the day the world went away

Ты упускаешь момент, когда глухая грусть сменяется всепоглощающей яростью. Джон даёт тебе три дня на то, чтобы прийти в себя, с пометкой «звони, если что-то понадобится», но ты не звонишь. Ты почти в бессознательном состоянии переключаешь каналы, пока голова не начинает кружиться от бесконечных политических новостей и семейных ситкомов, а на утро вынужденно убираешь разлитый по ковру виски. Ты думаешь, что твой алкоголизм всё ещё под контролем, даже когда одна и та же кассирша в соседнем Таргете смотрит на тебя с осуждением, пробивая очередные четыре бутылки сорокоградусного пойла. Понимание того, как низко ты упала, приходит позже. Именно тогда, когда ты просыпаешься от резкого рывка за воротник толстовки и видишь перед собой размытое лицо Джона. И ты точно знаешь, что никогда не давала ему ключи. Температура на улице чуть выше нуля, но это не останавливает его от скидывания тебя в нечищенный бассейн на террасе. Несколько секунд ты думаешь, что утонешь в этой полутораметровой луже, а затем он так же хватает тебя за воротник и поднимает так, что ты едва касаешься дна пальцами ног. — Я не собираюсь с тобой сюсюкаться, Шоу, — на его лице играет саркастичная улыбка. Ты плюешься в него грязной водой из бассейна. В конце концов, алкоголя в твоём организме достаточно, чтобы уничтожить какой-нибудь ботулизм. Джон рывком вытаскивает тебя из воды и ты моментально вскакиваешь на ноги, прижимая нож к его горлу. Тебя никогда не брали такие незначительные вещи, как похмелье, да и военные привычки врастают в кости. — Почувствовал себя бессмертным? — Ты скалишься, игнорируя стекающую по лицу воду. — Холодное лето в этом году, не находишь? — Не играй со мной в это дерьмо. — Серьёзно? Тогда прошу прощения, — он моментально выхватывает нож, откидывает его в сторону и прикладывает тебя об стену. Слишком часто в последнее время. — Алкоголь плохо влияет на твои рефлексы. — Ты ебаный мертвец, — рычишь ты, дергая локтем в попытке выбраться из захвата. Попытка проваливается. — У тебя десять минут, — он рывком отпускает твою кофту. — Приведи себя в порядок и возьми пистолет. — И с чего ты решил, что я пойду с тобой? — Потому что я не спрашивал. Джон снова хватает тебя за воротник и толкает в сторону выхода с террасы, пока ты не пнешь его по колену и не поднимешь ладони, сдаваясь. *** Длинные пряди всасываются в водосток, когда на второй минуте ты смываешь шампунь с волос. Вид твоей причёски никогда особо не волновало тебя, но перспектива облысеть в тридцать с небольшим тоже не прельщает. И ты действительно избегаешь зеркало. У тебя нет мыслей. Алкоголь оставляет лишь простое повторение сознательных действий, а ты знаешь, что это ведёт к саморазрушению. Единственное, о чём ты подумала за всё это время — как жалеешь о том, что не поговорила с Рут. Даже если бы в большей степени говорила не ты. Просто закончить разговором о фигурах кажется несправедливым. Тебя не было почти год. Это много. С учётом вашей работы — это почти вечность. Каждый день в тебя может попасть шальная пуля и каждый раз, когда ты гладишь Беара перед новой миссией, может оказаться последним. Тебя не было год. И ты правда хочешь, чтобы Рут поджала под себя свои нелепые жирафьи ноги и рассказала, какие личности выдавала ей Машина. Или чтобы Джон подал тебе масло для пистолета и с ухмылкой перечислил всех мудаков, которым он прострелил коленные чашечки. Беар, по-крайней мере, когда тебя видит, каждый раз прижимается к ногам и скулит  словно пытается что-то сказать. Ты знаешь, что Рут хотела спросить обо всём, но ты ни разу не смогла рассказать. Она, слишком правильная и до тошноты милая, никогда не давила и уважала твоё молчание. Она просто знала, что ты не готова, она просто знала, что тебя нужно отвлечь от тёмных мыслей. Ты выключаешь воду и смотришь на тыльную сторону ладони, растопырив пальцы. Они мелко дрожат. *** Джон привозит тебя на полигон, благоразумно помалкивая по-поводу чужой кожанки на твоих плечах, и открывает багажник машины, чтобы продемонстрировать арсенал оружия, достаточный для обеспечения небольшой армии. Ты знаешь это место: когда-то давно, когда никто из вас и не догадывался о существовании Машины, ты тренировала