Цветы (для) Софи Пендрагон

      Если в окружении королевской семьи Софи еще чувствовала себя комфортно, то среди крикливых цветастых платьев, каждое из которых стоило с целый гардероб Хоула (что выразительно говорило о многом) и начищенных мундиров с приглаженными пышными усами женщина уже теряла свою уверенность. Любопытные взгляды десятков важных персон, чья жизнь ежедневно крутилась вокруг дворца, сковывали движения молодой жены придворного мага, которой с тяжелым боем давались все эти официальные танцы. Или, скорее, не давались – хотя Хоул, незаметно разминая отдавленную ногу, каждый раз чистосердечно клялся, что Софи точно обладает недюжинным талантом.        Правда, мужчина оставлял себе определенную свободу действий, не уточняя, что именно он подразумевал под талантом. Например, если талантом было запороть третий круг подряд или отдавить партнеру обе ноги, та да, Софи в этом не было равных.       Однако намного хуже было ощущение душевной скованности, выливавшейся в вынужденное неуютное молчание. Софи знала, что Хоул не идеален - и искренне любила его полностью, с его огромным, добрым, чистым сердцем и множеством маленьких закидонов вроде детской беспечности, лукавства, вредности, болтливости, одержимости тряпками и двухчасовыми ванными процедурами (которые после свадьбы наконец-то сократились до 50 минут). И далее по списку. Но, будь у женщины возможность что-нибудь из него вычеркнуть – или, наоборот, что-то дописать (например, заставить Хоула переселить паучков в какой-нибудь заброшенный старинный замок или на лоно природы), Софи никогда бы ей не воспользовалась. Ведь ее сердце уже похитил тот, кто так отчаянно борется за права восьминогих проживать под потолком именно их кухни.       Только вот высокие вычурные прически и начищенные до блеска медали этого не понимали. Для них любовь женщины – это по-собачьи преданные глаза, нежно следящие за каждым движением возлюбленного мужа; это гордое расхваливание его достоинств, в котором стирается грань между реальностью и выдумкой; это покорное молчание после, в течение которого нужно лишь с наслаждением трепетать от того факта, что столь сильный, искусный и обворожительный чародей избрал тебя спутницей своей жизни.       Любовь же Софи – это ворчание, нотации, жалобы и закатывание глаз. И шутки, которым Хоул, к гордости женщины, не всегда мог дать достойный отпор: хотя, естественно, чаще всего именно мужчина как главная язва в семье одерживал верх в их шутливых словесных перепалках. Тогда Софи наигранно хмурилась или даже пыталась строить разобиженный вид, но в конце концов, восклицая: «Да ну тебя!» - заливалась чистым, искренним смехом.       Их любовь – это не могущественный, уподобленный богам Господин, милостиво снизошедший до серой, ни к чему не способной и ничем не выделяющейся девушки с улицы. Их любовь – это два полных жизненных сил, энергии и молодого задора существа, пробуждающие друг в друге лучшие качества своих сердец и гармонично сглаживающие их недостатки. И в ней нет места для лицемерия.       Поэтому Софи с радостным облегчением читала белоснежные письма с изящным почерком и невозможно корявой (то есть изящной, неординарной) подписью, в которых король очень нежно и тепло принимал ее красноречивые извинения за вынужденный пропуск очередного бала или званого ужина. Ну что было поделать, коли Софи так не везло со здоровьем: там продуло сквозняком в жаркий летний денек, там вдохнула волшебный порошок, способствующий активному росту волосяного покрова у четвероногих питомцев: в последние годы в Ингарии жутко возросла популярность кошачьих и собачьих выставок!       «Ох, моя милая Софи, это ты еще ничего не знаешь о моем мире. Выставки, парикмахерские, магазинчики одежды, персональные странички в интернете, право наследования… Моя семья была знакома с ныне покойной миссис Кэтти – очаровательной 80-летней старушкой, которая искренне намеревалась переписать свой загородный особняк на приют «Добрые лапы – в хорошие руки». Не уверен, чем закончилось это дело, но на момент нашего общения ее решимость была тверже скалы и непоколебимее, чем вращение Солнца с востока на запад… Думаю, обладай ты хотя бы капелькой уверенности этой прелестной любительницы коготочков и подушечек, моя 90-летняя подруга жизни, то ты бы определенно добралась тогда до моей спальни со своим веником, и тряпками, и всякими другими орудиями пыток и смерти… Ууух, и представить страшно!.. А, кстати, это я еще не упомянул домашних тарантулов, змей, рысей… Не у нас в Уэльсе, конечно, но новые тенденции в мире домашних животных точно появляются.»       Конечно же, отговорку про несчастный случай с волшебным порошком Софи придумала не сама… На самом деле, она и вовсе не имела к ней никакого отношения. Как ни странно, но о новой «короткой, мягкой, воздушной дымчатой шёрстке», поросшей на ее коже, женщина узнала не из зеркала и даже не из уст своей семьи, а из белоснежного письма с алой сургучной королевской печатью.       И это был первый и последний раз, когда Софи просила Хоула придумать ей серьезный, правдоподобный повод не идти на торжественный ужин, посвященный повышению одного из главных военачальников…       А вот мужчина такими приглашениями не гнушался и не пропускал во дворце ни одного торжества. По словам Хоула, ему было просто «жизненно необходимо выгуливать свои несравненные, обворожительные наряды» в таких местах, где они «могут быть оценены по достоинству, могут быть признаны и приняты». На это Софи справедливо замечала, что она, вообще-то, всегда оценивала его «несравненные, обворожительные наряды» по достоинству… Номинальному достоинству.       Но своим сердцем женщина прекрасно чувствовала, что ее муж и сам частенько был не рад таскаться по балами и ужинам: особенно, когда они выпадали на долгожданный свободный денек, в который мужчина надеялся наконец поваляться подольше в ванной, или помочь Софи с цветами, или поторговать в магической лавке. В такие дни Хоул возвращался домой поздно, в всегда идеальном костюмчике и с вымотанной улыбкой на тонких губах: казалось, что даже его неестественно-золотые, с рыжеватым отливом, волосы блекли и устало поникали.       Но затем он улавливал пряный аромат яблочного пирога или горько-сладкий запах шоколадного кекса, слышал потрескивающее ворчание Кальцифера по поводу того, что им несправедливо приходится откладывать праздничный семейный ужин, дожидаясь, пока кое-кто нагуляется во дворце. И за этим непременно следовало резкое «Тссс!» Майкла. А за ним тихое, неразборчивое перешептывание с шорохами, шиканьем, звуком отодвигающегося стула и звоном посуды: значит, юноша стал приготавливать посуду.       И в этот момент Хоул, тепло посмеиваясь, приобнимал Софи за плечи и, нежно и целомудренно целуя ее в висок – на большее не хватало ни физических сил, ни моральных – вел их в кухню. И, казалось бы, испорченный день хотя бы в самом своем конце проходил по плану: в кругу семьи.