Любовь — это не значит наносить друг другу травмы. Pharaoh — «Не по пути»
Я с самого детства знала, что любовь — это не только между мужчиной и женщиной. Может быть любовь к животному, да даже к родителям. Я никогда не отрицала, что любила маму и папу, правда, не той любовью, которую все привыкли видеть. Я никогда к ним не ластилась, не старалась поцеловать мать в щёку и сказать, что я люблю её сильно. Вместо этого я могла заварить чай в нужный момент, принести любимую шаль, чтобы плечи матери не замёрзли. Я не говорила им «я люблю тебя», за меня эти слова говорили собственные поступки. Жалко только, что мы обе не ценили те хрупкие взаимоотношения, которые у нас были. Всё разрушилось в тот день год назад, перед началом учёбы, на каникулах: и наше с ней перемирие, и хорошие отношения, и даже какой-никакой семейный очаг, который, оказывается, у нас всё же был.[год назад]
Этот день, по правде говоря, можно было считать самым неудачным в моей жизни. Не самым худшим, но одним из тех, о которых потом вспоминают с раздражением и «я не хочу вспоминать это дерьмо, потому что если вспомню, то разрыдаюсь». Конечно, потом тоже будут похожие дни, но этот стал своеобразным началом конца, точкой невозврата. Мы давно с Исином говорили о том, чтобы я переехала к нему — до школы ближе, нам по пути, он вполне мог подвозить меня до места учёбы. За время с моего дня рождения родители хорошо успели узнать парня: отметили то, что он умён, ответственен и ни за что не даст меня в обиду, говорили ему это прямо в лицо, а вечером, за ужином, где Чжана не было, я слышала лишь уничижительные слова по типу «он ненадёжный, у него ветер в голове, он просто играется с тобой, Хэджин». Я тогда просто кидала палочки на стол и уходила — аппетит портился на раз-два из-за такого отношения к моему парню, а потом я плакала в подушку, мечтая, чтобы родители хоть чуть-чуть, но поняли меня. Исин для меня был глотком воздуха, человеком, которому я доверилась, и тем парнем-мечтой, о котором раньше грезила. Да, он отличался от идеала, оно и понятно — он был обычным человеком, но моё воображение дорисовывало многое. Однажды я просто поставила родителей перед фактом: — Я переезжаю к Исину. Папа оторвался от помощи маме, роняя из рук тарелку. Я выглядела для них явно смешно: маленькая, бойкая, заявляющая о начале взрослой жизни, до которой ещё не доросла. В глазах родителей мы всегда будем выглядеть маленькими детьми, и не важно, сколько нам лет — восемнадцать, тридцать или шестьдесят. Восприятие таково, что мамы видели в нас только-только родившихся младенцев, беспомощных, слабых, неприспособленных к миру, а потому и хлопотали, будто сороки, причитали и старались отгородить своих детей от злобного окружающего мира. Мои родители съехались, как папа только-только стал совершеннолетним. Многие соседи думали, что мама — его старшая сестра, с которой они почему-то живут вместе, но правда раскрылась, когда состоялась свадьба. Признаться, я считала себя взрослой, прям как папа, только я ещё оставалась несовершеннолетней и, как мне казалось, висела на шее бесполезным и никому не нужным грузом. Самое страшное — это когда человек ощущает себя ненужным, ему ведь в голову не вживишь, что там, где он живёт, он и нужен. Мы с родителями нуждались друг в друге, только вот никто не показывал этого. — То есть как? — мама отложила от себя упаковку с рисовой лапшой, и я отвела взгляд. Все вещи я собрала до этого: они ровненько сейчас были растасканы по сумкам, которые мы вместе с Исином спустим за два захода. Я уже всё рассчитала, даже то, что мой парень приедет буквально через десять минут. — Хэджин, объясни всё это. «Я не хочу висеть у вас на