Раньше я была всеобщей любимицей, настоящей звездой, Целый мир был у меня на ладони. Я подлетела слишком близко к солнцу, заходящему на востоке, И теперь я таю от своих опалённых крыльев. Halsey — «Angel On Fire»
Мне всегда казалось, что жизни не существует там, где меня нет. Я была самым настоящим лучом света во тьме, который захватывал каждый уголок и смеялся, если люди прикрывались от него. Так называли меня, пока череда событий, тиранящих, убивающих, заставляющих плакать, не прошлась по мне, словно каток. Асфальт раскатали прямо по мне, он горячил, обжигал тонкую кожу, заставлял кричать от боли, которая липкой консистенцией оседала на руках. И никто не посмотрел, не кинул взгляд, полный скорби, на моё тело с оборванными крыльями, от которых не осталось ничего. Их вырвал вместе с костями один человек. Его руки в крови, в ангельских белых перьях. И он ушёл, не оборачиваясь, не слыша моих истошных воплей о помощи и не видя, как кровоточит всё моё тело. Этот мужчина не был ни ангелом, ни демоном. Он был обычным человеком. Как я. Как и все мы. Но должен ли человек приносить боль другому человеку, когда приручил, согрел, склеил заново? Не думаю. Доверие — штука хрупкая, разбивающаяся легко, как хрусталь. Потеряв доверие к одному только человеку, который меня разбил, разворотил, заставил страдать и ненавидеть его каждой клеточкой своего тела, я стала сомневаться в каждом. Первое время я искала его в каждом человеке, который проходил мимо. Искала до боли родные глаза, его лицо, его фигуру. Тошно было от собственного бессилия, потому что в лавине незнакомцев, которые заполняли центр Сеула, я не видела его. Я делала себе больно каждый раз, когда выходила из квартиры. Каждый раз обжигалась, стоило моему взгляду подняться и начать искать его. Чжан Исина. Парня, который два года назад излечил меня, собрал по кусочкам. А через два года разбил, заставил собирать осколки, вырвал крылья, которые сам же подарил.[два года назад]
Мне семнадцать. В этом возрасте кажется, что ты уже взрослый, что ты не зависишь от родителей: скоро совершеннолетие, окончание школы и поступление в высшее учебное заведение с наилучшими баллами. Мы все были донельзя странными либеральными подростками, которые плевать хотели на корейские традиции. Сбегали из дома, садились на задние сидения мотоциклов полузнакомых людей, ехали куда-то за город, где видно целиком небо, усеянное звёздами, где трава зелёная и пахнущая летом даже осенью. Мы веселились. Мы знакомились с морем разных людей, забывали о них в течение часа и не сохраняли контакты на телефон. Плевать на других, кроме себя. В тот день моего знакомства с Чжан Исином я приехала одной из последних. Вечеринка была уже в самом разгаре, когда я раскрыла входную дверь, поманив за собой своего друга, Ким Чонина, который был приблизительно на год меня старше. Каждый здоровался с нами, хохотал над моими шутками, отчасти похабными и нелепыми, хлопал Чонина между лопаток, будто стараясь вышибить из него весь воздух, потому что он крутился со мной, чуть ли не самой желанной девчонкой на всех подростковых вечеринках, давал сразу два стакана в руки. Все девушки, прошаренные в таких вещах, как вещества в напитках, сначала опускали ногти с особым регулятором в лаке в стакан, а потом, дождавшись положительной или отрицательной реакции, думали, что делать. Если цвет ногтей менялся, быстро выливали напитки куда подальше, желательно в растения. Если цвет не менялся, преспокойно пили. Люблю науку за такую заботу о нашей девичьей безопасности. В последнее время для нас делается действительно много. В тот день я, как обычно, опустила ногти, накрашенные тем самым лаком, в алкоголь, а потом преспокойно пошла здороваться с другими девочками. Мы целовали друг друга в напудренные щёки (ведь пудра, как мы думали, — это символ женственности, символ того, что мы взрослые, но мы ни черта не взрослые — мы просто