Прижми меня к себе, не отпускай, Смотри… Bring Me The Horizon — «Hospital for Souls»
Чужие языки слишком часто говорят неправду. Как бы это тяжело не было осознавать, так и есть, особенно если эти люди совершенно тебя не знают. Они могут назвать шлюхой девчонку, которая ещё даже слово «секс» боится произнести вслух, ведь мама дать оплеуху может — неприличное же слово, его не должно быть в лексиконе приличной девушки! Да, это не заденет многих, кто просто усмехнётся, возможно, даже без агрессии, но именно эта девочка потом обозлится. Пламя ярости охватит её тело полностью, и не будет путей её выхода: только в себя, только не на других, они ведь не поймут! Я тоже злилась на злые языки, сплетни, особенно когда училась в школе. Хвиён говорила, что надо плевать на такие вещи, но когда я в последний раз её слушала? Очень давно. А кто породил множество слухов в школе обо и Исине? Как раз моя подруга, которая в тот момент была одним из самых близких мне людей на этом свете.[год назад]
— Боже, мне сказали, что с моими мозгами мне место только в Сантауне, — злобно прорычал Чонин, опускаясь на парту и смотря на нашего с Хвиён одноклассника, который оторопело уставился на Кима. — Что смотришь? Пошёл вон на перемену. Он сегодня был абсолютно не в духе. Выпускной класс — дело тяжёлое, тем более для класса «С», в который входил сам Чонин. Мозгами нас практически всех обделило, конечно, но даже такой сорт, как мы, пытались хоть как-то обучить. Не обходилось без метода кнута и пряника, когда за провинность нас могли наказать отработкой после уроков, а если мы покажем лучший результат — буквально выставят перед всем классом, похвалят, скажут продолжать в таком же духе. Мы все продолжали. И мои учителя уже говорили, что если я немного поднажму, то в следующем году пойду уже не в «C» класс, чтобы быть буквально с отбросами общества, как их называют классы «А», а в «B». Возможно, я смогу вытянуться, а возможно, мои же собственные друзья потопят меня. — Чего? Какой Сантаун? С твоим телосложением тебе только в уборщики идти, — фыркнула Хвиён. — Там, вообще-то, боги работают, а ты сойдёшь только за низкопробного суккуба. Моя бровь вздёрнулась вверх. В Сантауне я, конечно, ни разу не была — не приглашали, но что-то мне подсказывало, что туда не стоит ходить таким маленьким девочкам, как я. Встряхнув волосами, подруга положила подбородок на моё плечо и вздохнула. Чонин распалялся, смешивая юмор и лёгкое раздражение, а я крутила на пальце подарок Хвиён — тонкое колечко. Она подарила мне парное кольцо, одно из которых было на её мизинце, и я помнила, что, когда открыла подарок, была счастлива, ведь для меня это являлось действительно милым жестом. Чонин, конечно, не отличился ни смекалкой, ни умом, подарил мне презервативы, сказал, что если это не размер Исина, мой друг вполне может его подменить, а мне оставалось только буквально забиться в истерике — насколько же мой друг долбаёб. Мой парень отличался от Чонина многим. Да, размером презервативов явно, но и тем, что подходил к выбору подарка с умом. Как-то были с ним в торговом центре, мне в душу буквально запал кашемировый шарф, и я вроде как самостоятельно копила на него, но вечно деньги спускались на сладости, которые я слишком любила, да на какие-то милые побрякушки. Вот Исин и вспомнил про этот шарф, в который я действительно влюбилась и носила его уже достаточно долго, хотя уже был апрель. На практику к нам его, кстати, взяли, даже с тёплыми объятиями. Правда, приходил он чуть позже, но я, как и в прошлом году, вечно бегала к нему, сидела с ним, пила чай, порой даже пряталась от всех именно в его руках, прижатая к его телу. И хоть мы были знакомы уже год, я каждый день боялась банально его потерять: вжимаясь в него, я пыталась надышаться его запахом, показать, насколько я зависима от него. — А теперь заткнись и скажи, зачем вообще пришёл, — лениво сказала