шее», «Я не хочу чувствовать себя ненужной», «Мне надоело здесь находиться» — все эти мысли вертелись в голове, но я смогла их усмирить, лишь улыбаясь. Вот как всегда, когда просят что-то объяснить, сразу расцветает никому не нужная улыбка, которая может только ещё больше распалить и без того разозлённую маму. Я никогда не заботилась о её ментальном здоровье и пусть уже практически год с лёгкой руки Исина ни разу не была на вечеринках, на которые меня лишь время от времени звали друзья, оставались ситуации, в которых я слишком сильно трепала ей нервы, буквально вынуждая воспринимать каждое сказанное мною слово в штыки. — Мам, я просто хочу жить своей жизнью, и мне кажется, что я вам мешаю, — проговорила, задержав дыхание. Папа был удивлённым — кажется, он впервые услышал что-то подобное, потому что до этого момента я многое сдерживала в себе, не говоря ни слова против. — Почему тебе кажется, что ты нам мешаешь? — осторожно стал прощупывать почву он, будто надеясь на нормальный разговор, которому, к сожалению, не суждено было случиться. Это была не первая наша крупная ссора, начавшаяся с моих весьма спокойных слов, но именно она стала последней. — Хэджин, ты ещё мала для взрослой жизни, так что иди к себе и жди ужин, — проговорила мама. Я не прощупывала почву, как папа, сапёр из меня плохой, потому лопатка наткнулась в земле на что-то твёрдое, а в следующую секунду буквально всё взлетело в воздух. — Почему, мам?! Я понимаю, что тебе не нравится Исин, и тебе кажется, что раз он студент, то он ветреный и в его голове пусто! Но чёрт, мам, пожалуйста, если это будут ошибки, пусть это будут мои ошибки, а не соседки по дому, которую я знать не знаю! — выпалили всё быстро и только после реплики перевела дыхание. Я видела, что у мамы изменилось лицо, а потому приготовилась обороняться. Как известно, лучшая защита — это нападение, потому я стала топтать к чертям собачьим перемирие, которое в этот раз закончилось спустя несколько месяцев. — Нет, мам, я хочу быть с Исином всегда, и меня не волнует то, что ты хочешь сейчас сказать. Бывают такие слова, которые обязательно хочешь взять обратно — они жгут огнём не только тебя, но и души других людей. Вот эти все слова, что я выпалила в лицо матери, я бы забрала обратно, а лучше бы поступила по-взрослому: собрала родителей вместе, переговорила с ними, учла их мнение, а только потом мы бы с Исином всё решили: стоило ли вообще переезжать, собирать вещи. Я была ещё слишком маленькой для всего этого «взрослого», даже не работала нормально, и хоть в тот момент не понимала, но была самой настоящей обузой для своего молодого человека. Я убежала наверх, запирая комнату на ключ и звоня Исину. Снизу доносился плач матери, но я пыталась оставаться беспристрастной и не выдать никаких эмоций — они бы значительно помешали. Я наврала ему пару дней назад, что родители всячески одобрили моё решение. — Подъезжай к заднему двору, — сказала я, услышав немного усталое «да». — Я готова переезжать. На лжи никаких отношений не построишь — это знают все, и честно, я боялась всего: как будет реагировать на всё мама, когда увидит, что Исин помогает мне перетаскивать сумки в машину, как отреагирует мой парень на то, что я, оказывается, соврала, сказав, что родители всё одобрили. Признаться самой себе в том, что я неблагодарная дочь, что я готова врать напропалую, чтобы добиться своих целей, было трудно. Я только оттягивала волосы и ждала машину. Автомобиль Исин не покупал — да, у него были права, он просто позаимствовал на время переезда транспортное средство Тао, который достаточно нехотя отдал ключи и сказал, что если Чжан разобьёт «его малышку», то до конца жизни не