the day the world went away

Разговор с Машиной серьёзный, тяжёлый и выжимает из Шоу последние силы, отдалённо принося сожаление, что она решила оставить его на утро. Возможно, отчасти в этом виноват этот мелодичный голос, который не должен так отвлекать её, но он отвлекает, мешает, заставляет на долю секунды представить Рут прямо здесь, в этой комнате, с милым и немного снисходительным выражением лица, которое всегда появлялось, когда она разжевывала Шоу слишком сложные ботанские вещи. Шоу сидит на матрасе, скрестив ноги, и пытается понять, достаточно ли в ней сил и мотивации чтобы устроить небольшую пробежку. Глухой стук подошвы по асфальту, когда не остаётся ничего, кроме учащенного сердцебиения и шума собственной крови в ушах, кажется таким заманчивым прямо сейчас, пока мысли в голове слишком тяжёлые и навязчивые. Каждый раз ей кажется, что она достаточно привыкла к странностям выбора Машины и ничего больше её не удивит, пока Искусственный интеллект не закидывает в её квартиру подростка в самом начале переходного возраста с необходимостью искать ей школу или интернат, или что там вообще нужно детям. Шоу выбирается из постели и открывает окна в спальне, чтобы запустить свежий воздух и дать пылинкам немного полетать в сквозняке. Ей просто хочется начать заново, нажать кнопку перезагрузки в своей голове и вернуться к временам, когда ничего не чувствовать было просто и привычно. Странная ирония: ребёнок, который вложил тебе в мозг теорию о том, что твои чувства просто приглушены, сейчас что-то разрушает на твоей кухне, не имея ни малейшего представления, насколько громко эти чувства сейчас звучат в твоей голове и насколько тебе тяжело иметь с ними дело. Это глубокое, кислое ощущение глубоко в животе, она запуталась в собственной голове, не понимая, как реагировать на ситуацию. Впервые Шоу кажется, что ей нужна помощь. Какой-то слишком громкий для девяти утра звук с кухни привлекает её внимание. Да, ребёнок. Ей нужно разобраться ещё и с чёртовым ребёнком. Паркет неприятно холодный под её босыми ногами, поэтому приходится натянуть длинные носки, а заодно и дружелюбное (или хотя бы не кислое) выражение лица. — Почему ты разрушаешь мою кухню? — Спрашивает Шоу, заходя на кухню с непреодолимо сильным желанием вернуться обратно. Джен необъяснимо легко маневрирует между горами посуды и, кажется, несовместимыми продуктами, а из динамиков её телефона ревёт какая-то молодёжная музыка, для которой Шоу объективно слишком стара. Она мимолетно осматривает кухню и саму девочку на предмет сильных повреждений: Джен носит свободные синие джинсы и слишком, слишком короткий для своего возраста белый топ, а её вечно непослушные волосы собраны в высокий хвост и отливают золотистым в утренних лучах солнца. Это единственное, что напоминает Шоу о том несуразном ребёнке, которым Джен была всего пару лет назад. — И тебе доброе утро, — слишком жизнерадостно отвечает ребёнок. — Это не ответ на мой вопрос, — Шоу зевает и даже не думает о том, чтобы прикрыть рот рукой. Она в собственном доме, в конце концов. — Завтрак, — говорит Джен, будто это самая очевидная вещь на свете. Шоу с интересом заглядывает за её плечо, вынужденно поднимаясь на носочки. Именно в этот момент ребёнок решает перемешать омлет на антипригарной сковородке с помощью железной вилки. — Это было завтраком минут пять назад, — женщина морщит нос на недовольное лицо Джен и лёгким нажатием указательного пальца включает смехотворно дорогую кофемашину. — Хлопья в верхнем левом ящике. — Одни критики вокруг, — Джен с силой тыкает на кнопку отключения плиты, насаживает экспериментальный кусок горячей, непонятной субстанции на вилку и без раздумий суёт себе в