Хви Киму, который копался в карманах пиджака — такое ощущение, что сигареты искал. Признаться честно, я знала Чонина как облупленного, порой даже чувствовала его, могла сказать за секунду его прихода в кабинет, что он идёт, и потому часто хмыкала. Этот парень был близким мне: помню, как называл дурой, как только я связалась с Чунмёном, а я, влюблённая, не понимала, почему же друг не может принять моего парня. Он же классный! Только потом я узнала, что Чонин стал молчать лишь потому, чтобы не разбивать мне сердце и не рушить воистину детские, по-другому их не назовёшь, мечты. Да уж, жизнь однажды заставила меня снять розовые очки, показав, что не весь мир хороший, такой, какой бывает в фантазиях, а он жестокий и безжалостный. С виду ангелы могут оказаться самыми злыми чертями, когда демоны могут на самом деле сочувствовать и помогать. — Да так, выйти покурить надо, Хэджин, ты со мной? — я лениво кивнула. Традицию всё же не стоит нарушать. На самом деле, мы с ним нарушили одну привычку — давно не ходили в тот магазинчик поесть рамёна, поговорить по душам, всё не было времени. Я слишком часто находилась рядом с Исином, который после того самого переезда месяц назад стал ко мне более внимательным. Родители пытались связаться со мной, приезжали в школу, хотели поговорить, но я спряталась у Исина. Мама, как мне сказал парень, узнала его, но ничего не сказала, потому что Чжан обращался ко всем формально. Конечно, меня тянуло к родителям: я ребёнок, это вполне нормально, но вместе с тем, находясь буквально в соседнем помещении с медкабинетом, я зажимала рот ладонью и сдерживала слёзы, чтобы не разрыдаться в голос. Я любила их, любила обоих до дрожи, но мне казалось, что ни папа, ни мама не ценили ту любовь, которую я им дарила или, по крайней мере, пыталась дарить. Теперь, конечно, я понимала, почему мама сказала мне не приближаться к дому чуть ли не буквально: у неё были частые истерики из-за того, что не получалось забеременеть вторым ребёнком, а потом стало ещё хуже, ведь всем известно, что беременные женщины — народ «немного» нервный, а беременная женщина в таком возрасте, как моя мама — ещё хуже. Перемещения по коридорам вместе с Чонином не слишком сильно отпечатались в моей голове: я на автомате двигалась, огибала учителей, успевала даже хохотать на шутки друга и слегка задирать младшеклассников. Это всё было как обычно, будто не было ссоры с родителями, всех скандалов, а я по-настоящему являлась самой обычной школьницей без вороха проблем, которые свалились на плечи. Порой такое было, что я не могла со всем справиться, и тогда Исин лежал рядом, укутав меня в собственные вещи, ласково целовал и говорил, что «моей девочке сейчас нужна хорошая романтическая комедия и ведро фисташкового мороженого». Он терпеть не мог ни то, ни другое, я знала, но покорно оставался рядом, гладил по голове, а потом, легко посмеиваясь, целовал меня в губы и говорил, мол, «пациент излечен». Сейчас я чувствовала, что мне надо немного побыть рядом с другом, потому что друзья порой важнее, чем парни, и отправила Исину сообщение, выйдя во двор, чтобы он не стеснялся и шёл потом домой, не ждал меня. — Пошли потом рамёна поедим, — предложила я другу, который по привычке откинул голову на кирпичи и достал из кармана заготовленную пачку сигарет. Чонин давно говорил мне, что бросит, но у него банально не получалось — от воздержания тряслись руки, и он буквально расслаблялся, стоило дыму пролезть в глотку. Не знаю, как можно любить эту гадость. — Боже, я думал, что ты вообще об этом магазине забыла, — Ким выдохнул первую партию дыма, прикрывая глаза. Я смотрела на серые кольца, которым он научился недавно, а потом подошла и встала рядом, заводя руки за спину. Погода не радовала — тучи заволокли небо, в любой момент мог пойти дождь, и я порой тёрла предплечья, чтобы они не мёрзли. — Твой Исин не расстроится, что я похитил его