глупые), щебетали что-то несуразное. Про школу в этом месте, в доме номер тридцать, никто не говорил. Все же до одури взрослые, что аж тошно становилось. — Ну, а как ты планируешь провести зимние каникулы, Хэджин? — мои ногти, к сожалению, поменяли цвет, поэтому я вылила напиток в цветок, в который явно ещё до меня стали сливать всю эту дрянь. Задавшая вопрос Хвиён была моей лучшей подругой, с которой мы дружили и в школе, и за её пределами. Моя ровесница, она выглядела младше, даже если наносила огромный слой косметики на лицо: аккуратный нос, губы сердечком и большие, такие наивные глаза, те, которые могут сломить любого вне зависимости от пола. Хви была талантливым манипулятором, любившим только раз в жизни, и её любовь на данный момент находилась рядом с ней. — Мы вот с Чанёлем хотим провести Рождество вместе, — полная дурость — думать о зиме весной. Пак Чанёль встречался с Хвиён уже как несколько месяцев, практически полгода, и они были самой милой парой, которая попадалась на моём пути. Они понимали друг друга с полуслова, любили одну и ту же еду, увлекались одними и теми же хобби. Казалось, такая хрупкая девчушка, как моя подруга, не могла выбрать такого здоровяка, как Пак, но они как-то приросли душой друг к другу, как-то вцепились и не отпускали. Их химии, их романтике мог позавидовать каждый: однажды, помню, парень вломился в наш кабинет, расположенный на первом этаже школы, через окно, принеся своей девушке маргаритки. Правда, его потом выгнали, потому что Чанёль обучался в другой школе, но каждый вспоминал этот самый момент, когда Пак, с перепачканными штанами, с рукавами рубашки, которые были закатаны до локтя, ввалился в окно. Его руки были в земле, и только потом мы узнали, что эти самые цветы он сорвал во дворе нашей школы. Очень романтично, чёрт побери. Чанёль стоял рядом, будто охраняя свою ненаглядную девушку, которая ради него сегодня оделась скромнее, чем обычно — вязаное чёрное платье (видимо, не на мотоцикле приехали сюда, а на машине), полусапожки на небольшом каблуке. Моя одежда была более провокационной, и я не сомневалась, что каждый мимо проходящий парень засматривался на мои бёдра, на мою задницу, обтянутую кожаными лосинами. Я любила своё тело, выставляла его напоказ и не стеснялась абсолютно ничего в себе. Грудь маленькая? Можно надеть бюстгальтер с пуш-апом. Прыщ вскочил прямо посередине лба? Мамин тональный крем всё скроет. Всё было замечательно. Примерно до этого дня. Первые предпосылки начались тогда, когда Чанёль, улыбаясь мне, увёл Хвиён куда-то. Я знала, они пойдут либо на балкон второго этажа, либо на крышу, чтобы смотреть на небо, усеянное крапинками звёзд, и целоваться. Их пока что связывали только такие отношения, ничего большего. Чан — парень приличный, ни разу ни при ком не лапал мою подругу, не предлагал ей ничего непристойного, а просто пока что целовал. Она была младше его на год; возможно, только из-за этого он не заигрывал с ней «по-взрослому». Да и ладно. Я же знала, что он когда-нибудь её склонит к чему-нибудь. Или она его. В тот момент я осталась одна с пустым стаканом и желанием либо оторваться, либо с кем-то поболтать. Шанс предоставился, так как громкость музыки увеличили и тела рядом стоящих людей затряслись, будто в ритуальном танце. Только один из парней явно отказывался танцевать, не хотел этого делать. Он был высоким блондином, которого явно ничего не волновало. Я в танце приблизилась к нему; вблизи незнакомец был ещё прекраснее, чем издали, чувствовалось — китаец, постарше меня, но этим и привлёк. Вопреки всем корейским канонам, я не была националисткой, весьма наоборот — я обожала иностранцев и порой даже лазила по иностранным сайтам знакомств, дабы познакомиться с каким-нибудь красавцем из соседней страны. И я искренне поверила, как маленькая девочка, что этот мальчик может стать моей судьбой. Как же я ошибалась. Я крутилась рядом