рот. Шоу даже не пытается скрыть усмешку в уголках губ, когда ребёнок недовольно сводит брови и преувеличенно содрогается от отвращения. Игнорируя её, женщина тянет на себя кружку с кофе по барной стойке. — Я не могу приготовить что-то нормальное, у тебя в холодильнике странные продукты, — Джен продолжает возмущенно оправдываться. Слишком много болтовни для девяти утра. — Продукты нормальные, — Шоу делает короткий глоток. Чёрный, насыщенный кофе приятно обжигает язык; возможно, эта кофемашина не такая уж и плохая идея. — Ты не умеешь готовить. Джен хмурится и фыркает на неё: — Там авокадо, индейка и какие-то ягоды! Ты не приготовишь из этого нормальную еду, нам нужно сходить в магазин. Шоу, едва приготовившаяся идти в гостиную к удобному дивану и марафону «Друзей» по телевизору, останавливается на полушаге. Да. Точно. Джен вынужденно пробудет здесь некоторое время, пока вопрос со школой и её проживанием не решится. Если бы ещё он решился без участия Шоу, было бы совсем хорошо. Женщина моргает и снова делает глоток кофе. — Поешь хлопья, потом поедем в Волмарт. — Тебе хватит тарелки или мне насыпать в кастрюлю? — Язвительно спрашивает Джен, пока перебирает несколько запечатанных коробок с сухими завтраками. — Я не буду. Не то чтобы ты когда-либо в своей жизни отказывалась от завтрака или любого другого приёма пищи. От отца тебе достался непомерный аппетит и быстрый метаболизм, что в принципе всегда играло только на руку, особенно когда спорта в жизни стало достаточно много, чтобы мышечная масса начала расти без особых усилий. Но после Самаритянина вещи стали немного сложнее: тебя тошнило от жирного или сладкого, а твёрдая пища изначально воспринималась в самых маленьких количествах и только когда Рут строила эти умоляющие щенячьи глазки, просто чтобы ты съела немного больше (и немного чаще), чем день назад. Рут была там, когда твои ноги предательски подкашивались, потому что много месяцев почти полного постельного режима оставили глубокие хронические травмы в твоём позвоночнике, которые теперь ноют при смене погоды. Рут нежно (успокаивающе) гладила твою спину и поясницу, когда самые плохие кошмары заставляли тебя кричать и биться во сне. Ты просыпалась с дрожью и уходила в ванную, избегая смотреть на Рут. Ты знала, что там много её собачьей преданности и беспокойства, которое Рут пыталась скрыть сонным выражением лица, и ты хотела ударить её, заставить уйти, чтобы она никогда не видела тебя в таком жалком состоянии. Она выбрала остаться с тобой, пока твой разум и твоё тело сшивали себя обратно. Тебя почти раздражала её опека и защита, но это был её выбор, её желание вытирать тебе слюни (иногда в прямом смысле) и всё, что тебе оставалось делать — молча мириться с её огромной, безграничной любовью, которая, казалось бы, только росла с каждым проглоченным тобой куском курицы. Тебе даже не дали времени полностью восстановиться после пыток Самаритянина, как вынудили восстанавливаться после смерти Рут. Ты чувствуешь что-то отдалённо похожее на жалость, когда понимаешь, как много раз могла поцеловать её, но не делала этого, потому что боялась собственного тела. Разговоры никогда не были твоей вещью, но с ней ты хотела бы попытаться. Это же Рут. Ты всё ещё не можешь есть утром сразу после пробуждения или поздно вечером перед сном. У тебя нет стимула пытаться. — Ты в порядке? — Настороженно спрашивает Джен и Шоу слишком резко ставит полупустую кружку на барную стойку. — Да, — ответ звучит остро и неубедительно. Если ребёнок и замечает, то ничего не комментирует. — Помой за собой посуду. Я в душ. *** В конце концов, поход в магазин становится неизбежным. Джен растёт и судя по всему её аппетит способен