расплатится. Вэнь И на ту угрозу рассмеялась, и напряжение немного спало, но не испарилось полностью, даже я чувствовала, что между парнями осталась какая-то недосказанность. На самом деле, странно — я не любила ложь, презирала её в людях, а когда сама начала завираться, недосказывать, то моя совесть даже не колыхнулась. Мне только было жаль, что я поскорее не убралась из этого дома, не сбежала раньше. Исин подъехал быстро, буквально через пять минут, как я ему позвонила. Машина остановилась около заднего двора, и как только парень вышел из неё, я махнула ему рукой, взяв одну из сумок и бросив ему прямо в руки. — К чему такая секретность? — спросил он достаточно громко, а я вся внутренне сжалась, надеясь, что мама позволит мне покинуть дом через парадный выход, а не спускаться по связанным между собой простыням, которые я подготовила чисто на всякий случай. — А разве это не романтично? — я отправила новый рюкзак в свободный полёт, и Исин вновь поймал мою вещь. — Как по-моему, вполне. — Романтику я тебе и дома устроить могу, а теперь хотелось бы поговорить с твоими родителями, потому что нельзя просто так приехать, похитить дочь со всеми вещами и уехать, — в тот момент моё сердце оборвалось — я испытала дикий страх, потому что не хотела быть рассекреченной, но было поздно, ведь Исин уже сел на водительское сидение и покатил к парадному входу. Я никогда не боялась за свою задницу, как сегодня. Я выбежала из комнаты, намереваясь опередить Чжана и просто вылететь на улицу, сесть в машину Тао и шутя сказать, что мы с мамой играли в салочки, а она не выбежала, потому что устала. Я пыталась не смеяться нервно, но родители уже открыли входную дверь, встречая моего улыбчивого парня, и я замерла на лестнице. — Здравствуйте, извините за беспокойство, — он поклонился, заставив меня сесть на ступеньку и вцепиться в волосы. — Хэджин мне сказала, что вы не против переезда. Всё только что полетело к чертям: быстро, стремительно. Я настолько сильно хотела вырваться из этого дома, из-под опеки родителей, что начала завираться. Всё тайное становится явным всегда, я чувствовала прожигающие взгляды трёх пар глаз и даже не могла поднять головы — стыдно. Очень стыдно. — Хэджин, ты ничего мне не хочешь рассказать? — голос Исина звучал непозволительно близко, и я подняла глаза. Он стоял на лестнице, рядом, просто смотрел и ничего не делал, а потом присел на корточки. — Давай поговорим чуть позже, хорошо? Сердце заходилось в бешеном ритме, когда он на краткое мгновение прижал меня к себе, а потом откашлялся. Я чувствовала — сейчас будет тяжёлый разговор, и потому не хотела, чтобы Исин говорил. У него была странная особенность — он абсолютно спокойно мог говорить с людьми на разные, порой даже щепетильные темы. Только меня всегда пугал его спокойный тон, которым он порой пытался меня успокоить — сложно быть подростком, потому что эмоций много, а путей их выхода — не особо. Я еле смогла подняться со ступенек и, вцепившись в руку Исина, пройти вслед за ним на кухню. Я никогда не верила в успокаивающее свойство чая, которым меня много где поили, а потому, как все отказались от него, просто стояла рядом с парнем, что немного поглаживал пальцами мою спину. — То есть вы хотите сказать, что не давали разрешения Хэджин, когда она мне сказала, что вы только за? — спросил он. — Да, Йесин, мы не давали ей своего разрешения, — сказал отец, случайно исковеркав имя моего парня. — Она просто поставила нас перед фактом. — Он Исин, — буркнула я, но Чжан отнёсся ко всей ситуации философски и только чуть ткнул меня в плечо. — Трудно птенцов выпускать из гнезда, — ласково сказал он, а потом опустил голову, целуя в висок. — Но