с ним, вертихвостка, улыбалась, подмигивала. Он среагировал только на пятую минуту моего нервного тика; подошёл чуть ближе, наклонился, так как я была на добрых две головы его ниже, и спросил, не нуждаюсь ли я в таблетках. «Абсурд! — в тот момент подумала я. — Видимо, он действительно подумал, что у меня нервный тик». Но нет, он предлагал не таблетки от нервного тика, а те самые таблетки, которые глотают малолетки, чтобы их унесло в космос. Моя улыбка сползла с лица, когда я поняла, что передо мной стоял наркоторговец. Я старалась избегать таких людей, которые, как я думала, прячутся по углам. Но этот парень прятался на виду у всех и оставался незаметным. Приняв моё молчание за согласие, он вынул небольшой пакетик из кармана штанов, шепча «давай поцелуемся», и зажал ровно половину от розовой таблетки зубами. Он наклонился, прижимаясь губами к моим губам, и вскоре ядовитый кайф был в моём рту. Парень, обхватив моё лицо ладонями, продолжал поцелуй, не встречая никакого сопротивления от меня. Чему быть, того не миновать. Не попробовала вещества в алкоголе, значит, судьба подкинет мне наркоторговца, который дарил мне буквально наркотический поцелуй. Только в дальнейшем я вкушала совершенно другие наркотики. Не экстази, нет. Не метамфетамин. Моими пятью наркотиками, которые я попробовала вместе с Чжан Исином, были любовь, страсть, секс, разочарование и ненависть. Парня, затягивающего меня в адский водоворот поцелуя, звали Крис Ву, и он действительно был китайцем по национальности. Целовался он выше всяких похвал — я таяла, как зимний снег на весеннем солнце, кольцевала руками его поясницу, притягивала к себе раз за разом. Таблетка потихоньку начинала действовать, мир плыл перед глазами, я шла за Крисом и чувствовала, как внутри меня разрывались фейерверки. В тот самый момент, когда парень вёл меня к заполненной подростками лестнице, я впервые увидела его: свою любовь, свою страсть, свою смерть. Он сидел на ступеньке, попивая джин с тоником, и выглядел полностью отсутствующим. Не знаю, что именно меня в нём тогда привлекло: то ли пустой взгляд, которым он рассматривал узор на стене, то ли то, с каким рвением он схватил меня за лодыжку, увидев, что я не в состоянии идти правильно, ровно. Потом он мне говорил, что испугался за моё состояние и подумал, что Крис принудительно ведёт меня в комнату, чтобы я «расплатилась за товар». Я смотрела на неизвестного мне парня с тёмными завитками волос и не могла отвести взгляда. Чувствовала, что это прикосновение положит начало нашему знакомству. Во мне шевелился обычный интерес. Ничего более серьёзного я в тот момент не чувствовала. — Прости, — парень поднялся со ступеньки, отпуская мою ногу; наркоторговец смерил его презрительным взглядом и крепче перехватил мою руку, ведя по лестнице вверх. Голова кружилась, тошнило со страшной силой, потому что, приведя меня в какую-то комнату, Крис начал пихать в меня наркотики. Явно половина таблетки экстази стоила всего ничего (хотя, как я узнала позже, экстази является самым дорогим наркотиком), жалкие несколько тысяч, а вот другие таблетки, такие разноцветные, разнодействующие, стоили дорого. Очень дорого. Крис об этом прекрасно знал. Я глотала тошноту и таблетки, целовалась с буквально незнакомым мне парнем и до сжимающего чувства в горле надеялась, что меня не вырвет. Но меня не вырвало. Я чувствовала каждой клеточкой тела его касания, чувствовала, но не видела, с каким остервенением он сдирал с меня кожаную куртку, пропахшую алкоголем и потом. Затем он разорвал ворот моей футболки, и я даже мысли не допустила, что это плохо, что он ведёт себя отвратительно, слишком похабно и слишком по-взрослому. Я всегда искала способы отвлечься от обычной мирной жизни, отвлечься от школы и некоторых сук-подруг, считающих, что я никто. А я кто-то. Кто-то для родителей, кто-то для близких людей. Личность. Я пыталась это доказать