равняться с аппетитом Шоу (в былые времена), так что нытье про голод начинается едва ли через пару часов после импровизированного завтрака. Шоу впервые за много месяцев садится за руль: ключи от неплохой Ауди оказываются в комоде около двери, хотя она никогда не владела этим автомобилем и даже не подозревала о его существовании. Наверное, это одна из коллекции Финча, которую Джон пригнал в подземный гараж под апартаментами в тот же день, когда закинул Шоу в бассейн. Джен с боем отвоевывает право на радио, заставляя какую-то попсовую музыку орать на всю машину. Она всё ещё носит этот короткий топ и Шоу почти хочет заставить её переодеться, но в последний момент решает дать любому мерзкому мудаку шанс на нелестный комментарий. У нее давно чешутся кулаки. Кожа на руле приятно холодная и кондиционер охлаждает застоявшийся душный воздух — в Нью-Йорке наконец-то лето, так что Шоу отдаёт предпочтение джинсам и майке, которая оголяет все неприглядные шрамы на её заметно ослабевших руках. Взгляд Джен скользит по рваным линиям и застоявшимся пятнам от хронических синяков, но она не спрашивает и ничего не говорит. Она изначально знала, кто такая Шоу и насколько опасна её жизнь. — У нас есть бюджет? — Спрашивает Джен, когда они выходят с парковки около одного из самых больших Волмартов в городе. — Не проси меня купить новый Айфон и все в порядке, — у Шоу действительно есть большие накопления на чёрный день. И хотя она уверена, что Финч в любом случае пополнил её счета даже если она отстранена от работы, эти накопления лежат на её карте как успокаивающая подушка безопасности. Внутри супермаркета приятно прохладно, хоть Шоу и покрывается гусиной кожей от резкого перепада температуры. Джен сразу берет инициативу в свои руки и маневрирует между другими покупателями, пока бросает какие-то печенья и сладости в продуктовую тележку (Шоу так же контролирует, чтобы туда попало что-то здоровое, например клетчатка и белок). Они поддерживают непринуждённую и бессмысленную беседу, которая неожиданно не напрягает женщину, а скорее наоборот отвлекает от тяжёлых рассуждений и позволяет немного расслабиться. Она не любит детей, но Джен хороший ребёнок. Она дерзкая и немного наглая и всегда может ответить на любое дерьмо в свою сторону. Она не будет удивляться или странно смотреть на Шоу, когда та заказывает себе целую пиццу и ещё несколько закусок — она сама съест столько же, а затем попросит мороженое. Она весёлая и читает те же комиксы, которые когда-то читала Шоу, так же любит «Звёздные войны» и не понимает, где плакать на «Титанике». Джен не совсем любит «Друзей», но она ещё слишком молода для понимания концепции «друзья=семья». Её команда в какой-то степени её семья, думает Шоу. Джон тупой старший брат, Фаско младший, но тоже тупой и любит давать всем разные клички. Финч не самый её любимый член семьи, она всегда сомневается в его мотивах и целях, но Джон ему доверяет, а Шоу доверяет Джону. Зоуи интересная и крутая, Шоу её уважает и часто ухмыляется их нелепым отношениям с Ризом. Джен большую часть времени приятное дополнение к команде. Что касается Рут… Рут это сложно. Продуктовая тележка медленно, но верно наполняется продуктами. Шоу успевает перехватить плитку шоколада размером с голову Джен, зато они коллективно решают взять шесть пачек чипсов и два килограмма мороженого. Женщине придётся позаботиться о том, чтобы вся вредная еда не была съедена в один день. Там так же много мяса и курицы, потому что ребёнок не очень заинтересован в говядине, какая-то рыба с огромным ценником, несколько килограмм различных овощей, фрукты, паста и сомнительные на вид соусы. Джен настаивает на стандартных наборах для выпечки