Зависимость

В который раз захожу в полуразвалившееся здание какой-то ветхой деревушки и вижу одну и ту же картину: ты снова накуренный лежишь на полу больницы, где являешься главным и единственным врачом. Вокруг тебя ни единой души в диаметре примерно восьмидесяти миль.

Тебе плохо и больно, и я тебя понимаю, Сосна. Ты мечтал умереть с тринадцати лет после смерти своей старшей сестры-близняшки.

Ох, Звёздочка…

Она была хороша. Серьезно, я порой засматривался на неё ночами, хоть и понимал, что это ненормально. Я не мог оторвать глаз от неё — настолько она была красива. Может, не так красива внешне, как внутренне. И, поверь мне, она не хотела умирать.

По крайней мере, так рано.

Ей не хватило считанных недель до тринадцатилетия. Умереть в двенадцать… Знаешь, по людским меркам это чертовски мало для того, чтобы успеть насладиться жизнью.

Наверное, твоя жизнь тоже прервалась после того, как единственный оптимистичный огонёк погас. Потух, словно попавшая в воду спичка. Мгновенно. Быстро и сразу. И это на твоей совести, юнец.

Снова этот противный звон дверного колокольчика. Сколько раз ты хотел оторвать его к чертям? О-хо-х, я могу вспомнить точную цифру.

Воющая вьюга, которая, как я заметил, здесь просто постоянно и не зависит от времени года, осталась за трухлявой и прогнившей дверью. В нос ударил запах спирта, ваты и капельниц. Только кому ты ставил капельницы, если последний раз к тебе приходили лет пять назад?

Мне не повезло по судьбе. Я слишком поздно это понял. Знаешь, быть демоном-хранителем не так просто, как кажется. Особенно несладко пришлось тебе, потому что видеть меня мог только ты. Думаю, не стоит напоминать, что я был с тобой везде и всегда. Будь то душ, срочная операция, сильная ломка после того, как Кордрой отобрала у тебя ключи от хранилища морфина, бессонные ночи из-за невзаимной любви к ней.

Я всячески терпел тебя. Прощал за любые (даже немаленькие) ошибки. Жалел, когда тебе втыкали ножи в спину. Пытался поставить на нужный путь, давал советы, как сделать всё правильно и не облажаться.

Я был тебе другом.

И вот, когда к начищенным туфлям снова прилип этот грязный и мокрый снег, я в который раз вернулся сюда. Многократно говорил тебе, что этот раз — последний, но возвращался.

Потому что знал, что без меня ты будешь никем. И звать тебя, скорее всего, будут Никак, а не Доктор Пайнс.

Ты валяешься прямо перед моими ногами. Ты скрючился в позе эмбриона и стонал что-то неразборчивое. У тебя кончился морфин, да? Я угадал, верно?

Конечно я угадал, а как иначе? Знаешь, ещё до всех тех периодов в твоем резко оборвавшемся детстве, я видел совершенно другое будущее, Мейсон.

Снимаю пальто и вешаю на металлический погнутый крючок. Внешне я всегда спокоен, но сегодня ты выслушаешь всё моё мнение о тебе за последние лет десять. Я просто не в настроении, и ты сможешь меня понять.

Расшвыриваю ногой шприцы и присаживаюсь на корточки перед тобой. Ты беззащитно лежишь на холодном полу и едва заметно дёргаешь ногой. У тебя сильная ломка, парень, но я не раздобыл для тебя наркотиков.

Наклоняюсь все ближе и дёргаю сильной рукой за ухо. Ты приподнимаешь голову и закусываешь нижнюю губу. Ты стал свиньёй, Пайнс.

— Ты виноват в её смерти, Диппер, — тихо шепчу, иногда дотрагиваясь сухими губами мочки уха, — Именно из-за того, что ты повёл себя как тряпка и не смог защитить сестру, тебе приходится проводить считанные дни своей жизни в этой дыре.

— У тебя есть морфин?

Ты лихорадочно бубнишь что-то себе под нос. Твой перекошенный вид наводит некий страх даже на меня. А я ведь говорил тебе, что хорошо будет только один раз, а дальше — хуже. Посмотри на себя!

— Я… Я больше не могу так.

Ты встал со скрипящей кровати и подполз к футляру с морфием. Я знал, что он всегда при тебе. Но когда ты вытащил шприц из кармана, я попытался остановить тебя. Мне это не понравилось.

— Ты не хочешь делать это, — я старался внушить тебе то, как будет правильно.

Ты лежал на полу и скулил от боли в желудке. Возможно, это была язва, но мы этого так и не узнаем. Трясущимися руками ты открыл футляр и вытащил оттуда бутылёк с наркотиком.