всем, кого знала. Только многим позже я поняла, что не надо доказывать людям, что ты личность, самостоятельный человек. Если они не глупые, сами догадаются. Мой судорожный вздох покинул лёгкие при первом поцелуе, который запечатлелся на моей груди, скрытой только красным кружевным бельём. Крис прижимал меня к себе, к матрасу, вжимался пальцами в мои бока. Он был намного грубее, чем мой бывший, Ким Чунмён: в отличие от него, такого нежного и чуткого в отношениях, хоть порой доводящего до истерики своей нелогичностью, кусал, и россыпью расцветали маленькие звёздочки засосов на моей шее и груди. Мне было больно. Нестерпимо больно. А когда он сунул руку прямо мне в штаны, пробираясь пальцами к резинке нижнего белья, а затем уже и к чувствительной точке, я чуть не взвыла. Крис слишком грубо коснулся кончиками пальцев клитора и слишком резко обхватил его. Это не приносило наслаждение, нет, — пугало. Неизвестный мне китаец, который до этого пил джин с тоником, ворвался в комнату с удушающим запахом жасмина, прогоняя смрад похоти и Криса с меня. Моё тело содрогалось от приступов тошноты, я чувствовала — у меня состояние, близкое к передозировке. Крис уже ушёл, обчистив мои карманы и забрав из них бумажник и телефон, а я, почти в полубессознательном состоянии, повалилась на пол, задыхаясь. Неизвестный мне парень подхватил меня на руки, вываливаясь из комнаты. Он бежал в ванную комнату, чтобы я не задохнулась, огибал людей, стоящих в коридоре и смеющихся, огибал двери, а как только закрыл дверь ванной, буквально пихая меня к унитазу, я упала на колени, вцепляясь в стульчак тонкими пальцами, и еле сдержалась до того момента, как парень подскочил ко мне, убирая незаплетённые волосы с моего лица. Только тогда меня начало тошнить от принятых таблеток. Казалось, меня выворачивало наизнанку долго, а потом ещё и ещё, потому что мне прочищали желудок; слёзы текли по щекам, лямка лифчика сползла с плеча. Мне было настолько плохо, что я думала лишь о том, что скажет мама, увидев меня такой. Блюющей от неизвестных веществ, что будто осели на стенках пищевода и желудка; зарёванной, с красным носом и такими же красными щеками, по которым явно посыплются удары от родителей, тем более от мамы; практически изнасилованной, с засосами, которые показывались всем яркими сигналами. — Тебе получше? — спустив за мной воду и посадив меня на крышку унитаза, парень с милой ямочкой на щеке, которая сразу же меня успокоила, повернулся к умывальнику, моя руки и набирая в ладони воду, чтобы умыть моё лицо. Я находилась недалеко от него; вода, которой он вытирал моё лицо, стекала по шее на грудь, оставалась где-то в чашках бюстгальтера и заставляла кожу покрываться мурашками. Холодная. Как и мои руки, дрожащие после рвоты. Из последних сил я кивнула и посмотрела на парня, который буквально спасал меня. — Это хорошо. Скажи мне только одно — ты совершеннолетняя? Мне было смешно. До одури смешно. Я сидела запертая с неизвестным мне парнем в ванной комнате в красном кружевном лифчике и кожаных лосинах. Разве несовершеннолетние шляются по разным вечеринкам, пьют алкоголь и занимаются сексом с первыми встречными? Тут уж как посмотреть, в зависимости от воспитания. Моё воспитание было хорошим, однако я просто попала в плохую компанию. Бог знает, кто этот парень передо мной и что он может обо мне подумать после нервного смеха, который сорвался с губ и укатился вниз. Но это было неважно. Я хотела домой. Хотела прокрасться в свою спальню, переодеться и повалиться на кровать, чтобы заснуть. А ещё лучше пусть это всё окажется сном. — Думаешь, мне двадцать? Ошибаешься, — я хохотала во всё горло, чувствуя, как попеременно с этим из глаз текли слёзы, смешиваясь с водой на моём теле. — Тут половина дома подростков, которые не являются совершеннолетними. — Хорошо, тогда мы сейчас пойдём и заберём твои вещи, а потом поедем к твоим родителям, — парень, чьи