и берёт почти половину полки с йогуртами и прочей молочной продукцией, а затем, на кассе, они обе вспоминают о куриных яйцах. На кассе очередь и Шоу раздраженно встаёт в самый её конец, пока ребёнок уходит на поиск яиц. Она возвращается минут через пять, но за это время очередь не сдвигается ни на сантиметр, зато за ними прибавляются новые люди со своими тележками. Какой-то сальный тип, стоящий следующим в очереди, оценивающе окидывает взглядом Джен. Шоу молчит и беззастенчиво наблюдает за ним, пока девочка отвлекается и что-то печатает в своём телефоне. Судя по-всему, даже в своей лицемерной и надменной школе она умудрилась найти друзей, и эта мысль странно тепло оседает в голове женщины. По-крайней мере, несмотря на всё дерьмо в её жизни, она растёт совершенно нормальным подростком. Мужик позади них делает какое-то едва заметное движение и Джен вздрагивает, делая шаг вперёд и резко оборачиваясь. Он скалится ей мерзкой улыбкой: — Классные ножки. Когда они открываются? Шоу медленно вздыхает, спокойно поворачивается и смотрит на Джен: — Он тебя лапал? — Спрашивает она ровным безэмоциональным голосом, игнорируя мужика, который всё ещё улыбается своей мерзотной ухмылочкой. Девочка неуверенно кивает. Шоу переводит взгляд прямо ему в глаза и мимолетно поднимает кончики губ в улыбке, прежде чем цельным и изящным движением впечатывает кулак в его челюсть. Что-то громко хрустит (не её костяшки), кто-то бессознательно падает на кафель (не Шоу). — Ей тринадцать, мудила, — раздраженно выплевывает она. Люди вокруг них начинают суетиться и кого-то звать, кто-то пытается помочь телу на полу, а кто-то грозно воет, что он это заслужил. Очередь плавно рассасывается прямо перед ними и Джен загадочно смотрит на Шоу, когда та оплачивает покупки. — Ты ведь просто хотела кого-то ударить, да? — Наконец спрашивает она, когда они выходят на жаркую улицу с полным пакетами продуктов. — Не моя вина, что он распускал руки, — Шоу пожимает плечами, словно её реакция могла быть какой-то другой. Ребёнок не отвечает и ей не нравится это молчание. — Ты в порядке? — На всякий случай уточняет Шоу. — Да, он просто тронул мою ногу. Они в дружеском молчании загружают пакеты в багажник, но как только садятся в машину, Джен не выдерживает: — Что с тобой случилось? Шоу крепко сжимает ключ зажигания между пальцами. Странно было надеяться, что ребёнок, который знает её около трёх лет и которого она забирала из школы в Нью-Йорк почти каждый месяц, не заметит, что она потеряла с десяток килограмм и выглядит более истощенной, измученной, нежели в последнюю их встречу. И было однозначно тупо думать, что она не заметит почти год отсутствия Шоу. — Я в порядке, — она вкладывает в голос всю уверенность на которую только способна. — И почему я тебе не верю? — Язвительно спрашивает Джен, но женщина замечает явные нотки беспокойства. — Это не мои проблемы. И не спрашивай об этом больше, окей? — Шоу заводит двигатель и кожа на руле теперь кажется неприятной на ощупь, словно наждачная бумага. Джен может и хочет ещё что-то спросить или сказать, Шоу видит это по её нахмуренным бровями, но благоразумно молчит примерно половину дороги домой. Пока они попадают пробку. Солнце в зените и кондиционер перестаёт справляться с летней духотой. Здесь жарко, пыльно и пахнет автомобильными выхлопами даже через закрытые окна. Шоу ловит взглядом ближайшую камеру видеонаблюдения на столбе освещения: она клянётся, что эта чёртова камера ей подмигивает. С тех пор, как Машина взяла голос Рут, Шоу всё реже и реже обращается к ней за помощью. Есть прецеденты, как чёртов подросток в её квартире, но в целом она не просит помощи и отрекается от Машины. Смерть Рут это почти