— Его можно принимать только по медицинским показаниям, Пайнс, — я насторожился, когда понял, что отступать ты не будешь.

— И что? Я врач, поэтому официально назначаю себе пятипроцентную дозу морфина.

Ты открыл шприц и набрал в него убивающей жидкости. Пятипроцентная доза могла запросто вырубить тебя даже после десяти миллилитров. У меня чуть глаза на лоб не вылезли, когда я посмотрел на деление шприца.

— Для тридцати миллилитров хватит и единичного раствора, — ты махнул на меня рукой, — Это сначала будет хорошо, Диппер. Ты попадешь в цветущие зелёные луга и будешь лежать под чистым небом, наслаждаясь лучами согревающего солнца. Потом ты уже не захочешь возвращаться сюда, Пайнс, — я сел рядом с тобой и перешёл на шепот, — Ты не будешь представлять хотя бы дня без дозы морфия. Ты медленно сведешь себя в могилу.

Ты поднёс шприц к пульсирующей и выпирающей вене на руке. Когда я попытался отобрать у тебя пятипроцентную дозу, ты меня просто толкнул куда-то в сторону шкафа с методичками.

— Ты всего лишь плод моего воображения! Откуда тебе знать, что со мной будет? Это первый и последний раз!

Я помню, как ты блаженно откинулся на кресло. Помню то, как участилось дыхание. Чувствовал тот жар, исходящий от тебя.

Но ты был прав. Я действительно плод твоего воображения, ничего более. Вроде, тогда я ушёл от тебя и обещал больше не возвращаться.

Только вот когда во время операций у тебя начали умирать люди из-за болевого шока, мне пришлось вернуться. Как оказалось, морфий у тебя закончился и ты делал пациентам операции без обезболивающего.

До сих пор помню, как ты каждый день спрашивал у меня про морфин и бесился, когда я говорил, что у меня его нет.

— З-зачем ты в-вернулся? — странный вопрос, однако, но я не знаю что ответить.

Я видел твои измученные глаза, твою до жути бледную кожу и каждую мурашку на теле. Ты страдал, хотя я предупреждал об этом ещё несколько лет назад.

Я усмехнулся и вытащил из кармана брюк такую нужную тебе пробирку с наркотиками, сопровождаясь твоим диким взглядом.

Ты резко встал и попытался вырвать дозу из моих рук, но все оказалось тщетно. Я сжал руку в кулак, а потом показал тебе ладонь. Пробирки уже не было. Я люблю фокусы.

— Клоун, отдай мне её! — ты кричишь громко, почти срываешь голос, но я молчу.

— Мейсон, посмотри на всё это, — я показал рукой на безобразное состояние клиники, — Здесь должны лечиться люди, а не колоться врачи, понимаешь? Даже отрицать не буду тот факт, что тебе самому скоро понадобится медицинская помощь, доктор Пайнс.

Но ты думаешь только о том, как хорошо было бы найти хотя бы одну дозу единичного раствора. Твоя голова забита только этим. Тебе уже не так хорошо, да? Больше не чувствуешь облегчения от приёма наркотиков?

Ты заполнял пустые бутылки от морфина обычной водой, а потом, когда срочно нужен был наркоз, забывал и вкалывал больным клиентам. В вены попадала вода, и они сразу же умирали долгой и мучительной смертью.

— Ты убийца, Диппер, — я всё ещё шепчу и внимательно наблюдаю за тобой, — Ты мясник, а не врач.

Ты толкнул меня и решительно пошёл в сторону своей комнаты. Я, конечно, не хотел следовать за тобой, но всё-таки пришлось.

За старой покосившейся дверью я встретился с твоим измученным взглядом. Дым от сигарет сводит с ума и опьяняет хлеще крепкого и выдержанного алкоголя.

Даже в твоей комнате лишь пыль и шприцы с пустыми бутылками с надписью «Морфин». Ты уже сидел без плаща, и я заметил это не сразу.

Куча шрамов на руках: от уколов, от лезвий… Неважно. Есть несколько царапин вдоль, но это ничуть меня не смутило. Тебя, наверное, тоже.

— Билл, — твой тон пришёл в норму. Уже лучше, — Мне плохо.

Я подошёл к тебе и сел напротив. Ты опустил голову и тяжело вздохнул. Наконец-то удастся поговорить с тобой нормально. Может, в этот раз ты выслушаешь меня и решить завязать с морфием.

— Я знаю, Диппер, я знаю.

Ты подошёл ко мне и опустился на мои колени. Что-то мне это уже не нравится. Твой одурманенный взгляд не предвещал чего-то хорошего. Я вопросительно поднял правую бровь и замолчал в ожидании.

Честно, я уже догадывался, что ты собирался делать. Всё-таки, я знаю все твои действия наперёд. Но… Серьезно, соблазнять выдуманного придурка, что следует за тобой по пятам?