внимательные глаза обследовали всё моё тело вдоль и поперёк, подхватил меня на руки и, дождавшись, когда я прижмусь к нему целиком и обниму за шею, вышел из ванной комнаты. На нас никто не смотрел — обычное дело, когда парочки после жаркого секса находятся вместе, а парень девушку на руках носит. Мнимое участие в дальнейшей судьбе. Всё равно через пару часов они не вспомнят о том, что их связало буквально на пять минут, потому что парни, которые знатно напились, не сдерживаются, делают всё быстро, лишь бы самим кончить. Забота о партнёрше? Да сама пусть ласкает себя, стоя на коленях. — Почему ты за меня вступился? — я сидела на той самой кровати, на которой меня целовал Крис. — И как тебя вообще зовут? Мои ботинки парень нашёл достаточно быстро. Он опустился на колени передо мной, взяв меня за лодыжку, и принялся натягивать на босу ногу плотную обувь. Я наблюдала за ним, за его мягкими движениями, за его серьёзным взглядом и пухлыми губами, которые поджались, когда ему всё же удалось застегнуть молнию. Проделав то же самое с моей второй ногой, он поднял на меня глаза, заглядывая будто в самую душу. Я вздрогнула; такой прямой взгляд действительно для меня был чем-то запредельным, чем-то таким, чего я хотела избегать, лишь поэтому я судорожно отвела взгляд, выдыхая и сжимая рукой одеяло. — Чжан Исин. — Что? — Это моё имя. Меня так зовут. Мне двадцать. Скинув с себя рубашку, парень потянул ворот тёмной футболки с каким-то странным принтом. Сняв её и показав достаточно подтянутое тело, он накинул вещь на меня, просовывая мои руки в рукава. Улыбаясь, он погладил меня по голове, надевая на себя рубашку и застёгивая её примерно до адамова яблока. Я, встрепенувшись, схватила свою куртку. Да, как я думала, ни телефона, ни бумажника не было, хитрый наркоман-китаец обчистил меня, оставив практически с передозировкой. Хотя, судя по тому, что я стояла на ногах, не качалась и не блевала, это не было никакой передозировкой. Просто мой организм отверг принятые вещества. Так иногда бывает. Даже с людьми. Организм отвергает потенциально опасных нам людей. Но он не среагировал, когда мы были в одной комнате с Исином. Лучше бы мне стало плохо, лучше бы я поняла, что этот человек, стоящий передо мной и одолживший футболку, опасен для меня. Он отравил меня, мой разум, моё сердце. И яд, который он впрыскивал в меня по капле, по миллиграмму, долго не хотел выходить из моего организма. — Хван Хэджин, — я накинула куртку на плечи, а потом выглянула в окно: мотоцикла Чонина не было на месте, эта козлина явно уехала без меня, — мне семнадцать. Именно так мы с ним и познакомились. Наше знакомство стало знамением и страданием одновременно: судьба здорово посмеялась надо мной, снова всучив человека, который сделает больно. Я доверилась этому парню, который буквально помог мне вычистить желудок, не задохнуться от рвотных масс, а ещё стоял рядом, когда я смотрела в окно и поджимала губы. Чонин уехал без меня, хотя сказал, что дождётся. Исин чуть коснулся моего плеча, явно понимая, что меня должен был кто-то подвезти, но этого «кого-то» не было. — Мой друг уехал без меня, — с горечью в голосе сказала я. Моя подруга развлекалась со своим парнем, оставив меня одну. А мне не хотелось возвращаться туда, вниз, где царил беспорядок, где царил алкоголь. Я хотела на воздух. Я хотела дышать. Я хотела домой. — Я теперь не знаю, как возвращаться обратно. — Подвезти? — я обернулась. Чжан всё так же стоял и улыбался, будто зная — я не откажусь, не убегу, а доверюсь. Доверю ему свою жизнь буквально на двадцать минут поездки, доверю свой адрес. Тогда мне казалось, что, доверившись, я ничего не потеряю. Но потеряла. Частичку себя. Доверие родителей окончательно. И собственное дыхание. — Если нам по пути, можешь подвезти, — строить недотрогу модно. Все дороги так или иначе ведут в Сеул. Были ребята из Инчхона, но в основном в доме была столичная