пташку? — Господи, да что сразу «твой Исин», — я стукнула друга в плечо. — Явно бесишься из-за того, что он не твой, да? После реплики уже не сдержалась я, начиная хохотать, а друг в ответ стукнул меня по плечу. Такие шутки у нас, признаться, стали редки, потому что дарить друг другу провокационные подарки — это одно, а вот пошутить — другое. Но ведь для того и нужны друзья, с ними должно быть весело даже в самую отвратительную погоду, даже в те моменты, когда хочется блевать от тоски, обнажая свой богатый и весьма неприглядный внутренний мир. Увидев, что меня стало потряхивать от холода, Чонин, зажав сигарету в зубах, по привычке скинул с себя пиджак, пахнущий дымом и дешёвым рамёном, и накинул на мои плечи, щёлкая пальцами по носу. С этим парнем часто было тепло, и порой оно шло за счёт того, что он накидывал на меня свои пиджаки. — Опять забываешь одеться, дура, заболеешь потом. — Назло тебе не заболею, — фыркнула я. — Тогда после школы сразу в магазинчик? Чонин кивнул и вновь затянулся. Первая капля упала ему на нос, и парень сморщился, ведь не любил дожди — говорил, что они навевали на него тоску, да и мокнуть совершенно не хотелось. Тем более сейчас он был в рубашке, риск заболеть вполне себе велик, а если я сниму пиджак и отдам, Ким сделает всё, чтобы я накинула одежду на себя и «больше не выпендривалась». Его забота была мне приятна — обо мне так не заботилась Хвиён, хоть мы были девушками. Но можно же обнять, чтобы немного согреть, поделиться своим теплом, так ведь? Чихнув, я потянула Чонина за запястье к школе, и он спешно затушил сигарету о кирпичную кладку. Внезапно обернувшись, он потянул меня к стене, той, которая выходила на проезжую часть, а камер там отродясь не было, и я малость струхнула. Резкие телодвижения часто заставляли впасть в ступор, раскрыть рот и замереть, чаще всего в ожидании удара или крепкого слова, а потому, как только спина столкнулась с кирпичной кладкой, друг схватил меня за лацканы пиджака. Мы недолго так стояли — смотря друг другу в глаза, будто совершенно отбросив манеры, потому что я неожиданно высвободилась, оставляя вещь в руках владельца, и поспешила к школе, говоря, что пора на занятия. Недосказанность — такая штука, которая чаще всего мешает. Да, проще было бы, если б люди говорили друг с другом, не только строя диалоги в голове, а вербально, наверно, и проблем меньше было. Для чего нам вообще нужен язык? Не только горку в мороз лизать, чтоб прилип, а ещё чтобы договариваться, говорить с людьми. В тот момент мне был абсолютно непонятен порыв друга — схватил, рот раскрыл, будто хотел что-то сказать, но не смог выдать ни звука. Это только потом я всё поняла. Учительница Ким объясняла формулы по математике просто. Время от времени она смотрела на задумчивую меня, которая вместо нужного материала записывала список дел на ближайшее время, что включал в себя пункты «сходить в магазин за вкусняшками» и «обниматься с Исином». Я чувствовала себя как-то по-особенному влюблённой рядом со своим парнем, эти чувства никуда не исчезли за год, а с момента переезда только укрепились. Я могла сказать одно: не было у нас крупных ссор, потому что именно они залог расставания, мы жили буквально душа в душу, но в последнее время я всё чаще ловила на себе длинные взгляды своего парня, слишком уж часто он предлагал мне «расслабляющую ванну вдвоём», но я чувствовала себя ещё не совсем готовой на всякие эксперименты. Я смущалась. Да-да, как говорится, в этом себе признаётся девочка, которая, повстречавшись чуть меньше полугода с парнем, отсосала ему на пляже. О времена, о нравы! Когда урок кончился, мои одноклассники, безобразные лодыри, буквально выбежали в коридор. В кабинете остались только я, госпожа Ким Хэджо и спящая Хвиён, которая уже слишком уж некрасиво пускала слюни на парту, всем своим видом показывая, как ей «интересно». Я всегда честно пыталась не заснуть — вроде получалось. — Учительница Ким, — я неловко подошла к женщине, что ласково мне улыбнулась. Мне трудно удавались разговоры с учителями на тему дополнительных занятий, но в тот момент, стоя рядом с широким столом, я поняла, что мне это нужно. Действительно нужно. Я не хотела выпускаться в классе «С», я ведь могла лучше. — Скажите, пожалуйста, у вас есть дополнительные часы, чтобы вы могли мне получше объяснить темы? Женщина задумалась. Видимо, я ввела её в ступор своим вопросом, потому что никто из моего класса не пытался даже стремиться к знаниям. Я была из тех, кто стремился, — бриллиант среди стекляшек, но неогранённый, с которым надо поиграться, чтобы он засиял по-новому. Видимо, посчитав мой порыв весьма благородным, Ким кивнула. — Я в школе до восьми часов, так что мы вполне можем посмотреть, когда тебе будет удобнее заниматься математикой. Она всегда находила контакт больше с девушками, чем с парнями — я видела порой, как она заикалась, отводила глаза, и если бы это было с одним школьником, я бы сделала открытие — учительница влюблена в своего ученика, но нет. Когда она училась в школе, её чувства слишком сильно задели, ведь совершенно нельзя так поступать. О таком принято говорить шёпотом, не кричать во всеуслышание, но она прокричала громкие слова человеку, которого безмерно любила. А порой лучше уж молчать, чем показывать чувства человеку, который их заведомо растопчет, не примет, заставит жалеть. Госпожа Ким тоже жалела, но оправилась — она намного сильнее меня. — Как насчёт встреч по средам? У меня семь уроков, — сказала я, перерывая в собственной голове расписание. — Сойдёт. У меня их восемь, так что всё организуем. Удачного дня, ученица Хван! Я вежливо поклонилась, улыбаясь. Госпожа Ким всегда производила впечатление улыбчивой женщины, которая готова помочь всем, и эта помощь никогда не оставалась незамеченной — порой приходили бывшие ученики, приносили цветы, хотя это было практически запрещено, но она всё принимала, старалась никого не обижать. Я порой хотела производить такое же впечатление, только вот не получалось — мешался выработанный совершенно не покладистый характер и желание быть замеченной. Это слишком уж мешало в повседневной жизни. Пришлось растолкать Хвиён — девушка хныкала, совершенно не хотела идти на физкультуру, потому что она, по словам подруги, была совершенно бесполезным предметом. Почти каждая девушка в школе ненавидела так же и учителя — госпожу Им, что чуть ли не хлыстом всех гоняла сдавать нормативы, а потом читала лекции о правильном поведении, потому что чего только не происходило: и драки с разбитыми носами и сбитыми костяшками, и трепание за волосы с женским визгом, если занимались два класса одновременно — «С» и «А» из нашей параллели. Я не знала, чем было вызвано такое пренебрежение, такая своеобразная ненависть, я всегда оставалась в стороне и только лузгала воображаемые семечки, смотря на дерущихся и принимая ставки, кто выстоит, а кто уйдёт в медпункт к Исину. Собственно, я и вела пострадавших, что потом сматывались домой, к нему, но потом и сама забывалась в поцелуях со своим парнем — о наших отношениях знали в школе только Хвиён и Чонин. В этот день мы были обязаны бежать сто метров с «А» классом, который был весьма не в духе. У них что-то произошло, и большинство девушек злобно посматривали на нас, нарываясь на драку. Учителя говорили, что мы уж слишком взрослые для этого ребячества, только вот кто знал, что их слова — обычный пустой звук, который растворится в эхе. Парни, насмотревшиеся аниме, с боевым кличем буквально прыгали в толпу, а добренькие вроде как девушки в секунду преображались в мегер, которым палец в рот не клади — по локоть руку откусят. Но сегодня зачинщиком драки стал наш с Хвиён одноклассник, который что-то не поделил с будущей гордостью школы с доски почёта, О Сехуном. Этот засранец был красивым, даже