Сосна, что с тобой стало…

Ты наклоняешься к моему лицу и прикусываешь мою нижнюю губу. Она начинает слегка ныть и побаливать, но мне слишком интересно узнать, что же будет дальше.

— Мне очень плохо, Билл… Я… Я хочу отвлечься от всего этого. Пожалуйста, помоги мне отвлечься.

Своими длинными и холодными пальцами, обтянутыми латексными перчатками, я схватил тебя за подбородок и поднял твою голову вверх. Острые черты лица привлекали к тебе внимание многих девушек. Жаль, что все они отвернулись от тебя.

Но зато есть я.

— Хорошо, я помогу тебе, Пайнс.

Ты медленно киваешь и приближаешься ко мне. Частое и сбитое дыхание нас обоих заполнило собой пыльную комнатушку.

Мягкое касание меня не устроило, поэтому я схватил тебя за волосы и уверенно впился в губы. Прости, Сосенка, но сегодня мы не продвинемся дальше поцелуев.

Потому что я не хочу.

Пару раз я даже прикусил кончик твоего языка. Извини, я не случайно. Просто пойми, что я сам давно хотел этого.

Твой язык настолько бесцеремонно и нагло проник в мой рот, что я всё-таки окончательно отдался греховным желаниям.

Твои уверенные движения затуманивали мой разум. Ты не мог так хорошо целоваться. Я наблюдаю за тобой достаточно долго, чтобы с уверенностью сказать, что ты никогда не целовался.

Значит, я не доглядел.

Плохая из меня нянька.

Твои ладони приземлились на мои плечи, причиняя неудобства минимум мне. Я уверен, что тебе потом будет стыдно. Но будет ли у тебя время на стыд? Сомневаюсь.

Разбитые костяшки всё ещё имели сомнительный запах теплой крови. Значит, ты буквально недавно разбил их, да?

Это могло длиться вечно, но мне уже надоело. Тебе заметно стало лучше. Как я понял? Не знаю, может, учащенное и возбужденное дыхание выдавало тебя?

— Я много раз пытался покончить с морфином. Но я не могу сделать это…

— И не сделаешь, Диппер. Мы не можем исправлять ошибки, которые начали прорастать ещё в далёком прошлом. И я могу дать тебе то, что ты так хочешь.

Твои глаза засверкали от радости и облегчения. В кармане рубашки ты уже нащупал шприц, я это сразу заметил. Что ж, раз ты так хочешь угробить себя… Я не буду этому препятствовать.

Нужно сделать то, ради чего я вернулся сюда.

Я медленно вытащил из брюк уже настоящую бутылку морфина. Ты сразу же выхватил её из моих рук и, наконец-то, слез с меня. Буду с тобой честным, я изначально шёл сюда, чтобы забрать тебя с собой.

— С-с-спасибо! — пробормотал ты и быстро воткнул шприц на пятьдесят миллилитров, заполненный почти до последнего деления, в истерзанную вену на руке, — Сколько здесь процентов?

— Пятнадцать, — прошептал я и усмехнулся при виде твоего выражения лица.

Ты вытащил уже пустой шприц и выронил из ослабевшей руки. Я видел, как ты шатался из стороны в сторону, как по лбу стекали капли пота, как лицо медленно обретало трупный оттенок.

Ты упал на пол, а тело сразу же охватило судорогой. Для тебя скоро все закончится, Пайнс. Я много раз говорил, что морфин тебя погубит. И я оказался прав.

Ты резко прогнулся в пояснице, а затем коснулся лопатками деревянного пола. Судороги прекратились, дыхание навсегда замерло в воздухе. Я всегда прав.

Я несколько раз убедился, что ты больше не дышишь, а затем вышел из твоих покоев. Мне нужно было срочно уходить отсюда, чтобы потом было больше времени на попытки забыть всё и продолжить свою бессмысленную вечность.

Быстро схватил пальто и открыл дверь на улицу. Я считал должным последний раз обернуться и сказать тебе пару напутствующих слов.

— Мы не в силах изменить прошлое, Пайнс. Зависимость свела тебя в десятиметровую яму, засыпанную рыхлой землёй. Надеюсь, это послужило тебе уроком.

Силуэт мужчины утонул в тумане и сильной вьюге. Через пару метров удаляющуюся фигуру уже не было видно, а следы преступления были тщательно занесены снегом. Будто его здесь и не было вовсе.

Может, его и вправду не было.

Ведь наркотики вызывают галлюцинации.

Кто знает.

***

Пожалуйста, если вы имеете какие-то вредные привычки по типу курения или распития алкогольных напитков — бросьте всё это, пока не стало слишком поздно.

***