молодёжь. Людей внизу не убавилось — наоборот, кажется, увеличилось. Они крали друг у друга дыхание, воздух, алкоголь пили прямо из горлышка стеклянных бутылок. Звуки коробили, казалось, были мне ненавистны — слишком режущие, слишком выбивающие дух из груди. Доводящие до панической атаки. Я никогда не знала, что это такое, но не хотела, чтобы это состояние было вновь. Я ещё легко отделалась: всего лишь-то поднялось давление, всего лишь-то кровь бросилась в голову. Всего лишь меня снова затошнило от беспричинного страха. Все эти болезни кажутся донельзя смешными, когда не касаются лично тебя. Меня никогда не касались ни депрессия, ни панические атаки, ни нервные судороги. Даже бессонница не заглядывала в мои красные от слёз глаза, предпочитая отступать от меня в такие времена. Всё то, о чём я не думала в семнадцать лет, настигло меня в девятнадцать. А пока я была беззаботной. Летела, как мотылёк, на огонь, не подозревая, что даже близкое нахождение с пламенем может опалить мои тонкие крылышки. Мотылёк без крыльев, считай, мёртвый мотылёк. А огонь улыбался так ласково, так мило моему сердцу, что я даже не могла себя сдержать — подлетала всё ближе и ближе. — С тобой всё хорошо? — Исин наклонился ниже, перехватывая мою ладонь. В ушах стояла вата, но я нашла в себе силы и расслышать парня, и даже кивнуть тяжёлой головой. Хоть со мной было и не всё в порядке (чёрт, этот bad trip мне запомнится навсегда: полтаблетки экстази, а потом множество разных веществ, практически секс с незнакомым мне парнем, затем белый унитаз и второй неизвестный мне парень, который помог), я могла идти. А на воздухе стало легче. Ведь дышать всегда намного легче, чем что-либо чувствовать. Я назвала свой адрес и последовала за Исином, который вёл меня к красному мотоциклу. За то время, что выходили из дома, мы ни с кем не общались. Даже между собой перекинулись только парой ничего не значащих слов. Не смеялись. Не переглядывались. Затем Чжан просто протянул мне шлем, явно поняв, что я знаю, как им пользоваться. Я села за его спиной, сразу помещая руки на талию. Так безопасно, так меня учил Ким-козёл, бросивший меня на произвол судьбы. — Говорю сразу, мой мотоцикл быстрый, так что держись как можно крепче. Практически у каждого парня есть фразы, которыми он заставляет девушек сделать что-то, ему приятное. Я знала слишком много о таких вещах: и Чунмён, и Чонин, подкатывая ко мне, говорили что-то такое до одури простое, но заставляющее либо хвататься за гладкую мужскую ладонь, либо прижиматься чуть ближе и целовать как можно дольше. У Исина было много таких фраз, чёрт побери, он был целым справочником фраз, которые спровоцировали бы любую девушку сделать ему приятное. Он просто любил скорость и свой мотоцикл. А ещё любил меня. Поправка: когда-то любил меня. До моего дома мы добрались быстро. Я бы заснула на спине у Исина, но скорость, которую он держал, была слишком высокой, да и инстинкт самосохранения говорил, что лучше всего будет не спать. — Спасибо, что подвёз, — я снимала шлем, лохматя волосы, и смотрела на небольшой дом своей семьи — маленький, аккуратный, двухэтажный. Везде был включён свет, мама явно заметила моё отсутствие, и я чувствовала, что одним выговором я не обойдусь. Не пронесёт меня больше. — В общем… у меня только один вопрос. Ты не ответил, почему… помог мне. Исин повернулся ко мне, заглушив мотоцикл. Я чувствовала исходящую от него волнами безмятежность и грелась ею, будто в лучах солнца. Он был невероятным. Я это поняла с первых секунд. — Твои глаза, — просто ответил Исин. — В них намного больше сказано, — я склонила голову набок, будто не понимая его. Хотя я действительно не понимала его речь, и дело даже не в акценте, который лёгким флёром ласкал мои уши, а в том, что парень говорил загадками. — Ты отчаявшаяся, тебе нужно спасение. Ты обычный подросток, у которого проблем выше крыши, я угадал? Проблемы