очень, Хвиён, пока не повстречала Чанёля, присвистывала парню вслед, но то, что он был редкостной мразью, отрицать сложно каждому, кто знал его. Этот достаточно знаменитый парень никогда не матерился. Но для нашего класса вечно делал исключение: мог полить помоями буквально с помощью своего языка, потому Джинён и оказался тем, кого я потом отвела в медпункт — из-за подначивания одноклассник вмешался в достаточно серьёзную драку, и Сехун картинно «умирал» в руках своей девушки, а Джинён отплёвывал кровь и лез вновь. — Ученики Пак и О! — учительница Им пришла достаточно не вовремя, потому что уже половина моего класса была настроена сегодня же выдраить Сехуном пол кабинета, который нам дадут на отработке. — Господи, оставить на пять минут нельзя. Ученица Хван, пожалуйста, отведите ученика Пака в медпункт. Что-то в этот раз вы подрались сильно. Я надеюсь, у учителей нет отдельной тетрадочки со ставками на учеников. По крайней мере, это было бы нелепо и смешно. Я схватила Джинёна за предплечье, уводя его с поля. На улице было прохладно — я чуть лучше запахнулась в спортивную кофту, молча выслушивая все причитания одноклассника. Во все времена между классами одной параллели была какая-то непонятная вражда, возникающая из ниоткуда. Мой класс считали «тупым», девушки часто оскорблялись, парни лезли в драку первыми, но потом мы пытались выпутаться из всех ситуаций. Дошло даже как-то до исключения из школы одного из зачинщиков. — Хэджин, пожалуйста, сделай одолжение, — Джинён перехватил мою руку, останавливая, когда мы были на полпути к медкабинету, где был Исин. Порой было такое, что, обмазав нужными заживляющими кремами пострадавших, мой парень официальным голосом заявлял «ученица Хван, подождите, пожалуйста», а порой было такое, что мои одноклассники отказывались идти к симпатичному медбрату, который работал у нас второй год. — Прикрой меня перед господином Чжаном, пусть напишет, что у меня всего две царапины, а мне просто к девушке надо сходить своей, давно хотел с уроков свалить. Что ж, мне тоже надо к своему парню. Поправив волосы, собранные в высокий хвост, я кивнула однокласснику, позволив ему буквально открыть окно первого этажа и выпрыгнуть на землю, а сама пошла до медицинского кабинета. По пути мне никто не встретился, хотя я чувствовала настойчивое сверление между лопаток, а потом, даже не стучась, толкнула дверь. — Да, заходите, — голос Исина был запоздалым, а потом он увидел меня, поднимая глаза и улыбаясь. — О, солнце моё, опять физкультуру прогуливаешь? Зачастую в кабинете он читал конспекты, готовился к зачётам, которые у него были будто бы всегда, но, когда кто-то приходил, парень смущённо кашлял и прятал тетради. Кто-то порой даже посмеивался над ним, я же относилась с пониманием — дома ему было не до учёбы, он проходил школьную программу вместе со мной, чтобы в следующем году я попала в «В» класс. — Конечно же, — я присела напротив Исина на стол и, притянув его к себе, поцеловала. Мы были из того рода людей, что любили долгие поцелуи, чередующиеся целомудренные и страстные, и в наших отношениях в последнее время была полная гармония. У нас будто шёл год отношений за три, мы знали всё друг о друге, но одновременно каждый день открывали что-то новое. — У меня последний урок, ты как? — Надо остаться ещё на чуть-чуть, — мурлыкал Чжан, и когда я снова потянулась к нему за поцелуем, в окне мелькнуло женское лицо. Нахмурившись, я посмотрела на улицу, но не осталось и намёка, что там кто-то был. — Что там такое? — Показалось. Взяв тетрадь Исина, до сих пор сидя на столе, я стала задавать ему вопросы по материалу. Он аккуратно вёл все конспекты — все определения были помечены, схемы понятны, а рисунки детально переданы из пособий. Я мало чего смыслила в медицине, решила посвятить себя истории и думала, куда поступать после школы. Чжан всеми силами пытался отговорить меня от поступления в