предательство. Финч, конечно, грандиозный мудак и это совершенно другая тема для разговора, но Машина должна была предупредить Шоу, она должна была сказать о номере Рут. Женщина даже не думала об этом, как о целой процедуре, пока однажды пьяной ночью не сидела с мутным взглядом напротив веб-камеры ноутбука Рут, который забрала из её комнаты в метро. — Как её номер мог выпасть, если у неё никогда не было настоящей личности? — Спросила Шоу заплетающимся языком. — Я использовала её детский номер социального страхования, записанный на имя «Саманта Гроувз», — ответила Машина и женщина поежилась от знакомого голоса. Машина заботилась о Рут настолько, что уважала её детство и право на имя, но тогда как чёрт подери она смогла допустить смерть своего горячо любимого аналогового интерфейса, Шоу не понимает. Здесь будто есть что-то, что она упускает, и это заставляет её чувствовать себя глупой и невнимательной, не замечающей детали, которые должны дать все ответы на «как?» и «почему?». Это всё оставляет кислый бурлящий осадок в её желудке. И если Машина так легко существует без своего аналогового интерфейса, тогда за что блять умерла Рут? — Раз ты не хочешь говорить, это буду делать я, — неожиданно громко говорит Джен и Шоу отводит взгляд от камеры видеонаблюдения. Руль под пальцами тёплый и влажный, а волосы на её затылке неприятно мокрые и завиваются в маленькие кудряшки. Как будто Джен может напугать её излишней болтовней (у Шоу были пытки и хуже). — Ты веришь в любовь с первого взгляда? — На громком выдохе спрашивает ребёнок, поворачиваясь к ней. — Серьёзно, малыш? — Шоу фыркает. — Ты хочешь поговорить со мной об отношениях? Она уверена, что зелёный свет горит намного дольше, чем в прошлый раз, позволяя им выехать из пробки. — Это не отношения, — тараторит Джен с явным волнением в своём голосе. — Я имею в виду… Это парень. Ему пятнадцать. Мы познакомились в Снэпчате, он милый, все дела, и вчера я приехала в Нью-Йорк, он здесь живёт, мы гуляли и потом он позвал меня… — Ты приехала в Нью-Йорк вчера утром, но позвонила мне только поздно ночью? — Бестактно перебивает Шоу, в третий раз за минуту останавливаясь на красном свете светофора. Теперь она точно уверена, что это не совпадение: сраная камера наблюдения на дорожном знаке игриво подмигивает. — Эм… — Джен. — Ты не моя мать, — возмущается ребёнок. — Я единственный взрослый, который позволяет тебе материться и есть всякое дерьмо, так что тебе лучше ценить меня. — Так вот, — Джен её игнорирует, — он позвал меня в кафе и мы ели мороженое, а потом он проводил меня до такси и уже ночью написал, что я ему нравлюсь. И я… Он классный, но я не знаю, хорошая ли это идея. Около минуты Шоу задумчиво молчит. — Если пятнадцатилетний парень зовёт тебя поесть мороженое вместо попытки затащить в постель или подсадить на наркотики, думаю, это не самый плохой вариант. Джен молча кивает, закусывая губу, и отворачивается к окну. Шоу не уверена, что сказала что-то полезное или не крайне очевидное, но ребёнка, видимо, это устраивает, потому что она молчит всю оставшуюся дорогу. Зато она подаёт голос, когда женщина глушит двигатель в подземной парковке под домом: — Ты не ответила на вопрос. Шоу тихо желает, чтобы Джен вела этот разговор с кем-нибудь другим. Её руки бесцельно вертят ключ между пальцами. «Ты веришь в любовь с первого взгляда?». У Рут были красивые медовые глаза. — Нет. Иногда, когда ты встречаешь кого-то, что-то щелкает. Я не верю в любовь с первого взгляда, это для нытиков. Но я верю в этот щелчок. Такой ответ тебя устроит? Джен несколько секунд неотрывно смотрит на неё с каким-то странным выражением лица. Затем снова кивает и первая выходит из машины.