в школе были, и очень сильные. Ко мне приставало несколько одноклассников, распускали руки, потому что видели, какая я вне стен школы. Проблемы с родителями, как же без них. Юношеский максимализм и все дела — обычный подростковый дурной возраст. Проблемы ещё? Ким Чунмён, пытающийся вернуть ни ему, ни мне не нужные отношения. Он был напористым: как-то даже пришёл ко мне домой и заставил плакать, сказав, что меня, кроме него, никто сильно любить не будет. Таким было типовое поведение насильника в отношениях. И таких людей надо сразу от себя ограждать. — У всех есть проблемы, Чжан Исин, — я смотрела в его глаза прямо, практически жёстко, хоть и понимала, что что-то от его взгляда внутри скручивалось, — просто некоторые, как я, не знают, как их решить. Спасибо, что подвёз. Я, чуть оперев руку о колено Исина, перекинула ногу через мотоцикл, вставая на асфальт. Чувство земли под ступнями сбавило напряжение, но не настолько, чтобы я пошла в дом, не смотря через плечо. Он попрощался первым — я неловко помахала ему ладошкой, выдыхая. Я была действительно благодарна ему. А сейчас самое время пойти в дом. Дверь отворилась без скрипа. После того, как я скрылась в прихожей, Исин завёл двигатель и уехал в своём направлении, а я принялась снимать ботинки и стягивать куртку. Что уж поделать, раз явно моё отсутствие заметили, прятаться не стоит — вдвойне попадёт. Мама вышла из кухни и скрестила руки на груди, смотря на меня хмуро, исподлобья. По закону жанра, если бы я была пьяной, я бы икнула, а потом завалилась бы к курткам, но я не находилась в состоянии алкогольного опьянения: ни капли в рот не взяла, вот вообще. Но казалось, мама знала больше, чем я могла себе представить. — Хэджин, у тебя совесть есть? — она была, но я её успешно задавливала. Была бы совесть, я бы ложилась спать в девять вечера, делала все домашние задания наперёд и пила чай с малиной. — Почему ты меня не слушаешь в последнее время? Мои слова для тебя пустой звук? — Мам, я… — Хэджин, я всё понимаю, вот действительно всё, но ты же ещё ребёнок для всего этого. Послушай хоть раз меня, оставь свой выпендрёж. — Мам, это не выпендрёж, — я раздражалась всё больше и больше. Мне, как и многим людям, не особо приятно, когда на них выливают всю грязь, но в том и дело, что это была не грязь, а чистая правда, которую мама предпочитала говорить мне прямо в лицо. — Я уже взрослая, а значит… Мама втянула ноздрями воздух — плохой знак, очень плохой знак. Она подошла ко мне, критически осмотрела спутанные от шлема, ветра и пальцев Криса и Исина волосы, увидела на мне футболку, в которой спокойно бы поместились две меня, куртку, в карманах которой явно не было ни мобильника, ни бумажника. Как только она открыла свой рот, я сжалась до размеров молекулы. Представляла, что она скажет. Но не думала, что её слова будут настолько жестокими. — Я растила из тебя хорошую и послушную дочь, а ты уходишь вечером, возвращаешься ночью, приходишь в вещах каких-то парней и пахнешь рвотой. Что я о тебе должна подумать, Хэджин? Что наши соседи о тебе подумают? Я раскрыла рот, чтобы начать защищаться, но мама резко дала мне пощёчину. Голова закружилась, как в той комнате с Крисом, я повалилась на колени, а в глазах замигали звёздочки. Больно. — Я не растила шлюху, Хван Хэджин. А теперь пошла наверх, умылась и легла спать. Я плакала в подушку. Долго и навзрыд. А что рыдать, сама в этом виновата. Но я винила маму. Все подростки так делают: винят в своих промахах и неудачах кого угодно, только не себя. Забылась я только спустя час, когда уже занимался рассвет, и приснилось мне сон, что не привиделось бы мне в обычной ситуации. Мне не снятся парни, но именно Исин пришёл ко мне в дрёме, обнял, утешил, а потом произнёс, подарив самую что ни на есть настоящую надежду: — У меня для тебя есть крылья. Я подарю тебе спасение. И этот парень вскорости стал моим спасением.[26 марта 2017]