медицинский, говоря, что там личной жизни и сна никакого, а потом спохватывался и краснел, что личная жизнь-то есть, а вот на учёбу из-за этого времени нет. — Если правильно ответишь, поцелую, — сказала я после последнего вопроса, помахивая тетрадкой. Становилось жарковато, будто кто-то на полную мощность включил батареи. — Почка. — Правильно. Поставив руки по обеим сторонам от моих бёдер, Исин поцеловал меня, сразу же углубляя поцелуй, а потом и вовсе прижался ко мне, заставив обхватить ногами его тело. Мы редко позволяли себе настолько потерять бдительность, чтобы закрыть на всё глаза и целовать, переходя на ласку шеи: нельзя было афишировать такие отношения в школе, и хоть мы порой возвращались из школы вместе, многие просто делали вывод, что нам по пути, а общение у нас на уровне знания имён. Только вот кое-кто знала слишком многое. И её длинный язык в общении с учителями сыграл нам с Исином очень плохую шутку. — Господин Чжан, ученица Хван! Наше положение было слишком компрометирующим. Мои волосы были растрёпаны, халат у парня помялся, да и мои горящие алым пламенем щёки сказали всем, что я смущена, что я не хотела, чтобы так вышло. Но то, что сделано, не воротишь. Никого из своих друзей, которые, возможно, пришли мне на помощь, я не видела, были одни лишь учителя, смотрящие на нас с дикостью в глазах, будто у них у самих нет отношений, семей. Да, понимаю — мы выглядели смешно в таком положении, мы были испуганными, и я боялась больше за Исина, не за себя. Я-то человек уже давно пропащий, когда он — не такой. — И как это понимать? — директор рвал и метал, когда мы с моим парнем, потупив глаза, но держа друг друга за руки, стояли перед ним. В коридоре уже толпились ученики, которые являлись свидетелями нашего позора, и я старалась абстрагироваться от всей ситуации, но слова били плетью по плечам. — Ученица Хван, вас-то ещё можно понять — вы девушка, поддались чувствам, но вы-то, господин Чжан! Было много слов, но никто, чёрт побери, никто не защитил нас. Сквозь слёзы я видела Чонина, стоящего с моей сумкой и аккуратно сложенными в пакет школьными вещами — он выглядел взволнованным, даже слишком, и я видела, что его руки дрожали, как при никотиновой ломке. Он был единственным человеком, который боялся за нас, но ему не дали шага ступить в кабинет, как и сказать что-то. — Вы, ученица Хван, на месяц отстраняетесь от занятий, — в сердце больно кольнуло, и я подняла глаза, взглядом моля сжалиться. Мои мечты о попадании в более лучший класс топтали. — А вы, господин Чжан… я думаю, вы можете забыть о нашей школе как о месте работы и месте практики. Отныне наши двери для вас закрыты. Я бросилась в объятия Исина, который пытался вымолить хотя бы понимание для меня, но я чувствовала — не та ситуация, это не нужно, потому что меня не простят, его не восстановят в должности. Я захлёбывалась в собственных чувствах, молчала, а потом, когда директор сказал своё последнее «нет», вбежала в толпу, пробегая мимо всех и устремляясь к выходу. Болело в груди, на глазах стояли слёзы, но я не плакала — чем больше показываешь агрессору слабость, тем чётче он может ударить, воспользоваться секундой промедления, потому я не дала возможности никому надавить на себя. Я знала, что в магазинчике, где мы ели с Чонином рамён, меня найдёт только сам Ким: я прибежала без телефона, без вещей, в своей спортивной форме, и продавец вынес мне стакан воды, приговаривая, что такого он ещё не видел. Через минут десять пришёл и Чонин, спешно поднимая меня, сидящую на холодной плитке, на ноги и обнимая. Запах сигарет окружил меня, и я вцепилась в пиджак друга, плача. — Я сказал Исину идти домой, а ещё то, что сам тебя найду и отведу к нему в целости и сохранности, — Ким погладил меня по голове, а потом усадил за столик, покупая две упаковки рамёна и самостоятельно смешивая всё. Я утирала слёзы, пытаясь восстановить хрупкое душевное