ещё труднее птенцам приходится. Я не уговариваю, просто предлагаю: вы не против, если Хэджин поживёт у меня? Клянусь, спать будем на разных кроватях, лезть не буду. Как хорошо, что родители не знали, что у Исина в квартире кровать только одна, а то мне бы живо голову открутили. Мама держалась, папа, взглянув на моего парня, решил всё взять в свои руки. Я сама не могла говорить — будто воды в рот набрала, хотя вести переговоры с собственными родителями должна я сама. — Исин, ты же понимаешь, что мы надеемся на то, что ты действительно порядочный человек? — осторожно спрашивал папа. — Поверьте, Хэджин в надёжных руках, — заверил мой парень. После этого не сдержалась мама. Придерживая левой рукой живот, чем немало меня насторожила, она встала из-за стола. Каждый, находящийся на кухне, чувствовал приближающуюся бурю, которая скинет потом обломки на нас. Я сглотнула, понимая, что прятаться за спиной Исина совершенно не вариант, потому вышла чуть вперёд, будто пытаясь защитить своего парня от гнева родительницы. — Я, конечно, всё понимаю, но ты, Исин, не имеешь права именно так смотреть на мою дочь! — от этих слов тонкие волоски на моём загривке поднялись дыбом, а рот раскрылся. Как она вообще такое может говорить ему, тем более в лицо? — Ты мне не понравился при первой встрече, знаешь, почему? Ты хуже Чунмёна, с которым Хэджин встречалась до тебя! И пусть Мён порой бил мою дочь, даже он понимал, что… Воспоминания о бывшем ударили в самое больное место — я уже и думать о нём забыла, потому сердце болезненно дёрнулось, а я вцепилась в руку Исина, который слушал всё, что на него выливала моя мать. Я чувствовала ярость, которая исходила от него, чувствовала ступор папы, и когда на него посмотрела сквозь слёзы, заботливый муж схватил жену за руки. — СонУ, дорогая, давай ты приляжешь на полчаса, — Исин развернулся спиной к моим родителям, как и я, чувствуя лишь стыд и желание убраться из этого дома. В тот момент он понял, почему я хотела буквально сбежать от родителей. — Простите, с беременными всегда так сложно… Беременными? — Ничего, надеюсь, вы справитесь со своими проблемами, — Чжан устремился к выходу, сжимая мою ладонь, и я чувствовала, как по щекам заструились слёзы. Нет, только не сейчас. Я спиной поняла, что мама хотела что-то сказать, а потому сжалась, закрывая глаза. — Хэджин, ты можешь больше домой не возвращаться! — «ты мне не дочь» повисло в воздухе, но папа всё же запихнул маму в спальню, а я, вся в слезах, устремилась к машине, быстро, как и Исин, забираясь в салон и пристёгиваясь. Я закрыла лицо ладонями, рыдая, как только парень завёл двигатель и, не обращая никакого внимания на моего отца, который явно хотел объясниться, вырулил на проезжую часть. Мои плечи содрогались, я пыталась успокоиться, но слова матери оставили на мне след от хлыста, который не пройдёт никогда, и в тот момент я поняла — ничто уже не будет прежним. Я не буду просыпаться в доме людей, которые стали вмиг мне чужими, мы не будем криво улыбаться друг другу и сохранять хрупкие взаимоотношения, ставя правила общения. Ну привет, взрослая жизнь, я приползла к тебе на коленях. Исин не говорил ничего, когда мы взяли мои сумки и направились прямо в его квартиру. Он только поглаживал мою руку, которая всё время хотела сжаться в кулак, и я отдалась целиком этой нежности. На глазах выступили слёзы, и я беззвучно их глотала, потому что знала — всю боль проще переживать самой, чем накидывать её петлёй на окружающих. Но мой парень — не «окружающий», он кто-то более близкий, более тёплый, который поймёт. И хоть было страшно говорить, я начала. — Моя мама никогда не отличалась хорошим характером, а в последнее