слёз в глазах не осталось и следа.