состояние, но раз за разом глубоко дышала. — Ты… ты как? Я втянула в себя лапшу, покашливая от лёгкой остроты — Чонин взял на свой вкус, а он сырный не любил, отдавая предпочтение более острым видам рамёна. Потерев нос и чуть ли не разразившись ещё одним приступом истерики, которую я уняла холодной водой, начала говорить: — Я вполне нормально, просто… это было так странно. Всё навалилось, я так растеряна… Чонин гладил мои костяшки своими пальцами, задумчиво пожёвывая лапшу. Я чувствовала себя в относительной безопасности, находясь рядом с другом, который просто молчал. Потом он выдохнул, перехватывая моё запястье — в тот момент я почувствовала, что нам есть, о чём поговорить. — Я проходил мимо кабинете директора, потому что мой класс отпустили пораньше, и там кто-то на вас донёс, — сказал друг, и мои глаза расширились. — Честно, я по голосу не понял, кто это, но узнаю, кто эта баба — волосы вырву к чертям собачьим и скажу, что из её же волос сделаю ей парик. Меня всегда поражала глубина дружбы, причём наша с ним. Часто мы подстёбывали друг друга, играли на слабостях, порой даже делая больно, но неизменно потом смеялись, заглаживали вину парочкой порций рамёна и вели себя как прежде. Но даже дружба порой меняется, иногда не в ту сторону, в которую так хочется нам. Мама когда-то мне говорила, что в развязке дружбы между парнем и девушкой есть два варианта: они либо перестают быть друзьями и забывают друг о друге, либо начинают встречаться. Есть, конечно, ещё один вариант, который мама не озвучила тогда: кто-то влюбляется в своего друга. Вот Чонин и влюбился. В меня. — Хэджин, я… я давно хотел тебе кое-что сказать, но не было возможности, — начал парень, перехватив мою руку. — Во-первых, прости меня. Я не думал, что всё так выйдет, потому что у тебя есть парень, да и дружим мы достаточно давно. Во-вторых… Хэджин, я влюбился в тебя, — белый шум возник в ушах, и я почувствовала, как мои глаза остекленели, а тело затряслось. Сегодня я не готова такое слушать. Вообще. — Прости, я всё понимаю, ты не бросишь Исина ради меня, но… пожалуйста… — Пожалуйста, давай останемся друзьями, — проговорила я, через каждое слово всхлипывая. Нам обоим тяжело дались эти слова, что мы сказали, и мы через силу отвели друг от друга взгляды. Недосказанность оставалась между нами вплоть до его смерти. — Хорошо. Прости меня. Ни один человек не должен извиняться за собственные чувства, ощущать себя скованным из-за них. Я сейчас чувствовала себя виноватой, кажется, больше друга, который, держа меня за руку, подводил к мотоциклу и заставлял сесть, чтобы отвезти меня к Исину. Я не знала, что сейчас делать дальше, как жить с пониманием, что лучший друг питал ко мне романтические чувства. Просто плюнуть на него я не могла, но и вести себя как обычно тоже, потому, прикрыв глаза, я прижалась к Чонину и назвала адрес, где жила. Беда никогда не приходит одна: бывает такое, что, получив по одной щеке, получаешь по второй сразу же, и тебе даже продышаться не дадут, как дают третий раз. Ким привёз меня к дому, и я, сойдя с мотоцикла, поблагодарила его, в последний раз вдыхая запах сигарет от его пиджака. Друг отдал мне официальную бумагу, в которой говорилось о моём отстранении от занятий, мои вещи, и я понуро, даже не попрощавшись и не поблагодарив, направилась в подъезд. Меня разъедали чувства, и когда я увидела в квартире Исина, просто молча обняла его. Плевать на всё, плевать на всех. Я выясню, кто сделал на нас донос. Мы есть с Исином друг у друга, и никто не заставит его больше жалеть обо всём, ненавидеть себя и вжиматься в меня так, будто сейчас заплачет. Сейчас главное, что мы вместе. А остальное просто неважно. — Может, ванну примем вместе? — раздался немного вкрадчивый голос, и я вздрогнула от резкой смены настроения своего парня. — Боже, Исин! — но всё же я задумалась. Собственно… — А почему бы и нет?[05 апреля 2018]