время он вообще испортился. Знаешь, она будто решила, что одного подростка в доме недостаточно, потому нашла в себе второго, — я судорожно задышала, поднимаясь по лестнице. — Я пыталась держать ситуацию под контролем, честно, но… но… Мы с мамой будто постоянно воевали: абсолютно несовместимые, сталкивались лбами и отскакивали друг от друга, пытались кольнуть больнее, а в итоге страдали в разных углах от боевых ран. Папа никогда не принимал участие в наших баталиях, не был чётко на стороне кого-то, но я отчего-то знала, что он чаще принимал позицию мамы, чем меня. Она будто была ему ближе по всем пунктам, а я — так, девочка, которая называется дочерью. Наверно, потому сейчас я шла по лестнице и плакала, пытаясь понять, как жить и действовать дальше, как правильно поступить. — Честно, я был поражён, потому что твоя мама произвела на меня хорошее впечатление, — Исин отпер дверь квартиры и впустил меня; казалось, эти помещения стали мне намного роднее, чем то подобие дома, из которого со скандалом выехала я. — А тут вот что она думает на самом деле… Будь моя воля, я бы ринулась к парню, обняла его, но внутри разрасталась пустота, грозящая поглотить меня целиком, и я только покачивалась из стороны в сторону, смотря в пол. Мне показалось, что Исин тоже готов расплакаться, но он был парнем, во-первых, а во-вторых, он был намного сильнее меня. Он мог справиться со всем негативом, который порой пёр на него со всех сторон, я же была слабой морально — порой любые неудачи заставляли меня дёргать носом и кривить лицо, потому что больно. — Это… это малая часть того, что она о тебе говорила, — неловко начала я. — Она… — А кто такой Чунмён, о котором твоя мама упомянула? Сердце сделало кульбит и уткнулось в кишечник, и я отступила назад. Да, любопытство мучает, порой даже намного сильнее, чем все остальные чувства, и признаться, я не хотела вообще говорить о своих бывших с нынешним парнем — вся эта боль должна остаться в прошлом, потому что с ней не сколотишь хороших отношений. Но, может, Исин относился к тем людям, которые спокойно реагировали на рассказы о бывших? — Мой бывший, который меня бил, — я поставила на тяжёлом для себя разговоре точку, скинув обувь. — Пожалуйста, я не хочу развивать эту тему. Просто знай, что он мне противен. — Хорошо, я не буду. Когда я была маленькой, мама мне сказала, что избавит меня от боли: ни один мудак, который поднимает на меня руку, не приблизится потом ко мне ближе, чем на километр. На самом деле, мама лгала. Только когда она заметила синие запястья, треснувшую губу и синяки на рёбрах, она подняла тревогу, сразу начиная спрашивать, кто это сделал. Вариант «упала с лестницы» её не устроил, но даже после профилактической беседы Чунмён поднял на меня руку, устроив своеобразное наказание. Клянусь, он бы меня убил тогда или изнасиловал, но я могла двигаться, хоть дико подвернула ногу, а рубашка была порвана. Только после моего заявления в полицию я вполне себе освободилась от влияния этого парня, хотя училась не шарахаться от разных прикосновений достаточно долго. Хорошо, что я убедилась, что с Исином мне ничего не угрожает. Потому что от него, наверно, я бы бежала ещё дальше. — Я на этот учебный год на практику тоже в вашу школу попросился, хотя, думаю, мне так не повезёт, как в прошлый раз, — Чжан помогал раскладывать все мои вещи, и спальня потихоньку оживала, наполнялась чисто женскими вещами, которые вполне могли даже символизировать уют в доме. — Вообще, мы зачастую проходим практику в больницах, но тут то ли места не хватило, то ли что. Повезло просто. — Это мне с тобой повезло, — и хоть глаза были красными от слёз, я улыбнулась. Впервые за этот чёртов