здесь одного новичка из разведки. Он был щуплым и скорее всего проходил очередную перепроверку на профпригодность в многочисленные технические отделы, поэтому пистолет в его руках дрожал и мишени почти не пострадали. Ты заставила его стрелять до тех пор, пока на ладонях не выступила кровь от мозолей. И в конечном итоге он сдал. — Бери, — резко говорит Джон, указывая кивком на оружие. Ты молча смотришь на него из-под нахмуренных бровей и откидываешь сырую чёлку с лица. Ты знаешь, что он пытается сделать. И ты принимаешь игру. Когда первая пуля врезается в металл и опрокидывает его на песок, ты самоуверенно хмыкаешь через нос. Адреналин бурлит по венам и ты вдруг забываешь, что твои руки ещё пару минут назад дрожали. Организм всё ещё отравлен огромным количеством алкоголя, но это всё вдруг отходит на второй план: свист пуль и запах порохового газа — да, это точно твоя стихия. За год до того, как твой отец погиб, и вы жили в маленькой квартире в Техасе, ты захотела узнать, что будет, если бросить на ковёр с рисунком воды зажженную спичку. Почему-то твой детский мозг не подумал, что нарисованная вода не спасёт от огня. Это тебе объяснила мама, крича на английском вперемешку с фарси, а затем и пожарные, которые тушили и ковёр, и диван, и шторы. Это сложно назвать каким-то жизненным уроком, разве что ты научилась отделять реальное от выдуманного (как иронично). Ты откидываешь очередную винтовку обратно в багажник и выхватываешь из рук Джона гранатомёт. Со спичками играть нельзя. Это ты запомнила. Подпускать к себе людей — нельзя. Ты это помнишь. Довериться человеку, психопатке, абсолютно одержимой и непредсказуемой женщине — нельзя. Ты игнорируешь этот запрет. Ты думаешь о том, чтобы поставить точку и идти дальше. Тебя никогда не волновали смерти людей: ни во время медицинской практики, ни во время службы в армии, ни во время работы в разведке. Но смерть Рут затронула что-то глубоко личное. Наверное, нет, ты не хочешь переживать это. Ты хочешь укутаться в эту ситуацию и ждать, пока кожу не начнёт жечь от едкой боли, ты хочешь посмотреть, сколько продержишься на дне без глотка воздуха, ты хочешь знать, сколько в тебе силы, чтобы пережить такую личную смерть. Силы? Или всё-таки слабости? Зубы скрипят в тон гранаты, летящей в небольшой холмик из песка. Взрыв поднимает облако песчинок в воздух и Джон прикрывает глаза, однако ты не шевелишься. То самое колючее одеяло. Та самая спичка на ковре. Поэтому внутри что-то перегорает. Ты бросаешь гранатомёт на землю под недовольный рык Джона и разворачиваешься на пятках. Здесь около пятнадцати минут пешком до ближайшей автомобильной трассы. *** Даже когда сердце, которого, Шоу клялась, у нее не было, перестало шептать ей эмоции и вместо этого сделало громкость охуенно громкой, она не плачет. Она берёт пистолет и идёт к дому, адрес которого уже несколько недель зудит в черепной коробке. Джеффри Блэкуэлл — мудак, она думает об этом, когда целится ему точно в сердце. Шоу целится туда без лишних метафор, но подсознание выдаёт её с потрохами. Она целится туда, куда он ранил её сильнее всего, даже если и уверена, что вместо сердца у неё давно каменная оболочка. Одиночная месть помогает успокоить бурлящую кровь, но ненадолго. Шоу знает, что ей придётся срубать голову каждой ящерице, которая имела смелость служить дракону. Грир мёртв и это его спасло от одной маленькой разъяренной женщины, у которой он посмел забрать близкого человека. *** Удивительно, но убийство отрезвляет. Уже около двух недель она не пьёт, закрывшись в квартире с огромной очередью на Нетфликсе и горой продуктов, из которых пытается приготовить какой-нибудь кулинарный шедевр. И иногда, тихими тёмными ночами, когда Машина шепчет голосом Рут что-то неопределённое ей в ухо, а прохладное дуновение с окна ударяет в заднюю часть шеи, Шоу приходится бороться с желанием обернуться. Звонок. Она нажимает на зелёную кнопку в ту же секунду, моментально хватая джинсы и натягивая их на свою задницу. Этот номер был только у двух человек: один из них лежит на глубине шести футов, второй, судя по всему, вляпался в какое-то дерьмо. — Шоу? — Да. — Я в Нью-Йорке, забери меня. *** Столько вопросов в голове, когда она подъезжает на угнанном автомобиле к Центральному вокзалу, координаты которого ей по щелчку прислала Машина. Четыре часа утра. Неоновые вывески и лёгкая летняя прохлада — никакой романтики, когда она едет вытаскивать чью-то беззащитную задницу из неприятностей. Центральный вокзал — старейший и известнейший вокзал Нью-Йорка. Величественное здание, затерявшееся среди стеклянных высоток Манхэттена, и одна маленькая кудрявая голова, чья обладательница сидит на низком бетонном заборчике, по-турецки сложив ноги, и печатает что-то в своём телефоне. — Тебе придётся многое объяснить, — говорит Шоу, бесшумно подходя к ней и засовывая большие пальцы в задние карманы своих джинс. — Шоу, — выдыхает ребёнок, смотря на неё сверху вниз. — Ты приехала. — Да-да, просто мать Тереза, — женщина закатывает глаза и подавляет нарастающий зевок. — Что ты здесь делаешь, Джен? — Ты сказала, что я могу звонить, если случится что-то плохое? — У тебя проблемы? — Тебе это не понравится. — Джен, — Шоу раздраженно выдыхает через нос, оглядывая светлеющее небо. — Ближе к сути. Девочка поднимается на ноги и поджимает губы. От того маленького несуразного ребёнка мало что осталось: Джен вытянулась и её лицо заострилось, убрав щеки и выделив скулы. Она почти догнала ростом Шоу — неплохо для тринадцатилетки. Хотя, в этом догнать Шоу не так уж и сложно. Джен закатывает глаза, словно не понимая, почему ей вообще приходится объясняться. — Меня вроде как отчислили. Женщина осуждающе склоняет голову. — Это не моя вина, — Джен протестующее взмахивает рукой. — Да, конечно. Почему они отпустили тебя ночью одну в другой город? Девочка с лёгким замешательством и удивлением вскидывает голову. — За мной приехал водитель. — И ты села в машину к незнакомому мужчине? — Шоу скептически вскидывает одну бровь. — Вообще-то он сказал, что отвезёт меня к тебе. Недоумение. — Они разговаривали с тобой, — в замешательстве напоминает ребёнок. Шоу думает об этом ровно секунду, пока телефон в кармане кожанки не вибрирует. Ах, да, конечно. Она разберётся с нахальным искусственным интеллектом, когда получит свои заслуженные восемь часов сна. — Иди в машину. *** — За что тебя отчислили? — Спрашивает Шоу, когда они почти подъезжают к её дому. — Тройки в табеле, — Джен буднично пожимает плечами, прижавшись носом к окну. Она действительно давно не выбиралась за пределы пансионата. — С каких пор из школы отчисляют за тройки? — Голос женщины полон скептицизма. — Это же «элитная» школа, — ребёнок надменно фыркает с нескрываемым сарказмом. — Тебе там не нравилось? — Нет. Шоу в ответ только хмыкает. Да, должно быть, вариться в одном обществе с высокомерными девочками-подростками, чьи богатые родители внушили им чувство превосходства, когда ты сама фактически  бедная русская сирота — не самый лучших расклад. Тем более, когда их постоянно забирают домой на выходные или каникулы, а ты вынуждена просиживать в пансионате всё своё свободное от учёбы время. Шоу несколько раз приезжала к ней и забирала на выходные, пока Самаритянин не начал свою работу и женщине не пришлось оборвать любые контакты, чтобы агенты противника не смогли добраться до ребёнка. Так что, да — пансионат для богатых девиц — отстой. — Финч знает? — Я не хочу ему говорить. — Тебе придётся. Почему твой директор не позвонил ему сразу? — Он звонил. Дядя Гарольд сказал звонить тебе. Чтобы Финч, который боялся подпускать Шоу к Джен, доверил ей забрать её со школы и разбираться со всей последующей волокитой? Телефон в её кармане снова вибрирует. Чем дальше — тем больше претензий к искусственному интеллекту. Они наконец доезжают до квартиры Шоу, позволяя той хоть немного расслабиться в предвкушении мягкой подушки. — Это твоя квартира? — У Джен всё ещё остался этот наивный детский восторг. — Офигеть! Это что, бассейн? — Она прислоняется к прозрачной двери на террасу. — Найди себе комнату и иди спать, — бубнит Шоу, сбрасывая ботинки. — И оставь чемодан в прихожей, он грязный. Удостоверившись, что ребёнок не собирается нырять в бассейн и с пижамой в руке уходит во вторую спальню, женщина закрывает за собой дверь и буквально падает на кровать. Первые лучи солнца пробиваются через стеклянные многоэтажки. Завтра будет долгий день.