день, кстати. Мы оба чувствовали — между нами осталась недосказанность, но решили не заострять, ведь я была в растрёпанных чувствах, да и состояние Исина оставляло желать лучшего. Он был по-настоящему расстроен и нуждался во мне, чтобы я была рядом. Я и появилась рядом, будто из пола выросла, — обняла, прижалась, стала ластиться, как котёнок к хозяину. Я нашла в нём замену всего мира, он во мне — девочку, которая нуждалась в душевном лечении, чтобы эмоции пришли в норму, не были такими растрёпанными, как у него сейчас. — Ты меня не покинешь? — спросила шёпотом, чтобы услышал только он, будто кто-то ещё был в квартире, а потом поцеловала, чувствуя руки парня на своей талии. — Не покину, обещаю. Но ведь порой люди нарушают обещания, так? Мы долго целовались; кажется, будто прошло много минут, а я чувствовала, что мы — центр Вселенной, которая остановилась, лишь бы на нас полюбоваться. Я судорожно цеплялась за плечи Исина, сжимая в руках его футболку на плечах, а потом с ещё большей жадностью набрасываясь на его губы. Он остановил меня, поставив между нашими лицами ладонь. — Я не хочу сейчас сорваться, Хэджин, — я покраснела под его пристальным взглядом, а потом, поднырнув под его рукой, прижалась, положив руку на его грудь и выдыхая. — Давай немного остановимся. — Хорошо. Телефон, лежащий на тумбочке, натужно зазвонил. Я выпуталась из объятий своего парня, вставая с пола и садясь на кровать. На экране показалось имя контакта — «мама», и я вздрогнула всем телом, буквально ударяя по кнопке «отклонить вызов» и переходя на беззвучный режим. Я не хотела, чтобы они с папой мне названивали. Они во мне не нуждались — я в них не нуждалась, всё просто, как дважды два, но почему-то я вновь готова была заплакать. Каждый ребёнок нуждается в своих родителях — мы беззащитны перед миром, который нас окружает, но мои глаза застилала пелена, вымывающаяся слезами, а потом я уткнулась лицом в колени, закусывая губу. Я больше так не могу. Исин наблюдал за моими обрывочными действиями, когда я разгибалась, брала мобильник и сносила номера родителей в чёрный список. Если я не возвращусь домой, то мне незачем всё это. Пусть я забудусь для них, уйду, оторвусь от их видимости идеальной семьи, но я смотрела на последнее сообщение, что отослал отец, и не могла сдержать слёз. Он меня ни в чём не винил, нет. Просто он сказал мне то, что я обязана была знать давно. «СонУ беременна». Вот так вот. Дети вполне могут легко замениться другими детьми, которых тоже будут воспитываться, только «по-правильному», с их точки зрения. Я неблагодарная дочь. Редкостная скотина, которая не смогла справиться с психами собственной матери и, поджав хвост, ринулась за спину своего парня, который тоже был беззащитен перед всей грязью, что в него полетела. Заблокировав номер папы, я выронила телефон из рук, и он, повалившись на пол, разбился, разбрызгивая, будто капли, осколки корпуса и стекла в разные стороны. Я вновь плакала, закрыв лицо ладонями, хотя слёзы уже иссякли — пошли хрипы, от которых было никуда не деться. Мне, наверно, надо было радоваться, что у меня будет сестричка или братик, а может, двойняшки или близняшки, но я чувствовала себя брошенной на произвол судьбы, абсолютно ненужной, и от этого ком подступал к горлу, вынуждал заикаться и просто прижаться к Исину, когда он подошёл, чтобы предложить мне выпить чаю, а может, чего покрепче. — Предлагаю всё-таки открыть алкоголь, — я вытирала слёзы, когда молодой человек вёл меня на кухню. — Сейчас будет самое то. В горле стоял ком, когда из шкафчика Исин достал бутылку вина и два бокала. Я только кивала, когда он наливал мне до краёв, а я просто прижалась к оконному стеклу, сидя на подоконнике, и не могла больше ничего сказать или сделать — просто пила с пустым взглядом алкогольный напиток. Нельзя вечно утолять свои печали таким способом, ведь женский алкоголизм, как мне говорили, не лечится. Но было во мне что-то, говорящее о том, что порой приглушить одну бутылку раз в вечность можно. — Папа написал мне, что мама беременна, — я выпила уже половину бокала, а Исин только нарезал какую-то закусь, время от времени пихая мне её в рот, мол, захмелею медленнее. — И я… я просто поняла, что они… они меня заменили. За восемнадцать лет я им настолько сильно надоела, что они решили завести другого ребёнка. Странная эта штука — мышление, особенно тогда, когда пытаешься думать за других людей. Всем известно, что из этого никогда ничего хорошего не выйдет, сколько не рисуй у себя в голове цветных облаков, но я пыталась держаться. Я жила больше восемнадцати лет одна, у меня не было сестёр и братьев, которых бы я нянчила, потому такую вот внезапную новость восприняла в штыки. — Может быть, это вышло случайно, — ломтик консервированного ананаса отправился в рот Исина, когда он сделал щедрый глоток вина. — Хотя, знаешь, лучше не будем гадать. — Конечно, женатые люди случайно сексом занимаются, чтобы дети были, — с горечью произнесла я, поджимая губы. — У нас будет очень большая разница в возрасте. Я не желаю даже видеть этого… ребёнка. — Не будь такой категоричной, Хэджин, — в последнее время Чжан слишком часто обращался ко мне по имени, чем окончательно завоёвывал моё внимание и буквально подчинял, потому что мне казалось, что в именах есть какая-то своя магия, и произносящий его имел какую-то власть над человеком с этим именем. Но мне это нравилось. — Я не могу быть не категоричной, прости. После этого я отставила бокал, вновь потянувшись к Исину за поцелуем, который бы выдул из меня всю душу. Вкус ежевики разрывался на наших губах, я чувствовала, что случайно прикусила губу своего парня, когда он сжал руки на моей талии, но разорвал поцелуй, смотря прямо в мои глаза. Только потом он сказал мне, что видел в них целый океан боли, которая буквально была в каждой части радужки и расплёскивалась за её пределы. Он знал — душевная боль не лечится алкоголем, сексом или чем-то ещё таким же бесполезным. Исин был моим плацебо, когда я нуждалась в самых настоящих лекарствах, и щедро кормил меня пустышками, когда я внутри разрывалась от истерики. — Мы попробуем успокоиться вместе, хорошо? — дождавшись моего кивка, Исин поднял меня на руки, чуть ли не снося два бокала вина, а потом, держа меня, понёс в ванную комнату. Я не успела пригреться в его объятиях, как молодой человек поставил меня на дно ванны, залезая следом и говоря сесть. Я догадывалась, что он хотел сделать, но не торопила, позволила его рукам тянуться к моей одежде, снимать её, а потом разделся и сам, включив воду и заткнув слив, чтобы тёплая, практически горячая вода не вытекала. Говорили, что душ, как и чай, является лучшим антидепрессантом. Только после того, как ванна наполнилась водой на половину, я скользнула к Исину, садясь между его ног и откидывая голову на плечо. Я слушала биение его сердца, чувствовала, как он нежно меня обнял, поцеловав где-то за ухом, а потом чуть расслабился, улыбаясь и позволяя мне потонуть, как в воде, в его объятиях. — Тебе получше? — Чжан шептал, хотя мы были одни, и обнимал меня, что я просто закрыла глаза, шепча в ответ «ага». — Если тебе плохо, пожалуйста, просто скажи. Я не могу смотреть на то, как ты страдаешь. А я сама не любила моменты, когда он страдал. Но, когда испытывала негатив я, он перенимал его на себя. В этом мы убедились, правда, чуть позже.[01 марта 2018]